– Вовсе не глупо, – пробормотал Леон, с облегчением увидев, что во взгляде, брошенном Авророй на Жюля-Антуана, нет никакой влюблённости. Они продолжали танец в молчании, их движения становились всё быстрее, и бывший капитан чувствовал, как сильно колотится его сердце. Ему казалось, что он слышит сердцебиение своей спутницы, столь же отчаянное, как его собственное. Голова начала слегка кружиться, не то от выпитого пива, не то от танца, его охватил жар, рубашка намокла от пота и прилипла к спине. Аврора тоже дышала тяжело, её грудь вздымалась и опадала под тёмно-фиалковой тканью, на лбу, висках и над верхней губой блестели капли пота, кожа утратила свою обычную бледность, приобретя оттенок здорового румянца.

Леон поспешно отвёл взгляд от колышущейся груди молодой женщины, чувствуя, как охвативший его жар становится сильнее. От тела Авроры исходило тепло, и он с лёгкостью представил, как притягивает её к себе, накрывает чуть приоткрытый рот своим, как она обнимает его, запускает пальцы в волосы, запрокидывает голову и сладко стонет, а он утыкается носом в стройную длинную шею, скользит губами ниже, собирая языком капли пота...

Но что, если она отвергнет его? Закричит, позовёт на помощь, залепит пощёчину, укусит за язык?

Эти мысли окатили Леона холодной водой, остудив его пыл, и он быстро отступил, выпустив горячие пальцы Авроры из своей руки. Они сбились с ритма и, едва не налетая на других танцоров, выбрались из круга.

– Леон, что с вами? – она следовала за ним, встревоженно пытаясь заглянуть в лицо. – Вам нехорошо?

– Мне хорошо, – он прислонился к стене дома, поднял голову, подставляя лицо и шею прохладному вечернему ветерку. – Мне очень хорошо... Вы прекрасно танцуете, госпожа Лейтон, но с меня, пожалуй, хватит, – Леон коротко рассмеялся. – Надо отдышаться.

– Хорошо, – она встала рядом, не сводя с него обеспокоенных глаз. Бывший капитан принялся лихорадочно искать повод отлучиться, и тут, на его счастье, из толпы вынырнула Маргарита и, схватив Аврору за руку, повлекла за собой, что-то возбуждённо рассказывая и громко смеясь. Аврора едва успела кинуть на Леона ещё один тревожный взгляд, и её тут же заслонила толпа. Он глубоко вздохнул, мысленно возблагодарил Бога и Гретхен за столь своевременное появление и зашагал прочь, стремясь затушить сжигавший его телесный жар.

На этот раз кружкой пива было не обойтись, и Леон отхлебнул вина – настоящего бургундского, из местных виноградников. Оно тут же ударило в голову, которая закружилась сильнее прежнего, перед глазами всё поплыло, и Леон был вынужден тяжело опереться на деревянную, забрызганную вином и свечным воском столешницу. Подумалось, что вокруг полно молодых девушек, которые наверняка ищут развлечений, и он может утолить свой голод с кем-нибудь из них, раз прекрасная и холодная Аврора ему недоступна...

Помутневший взгляд бывшего капитана заскользил по окружавшим его людям в поисках той, что сможет утешить его этой ночью, но из темноты выплывали лишь мужские лица, подсвеченные огоньками свечей, красные, потные и пьяные. Повсюду раздавался гогот, громкие голоса прославляли Господа, даровавшего им обильный урожай, делились страшными, смешными и похабными историями, из-за дальнего столика неслась заунывная песня – похоже, исполнявшие её были пьяны сильнее других.

– За Бертрана Железную Руку, нашего храброго и щедрого господина! – воскликнул кто-то, и остальные поддержали его нестройным хором.

– И за красавицу Гретхен! – подхватил другой. Ему ответил громкий смех, и один из пьющих, высокий широкоплечий мужчина со следами ожогов на руках – должно быть, кузнец, – важно заявил:

– Если господин Бертран так щедр, почему бы ему не поделиться с нами своей подружкой? Кто из вас не хотел бы красотку Гретхен, а?

Смех вновь прокатился по толпе и тотчас смолк, когда Леон поднялся с места. Кузнец наткнулся на взгляд его голубых глаз, горящих от выпитого вина и гнева, и улыбка исчезла с его лица, густые брови сошлись к переносице.

– Извинись! – потребовал Леон. Рука сама потянулась к шпаге, та выскользнула из ножен и взлетела к подбородку кузнеца. – Проси прощения за то, что ты сказал о Маргарите!

– А если не попрошу? – кузнец, несмотря на количество выпитого, твёрдо держался на ногах, могучие руки его скрестились на груди. – Донесёте на меня господину Бертрану?

Леон краем глаза окинул остальных – они уже не смеялись, а следили за происходящим с жадным любопытством. Бывший капитан понимал, что они, дойди дело до драки, будут не на его стороне, но ему было всё равно. Желание исчезло без следа, уступив место ярости, в голове стучало, пальцы намертво вцепились в эфес, и Леон знал, что глаза его сейчас сверкают стальным блеском, а зубы щерятся, точно у волка. Ему показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо – вихрастый долговязый Этьен, любовник Вивьен, тоже затесался в ряды пирующих.

– Я не доносчик, – сквозь зубы ответил он, вновь впиваясь взглядом в кузнеца. – Не захочешь просить прощения – я поучу тебя вежливости. Маргарита – возлюбленная Бертрана Железной Руки и хозяйка его дома! – он повысил голос. – И я никому не позволю так о ней отзываться, понятно?

Некоторое время они всё ещё пронзали друг друга взглядами: насупленный тёмно-карий – против гневного льдисто-голубого. Потом кузнец медленно опустил глаза и нехотя выдавил:

– Я... прошу прощения. Сказал, не подумав... пьян был. Так-то я ничего против господина Бертрана... и госпожи Гретхен... не имею.

– В следующий раз следи за языком, – предупредил Леон, возвращая шпагу в ножны. – А то как бы тебе его не лишиться!

Он отступил на несколько шагов, всё ещё окидывая толпу настороженным волчьим взглядом, затем резко развернулся и скрылся в сумерках, не дожидаясь, пока пьющие придут в себя. Кровь продолжала стучать в висках, лицо горело, пальцы не отпускали эфес шпаги, в голове уже начала нарастать боль, и сейчас Леон желал только одного – оказаться как можно дальше отсюда, от шумной пирующей толпы, пьяниц с их грязными шутками, странной парочки де Труа, и от неприступной Авроры с её туманными предчувствиями.

Ласточка, не садись на ворота, –

Крылья чёрные свои поломаешь.

На моих воротах остры колья –

Сама знаю...

Анна Пингина – Ласточка

Праздник урожая под конец обернулся для Авроры Лейтон полной неразберихой. Вокруг всё пело, плясало и кружилось, мелькало пёстрым хороводом лиц и нарядов, нос щипало от обилия запахов, зачастую не самых приятных, музыка уже не радовала, а терзала слух, а Маргарита куда-то тащила подругу, что-то возбуждённо рассказывая. Светлые кудри её растрепались, шнуровка на корсаже была наполовину развязана, и Аврора невольно задалась вопросом: уж не успела ли Гретхен уединиться с Бертраном где-нибудь в укромном уголке? Подобных пар было предостаточно: пока они спешили через толпу, из кустов, из-под деревьев, из-за стоявших поодаль телег то и дело выпархивали потревоженные парочки – краснолицые, смеющиеся, пахнущие вином, с растрёпанными волосами и одеждой, находящейся в полном беспорядке.

– Чую, этой ночью будет зачато немало детишек! – заметила Гретхен и звонко расхохоталась. Она была пьяна, не столько от вина, сколько от любви, и Аврора при взгляде на неё почувствовала острый укол зависти. Пусть люди говорят про неё разное – Маргарита свободна быть со своим любимым, она же, Аврора, обязана беречь репутацию...

Кому обязана? Покойному мужу? Отцу, тоже покойному? Матери, укрывшейся от мира в монастыре? Себе самой? Кому какое дело до репутации провинциальной дворянки, затворницы, заточённой в стенах собственных лесов? Не лучше ли прямо сейчас подойти к Леону и признаться ему во всём? Он не оттолкнёт её, Аврора чувствовала это – из вежливости, из страха одиночества или из-за выпитого пива и вина, но не оттолкнёт. Они могли бы стать одной из счастливых пар, уединившихся где-нибудь в кустах...