Она сделала несколько шагов в центр комнаты, остановилась перед Леоном и медленно, даже с некоторой торжественностью, объявила:

– Я не ведьма, не колдунья, не оборотень и не демон. Но я и правда способна на кое-что, не поддающееся разумному объяснению. Я могу заглядывать в чужие сны.

Я пью за разорённый дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоём,

И за тебя я пью.

За ложь меня предавших губ,

За мёртвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что Бог не спас!

Трио «Меридиан» – Последний тост

Позднее Аврора никак не могла до конца осознать, что же заставило её поступить именно так, как она поступила. Должно быть, она внезапно поглупела или вовсе лишилась разума, – как иначе объяснить то, что она выдала Леону Лебренну, человеку, с которым она была знакома чуть дольше пары месяцев, величайшую тайну своей жизни?

Конечно, за эту пару месяцев она перенесла множество потрясений. Неожиданная влюблённость в Леона и нелепая, как считала Аврора, попытка помочь ему, стерев память; трагическая гибель Люсиль, неловкие попытки расследования, самоубийство Чёрного Жоффруа, к которому она тоже была причастна; и, наконец, страшное зрелище неудавшейся казни атамана разбойников – всё это не могло не оставить следа на её тонкой и чувствительной натуре. Но даже после пережитых потрясений она не должна была очертя голову кидаться в объятия Леона!

Аврору всё ещё бросало в краску при мысли о произошедшем. Это казалось ей неправильным, почти чудовищным: она стала свидетельницей гибели человека, пусть и преступника, всё равно что сама убила его, а потом спокойно наслаждалась ласками бывшего капитана! Ей вспомнились строчки из какой-то заумной книги, прочитанной давным-давно: на далёких южных островах, где живут туземцы, после похорон одного из членов племени принято петь, плясать, веселиться и совокупляться. На смерть там отвечают торжеством жизни... Раньше это казалось Авроре дикостью сродни людоедству и рабству, теперь же она подумала, что в этом есть здравое зерно. «Во всяком случае, Чёрный Жоффруа вряд ли осудил бы меня», – эта мысль вызвала у неё невольную усмешку.

И всё же она не могла перестать винить себя за глупость. Это же надо было так расслабиться, чтобы проболтаться трижды: про то, что она впервые увидела Леона, когда он был без рубашки, про его любовь к рыжеволосым женщинам и про преступника с рыбьими глазами! Аврора признавалась себе, что до сегодняшнего дня и не подозревала, как хорошо может быть женщине с мужчиной, и тихие ласки её мужа были лишь тенью того удовольствия, что доставил ей Леон. Но это не извиняло её, а даже добавляло вины: как глупо было, впервые в жизни полностью познав радость плотских утех, растаять от их тепла и выболтать все свои тайны!

Но теперь отступать было уже поздно. Леон смотрел на неё своими ясными голубыми глазами, чуть прищурившись, и от этого пристального взгляда её бросало в дрожь. Скрестив руки на груди, которую Леон только что ласкал, будто защищаясь от его взора, Аврора выпрямилась и заговорила. Она рассказала обо всём – о том, как ещё в детстве обнаружила у себя способность проникать в чужие сновидения, как быстро поняла, что нужно скрывать это даже от самых близких, как подсматривала сны других людей до тех пор, пока не пресытилась этим, и, наконец, о том, как в первый раз увидела Леона спящим на берегу реки.

Поразительно, но когда Аврора заговорила об этом, он низко опустил голову, явно смущённый, и краска прилила к его лицу, с которого ещё не сошли остатки летнего загара. Когда же Леон услышал, что Аврора не раз заглядывала в его сны, то и вовсе отвернулся, сделав такое движение, как будто хотел прикрыться.

– Неудивительно, что Бертран сказал про вас, что вы как будто видите человека насквозь, – пробормотал он. – «Словно стоишь перед ней голый», – вот его точные слова. Теперь-то я понимаю, что это не просто фигура речи!

– Я не видела Бертрана голым! – поспешила оправдаться Аврора, с каждым словом чувствуя себя всё более и более виноватой. – Вообще-то я не так уж и часто заглядывала в его сны. Ему постоянно снится война, – она повела плечами, – вот уж на что я точно не хочу смотреть!

– Зато вмоисны вы заглядывали частенько, – укоризненно заметил Леон, всё ещё порядком смущённый. – И даже видели меня с де Круаль – иначе как бы вы узнали про мою любовь к рыжим?

– Простите, – прошептала она, убирая от лица волосы. Леон только что назвал свою прежнюю любовницу по имени и даже не заметил этого, и нельзя было сказать, обрадовало это Аврору или огорчило. – Я знаю, это некрасиво, ещё более некрасиво, чем подсматривать за людьми через замочную скважину или щель в двери! Единственным оправданием мне может служить то, что я никому ни о чём не рассказывала и никогда не использовала увиденное во снах в своих целях... до одного случая.

И она поведала про тот ужасный сон, приснившийся ей в ночь после праздника урожая, – сон, в котором Люсиль насиловал неизвестный мужчина. Леон, услышав об этом, помрачнел и нахмурился, взгляд его снова стал холодным, как лёд.

– Вы думаете, это мог быть её дядя, верно? – спросил он.

Аврора, которой эта мысль пришла в голову едва ли не самой первой, молча кивнула. Она старательно гнала от себя это предположение, но чем дальше, тем крепче оно пускало корни в её разуме, и она была рада, что ей не пришлось высказывать его вслух, что Леон озвучил это за неё.

– Если судить по словам служанки, они с Люсиль и правда дядя и племянница, а не супруги, которые зачем-то скрывают свой брак, – мрачно проговорил он. – Что ж, не он первый, не он последний, кто совершает грех кровосмешения. Теперь понятно его желание всё время держать Люсиль при себе, понятно, почему он охранял её, как цепной пёс... А когда она попыталась сбежать и рассказать о совершённом над ней насилии, он настиг её и убил, – Леон смотрел в одну точку, пальцы его сжались в кулаки. – Я верю, что это не просто дурной сон, что такое и правда могло быть, но как нам это доказать?

– Я надеюсь на дневник Люсиль, – дрогнувшим голосом ответила Аврора. – Может, она его всё-таки вела и описывала там все ужасы, которые с ней происходили? Я хочу ещё раз наведаться в гостиницу и обыскать номер, пока де Труа со слугами не уехали из наших краёв.

– Слуг, кстати, тоже нельзя исключать, – заметил Леон. – Кто знает, может кто-то из них запугивал Люсиль, чтобы она ничего не рассказала дяде, а сам творил с ней... всякие непотребства.

– Но ведь это ужасно! – воскликнула Аврора. – Бедную девушку подвергли насилию – возможно, множество раз! – а потом закололи! И она надеялась на мою помощь, а я ничего не смогла сделать!

– Не вините себя, – поморщился Леон. – В таком случае и я, и Бертран, и Гретхен виноваты не меньше. Мы встречались с Люсиль, не зная, какие ужасы она перенесла, и ничего не замечая. Вы – единственная, кто понял, что с ней что-то не так, кто хотя бы попытался ей помочь...

– Я ничего бы не поняла, если бы не заглянула в её сон, – нервно перебила его Аврора. – До того, как увидеть весь этот кошмар, я думала, что ей снятся нежные девичьи сны: первые поцелуи, цветочки, песни и танцы... До чего глупо!

– Вы не виноваты, – повторил Леон. – Вы не могли знать, да и никто не мог знать, что творится за запертыми дверьми. Кто виноват, так это насильник и убийца Люсиль, – хотя возможно, это два разных человека.

– Вы думаете? – растерянно спросила она.

– Почему нет? Например, кто-то из слуг обесчестил её, а дядя убил, потому что считал, что Люсиль опозорила его.

– И при этом оставил слугу в живых? Что-то не верится.

– Согласен, это странно, – кивнул Леон. – Но я помогу вам выяснить, в чём дело. Я краем уха слышал, что Гретхен завтра собирается на рынок. Я вызовусь составить ей компанию, а заодно приглашу де Труа со слугами – им ведь тоже надо закупить припасов перед долгой дорогой! Я расскажу им, что нашёл убийцу Люсиль. Что им был... например, кто-то из убитых разбойников. Если де Труа и впрямь виновен, он успокоится, что находится вне подозрений. А вы тем временем проберётесь в гостиницу и обыщете номер. Ну что, как вам план?