Первое путешествие – в Нормандию – преследовало цель заставить подданных дать королю клятву верности. Это не составило большого труда, так как жители Руана сами избавились от фрондерки мадам де Лонгвиль[24], чтобы встретить своего монарха. Местный священник отец Полен так описывал это событие: «Это милость – увидеть короля. Во Франции это самая значительная и самая большая милость. И действительно, наш король умеет быть величественным, несмотря на его двенадцатилетний возраст; он светится добротой и нрава он легкого, движения его грациозны, а ласковый взор его притягивает сердца людей сильнее, чем приворотное зелье. Вся Нормандия попала под обаяние его взгляда».

В Бургундии королевское войско осадило Бельгард. Осажденные прислали гонца и передали через него, что из уважения к его величеству в течение целого дня они не будут стрелять. Солдаты короля, услышав это, закричали: «Да здравствует король!» Самое невероятное, что солдаты с враждебной стороны вылезли на крепостную стену и с не меньшим воодушевлением и радостью кричали: «Да здравствует король!» После этого с городом начались переговоры, и к досаде фрондеров он сдался.

Вся Франция радовалась тому, что наконец отошла от Фронды. Вероятно, в эти дни Людовик в полной мере понял утверждение Гроция[25], который говорил, что Франция – самое прекрасное королевство после Царства Божиего. В эти дни король узнал свою страну такой, какая она есть, без прикрас.

Страна устала от бесконечных раздоров. С 1653 года Мазарини отправлял в провинции королевских посланников, которые преследовали две цели: быстро навести порядок и добиться своевременной уплаты налогов. Король подписал 17 налоговых указов и 20 марта представил их на утверждение парламенту. Парламентарии предложение приняли, но уже на следующий день потребовали созыва новой ассамблеи, так как присутствие на ней короля препятствовало «свободе высказываний». В начале апреля протест продолжал нарастать, и вот наступило знаменитое 13 апреля.

Эрнест Лависс[26] в своей «Иллюстрированной истории Франции» пишет: «Известен вымысел об этом дне: король узнает в Венсенне, что парламент[27] собирается обсуждать эдикты, которые были зарегистрированы в его присутствии, он быстро приезжает во дворец в охотничьем костюме с хлыстом в руке, бранит, угрожает и, так как первый президент Помпонн де Бельевр напоминает об интересах государства, говорит в ответ: “Государство – это я!”»

Парламент, проглотивший неудовольствие таким странным поступком его величества, был поставлен на место и уже никогда больше не стеснял короля в его действиях внутри государства.

В 1650-е годы у короля зародилась мысль о строительстве Версаля. Прежде всего этому способствовало установление очень жесткого ритуала. Дюбуа[28] так писал об утренних королевских процедурах: «Тотчас, как только он просыпается, он читает наизусть утренние молитвы, обращаясь к Господу, перебирая свои четки. Затем входит де Ламот Левейе, чьи блестящие и потрясающие уроки никогда не утомляли отрока. Находясь в своей спальне, король изучал под руководством этого наставника, не самого старшего по положению, какую-либо часть Священной истории или истории Франции. Как только король вставал с постели, тут же появлялись два дежурных лакея и гвардеец, охранявший спальню… Затем он проходил в свою большую комнату, где обычно находились принцы и знатные вельможи, ожидавшие его, чтобы присутствовать при его утреннем туалете». Все еще будучи облаченным в халат, Людовик подходил к вельможам, «говорил то с одним, то с другим так дружески, что приводил их в восхищение». Король снова молился Богу вместе со всеми присутствующими, которые становились на колени. В это время гвардеец, стоявший на посту возле двери, следил, чтобы никто не потревожил молитвы короля. Только после этой процедуры король причесывался, просто одевался (в голландский камзол и саржевые панталоны) и шел заниматься верховой ездой, фехтованием, метанием копья. После этого король переодевался и завтракал. Перекрестившись, он поднимался к кардиналу Мазарини, «который жил над его покоями, располагался по-домашнему и вызывал сюда государственного секретаря с докладами», беседовал с кардиналом «об этих докладах и о других более секретных делах в течение часа или полутора часов». Король отшлифовывает в это время манеры и делает их поистине совершенными. Двор и монарх действуют необычайно слаженно, и благородное поведение одних способствует развитию благородных чувств у других. Современники считали, что страна, наконец, достигла наивысшего уровня цивилизации.

9 июля 1660 года в Сен-Жан-де-Люзе[29] состоялась свадьба Людовика XIV и испанской принцессы Марии-Терезии Австрийской (Испанской) (1638–1683). Королю должно было исполниться двадцать три года. Естественно, возникал вопрос: что он теперь намерен делать. Еще долгие десятилетия находиться под опекой кардинала и стать похожим на ленивых королей, к которым он с детства испытывал неприязнь, либо расстаться с кардиналом, сделавшим для страны так много, что его проступки меркли по сравнению с заслугами? Вероятно, сам Бог разрешил этот вопрос, и Мазарини ушел со сцены как верный слуга, в самый подходящий момент: в ночь с 8 на 9 марта 1661 года он умер.

Кардинал скончался в 2 часа ночи, и уже в тот же день король собрал своих министров. Мадам де Лафайет пишет: «Над всем и вся еще витала тень кардинала, и казалось, что все помыслы короля только и были направлены на то, чтобы вести себя в духе его наставлений. Эта смерть давала большую надежду тем, кто мог рассчитывать занять пост министра; они, по-видимому, считали, что король, который еще совсем недавно позволял полностью управлять и государством, и своей собственной персоной, доверится, вероятно, министру, который будет заниматься исключительно общественными делами и не станет вмешиваться в личные дела короля. Им и в голову не приходило, что человек мог оказаться совсем непохожим на самого себя и что он, отдававший до сих пор королевскую власть в руки премьер-министра, вдруг захочет в своих руках сосредоточить власть короля и премьер-министра».

Людовик принял окончательное решение: лично управлять государством, полагаясь исключительно на себя. Придворных он попросту выпроводил, объявив, что вызовет их, когда ему потребуются их советы. Весь облик Людовика выражал благородство, силу и непреклонность. Возможно, он был чересчур резок, но это было намеренно: король хотел привести вельмож в замешательство.

Аббат де Шуази[30] замечает о короле: «В возрасте двадцати двух лет он приступил к управлению государством, и это не показалось ему обременительным. Его ум, который скрывался до этого под скромным обличьем детского простодушия, проявился полностью: он изменил порядок ведения дел, подобрал министров, учредил регулярные советы и, отдавшись всецело государственным делам, даровал покой своим народам, удивил Европу своими способностями и одаренностью, которых никто в нем не подозревал».

17 августа 1661 года. Этот день был чрезвычайно душным и жарким. Даже земля растрескалась, а застывший раскаленный воздух обжигал все живое. Над дорогой, ведущей из Фонтенбло[31], поднималось густое черное облако пыли. Королевский кортеж пустился в путь в самое тяжелое время дня – в три часа пополудни. Окна карет, украшенных позолоченными дворянскими гербами, были наглухо закрыты. Придворные задыхались в своих наглухо застегнутых камзолах, накрахмаленных кружевах и тяжелых париках. Дамы не могли найти спасения от едкого запаха лошадиного пота и пыли, проникающей во все щели. Карета короля летела, словно на крыльях, уносимая шестеркой белоснежных лошадей. Рядом с королем находились его мать, Анна Австрийская, и брат, герцог Филипп I Орлеанский (1640–1701). Охраняли процессию вооруженные мушкетеры и гвардейцы.