Он кивнул Авроре и повернулся, собираясь покинуть столовую, но его остановил её голос – необычно звенящий и взволнованный:

– А если я скажу вам, что существует способ стереть себе память?

Леон резко развернулся и уставился на неё, в полной уверенности, что она шутит, но лицо Авроры было серьёзным, глаза её уже не просто блестели, а сверкали, грудь тяжело вздымалась, и даже бледность как будто немного отступила.

– Это какой же? – губы сами собой искривились в привычной усмешке.

– Есть зелье, которое может дарить людям забвение, – серьёзно сказала она.

Тут Леон уже не выдержал и хрипло расхохотался – Аврора вздрогнула от неожиданности.

– Про это зелье все знают! Но как по мне, пьяницами становятся люди слабые и жалкие, а я не такого склада, чтобы топить свою боль в вине! Да и странно слышать такие слова от молодой женщины, весьма умеренной в еде и питье, – он кивнул на её тарелку с недоеденным куском сыра и бокал, из которого она выпила всего лишь половину содержимого.

– Я не про вино, – она даже не улыбнулась, оглянулась на дверь и понизила голос. – Я про настоящее зелье, которое может заставить человека забыть всё, даже собственное имя.

– И где же вы такое встречали? – Леон не мог сдержать насмешливости в голосе, хотя где-то в глубине души ощутил леденящий холод и понял, что его охватывает страх и в то же время – невероятная решимость и готовность пойти на самые отчаянные действия.

– В записях своей бабушки, – совсем тихо сказала Аврора, подойдя ближе к нему. – Я же сказала вам, что она разбиралась в травах и варила зелья. Одни из них исцеляли тело, другие – душу. Было среди них и то, что могло лишить человека болезненных воспоминаний. Варить его сложно, но бабушка оставила очень чёткие и подробные указания.

– И что же, вы готовы сварить такое зелье для меня? – Леон всё ещё смотрел на неё с иронией, ожидая, что все слова Авроры – затянувшаяся и не очень удачная шутка. Может, она таким образом мстит ему за сухость и холодность после слов о разбойниках?

– Уже сварила, – её речь стала короткой и отрывистой. – Правда, не для вас – для себя. Мне, как вы теперь знаете, тоже есть что забывать. Но если вы по-настоящему этого хотите, я уступлю зелье вам, – в серых глазах сверкали те же отчаяние и решимость, что и у него, и Леон подумал, что начинает кое-что понимать.

– Ваша бабушка была целительницей, и вы пытаетесь идти по её стопам, – медленно начал он. – Скажите, вы тоже лечите людей? Варите зелья, готовите снадобья, так?

– Так, – она выдержала его пристальный взгляд. – Но не все об этом знают, а кто знает, предпочитает помалкивать. Мне не нужна лишняя огласка и слухи о том, что я ведьма. И я не промышляю любовными зельями и прочей ерундой! – Аврора сверкнула глазами. – Я вообще не беру за это деньги. А такие опасные зелья, как зелье забвения, я никогда и никому не предлагала. Незадолго до вашего приезда я сварила его и собиралась испробовать на себе – так я делаю со всеми своими снадобьями и отварами. Но тут приехали вы и сказали, что желали бы забыть... Я не знаю точно, как действует это зелье, – продолжила она после паузы. – Оно может вообще не подействовать, может стереть память о вашем прошлом, может стереть память вообще обо всём, и вам придётся заново учиться ходить и говорить, как иногда бывает с ранеными в голову, – Леон вздрогнул при этих словах.

– Это очень опасно, и вы, если согласитесь выпить зелье, окажетесь моим подопытным, – закончила Аврора, глядя ему в лицо. – Видите, я предупредила вас о возможных последствиях. Вы уверены, что хотите этого?

– Я приехал сюда в поисках приключений, и, кажется, я их нашёл, – медленно произнёс Леон. – Я понимаю, какая опасность мне угрожает, но я готов рискнуть. Если хотите, я могу даже оставить расписку, что снимаю с вас всякую ответственность, что я был предупреждён об опасности лишиться памяти и не обвиняю вас ни в чём.

– Пожалуй, это будет разумно, – поколебавшись, согласилась Аврора. – Прошу вас пройти со мной в гостиную.

В гостиной, под строгим взглядом Анны-Женевьевы, Леон, взяв принесённые хозяйкой чернила, перо и листок бумаги, письменно подтвердил, что во всех неприятных последствиях будет виноват только он, поскольку был предупреждён Авророй, протянул расписку Авроре, и та скрылась. Вернулась она через несколько минут, уже без расписки, но зато с каким-то стеклянным пузырьком, в котором плескалась поблёскивающая жидкость ядовито-зелёного цвета. Всё случилось так быстро, что Леон не до конца верил в реальность происходящего – ему казалось, что он попал в одну из сказок, которые рассказывала ему мать, где все колдуньи, добрые и злые, умели принимать облик прекрасных женщин и варили волшебные зелья. Теперь же такая колдунья стояла перед ним, протягивая пузырёк с зельем и пытливо заглядывая в лицо. В голове пронеслась мысль, не отравила ли Аврора своего мужа – если она и правда разбирается в зельях, ей ничего не стоило это сделать.

Но правда была в том, что Леону было уже всё равно.

Неважно, отравит его гостеприимная красавица, просто подшутит, вручив какой-нибудь безобидный травяной отвар, или на самом деле лишит памяти. Если в мире есть хоть малейшая возможность избавиться от терзающих ночных кошмаров, неумолкающего голоса совести и чувства вины, забыть обо всём случившемся и начать жизнь с чистого листа, Леон не собирался упускать эту возможность.

– Лучше сядьте, – Аврора кивнула на козетку на гнутых ножках, оканчивающихся львиными лапами. – От зелья может закружиться голова, и вы можете даже потерять сознание.

Леон послушно сел, осторожно взял из рук Авроры пузырёк, вытащил пробку, которой тот был заткнут, и поморщился от смеси запахов, ударившей в нос. Сильнее всего пахло полынью – такой же запах, кажется, исходил и от самой Авроры. Леон снова вдохнул смесь травяных ароматов, пытаясь привыкнуть к ним, посмотрел вниз, и ярко-зелёная жидкость внезапно напомнила ему глаза Луизы де Круаль, два изумрудных омута, в которых он так хотел утонуть...

Если он выпьет это зелье, то забудет и де Круаль. И Кольбера, и Арамиса, и монахов-иезуитов, и жестокого воспитателя из приюта, и того рыжеусого преступника, которого он заколол. Забудет насмешки детей мушкетёров и выговоры министра финансов, ранения в схватках и падения с лошади, унижения и разочарования, сопровождавшие его на всём жизненном пути. Забудет самого себя, перестанет быть Леоном дю Валлоном и станет кем-то другим, совершенно новым человеком. Мало кому выпадает такой шанс, а ему выпал.

Леон поднял глаза на Аврору, встревоженно глядящую на него, и улыбнулся ей.

– Если я забуду, как есть, ходить и говорить, не учите меня этому заново. Лучше просто придушите подушкой.

Сказав это, он запрокинул голову, с размаху закинул содержимое пузырька себе в рот и зажмурился – так оно ударило в голову. Перед глазами заплясали цветные круги, в ушах зашумело, язык онемел от невыносимой горечи, в носу защипало, и Леон нетвёрдой рукой отложил пузырёк – вернее, думал, что отложил. На самом деле тот выскользнул из его слабеющих пальцев и упал – к счастью, не на пол, а на край козетки. Несколько мгновений Леон ещё оставался в сознании, но потом глаза его закрылись, тело обмякло, голова потяжелела, и он, не в силах бороться, упал на бок, лишившись чувств.

Аврора, со страхом и надеждой наблюдавшая за ним, дрожащей рукой перекрестилась, потом мелкими шажками подошла поближе, подняла опустевший пузырёк, в котором не осталось ни одной капли, и отступила, глядя на распростёртого гостя с жалостью и нежностью.

Прошу не любви ворованной,

Не милости на денёк –

Пошли мне, Господь, второго,

Чтоб не был так одинок

Владимир Высоцкий – Пошли мне, Господь, второго

Леону казалось, что он лежит на дне реки, глубоко под толщей воды, а где-то в вышине над ним мелькают яркими искорками мелкие рыбки и проплывают, величаво покачивая телом из стороны в сторону, крупные рыбины. По бокам от него колыхались водоросли, вокруг всё было мутно-зелёным, прохладная вода окутывала его, позволяя напряжённому телу расслабиться, и только одна мысль не покидала его, назойливо билась в голове, точно муха о стекло. Наконец Леон сумел поймать её, и очень медленно до него дошло: как он может так долго находиться под водой, не нуждаясь в воздухе? Или он уже умер, утонул во время купания и теперь обречён вечно лежать на речном дне, следя за движением рыб?