Зачастую случалось, что кто-то так приживался при дворе, что сам, по собственной инициативе, спешил разорвать семейные узы. Граф де Тесе[101] в 1710 году навестил свои земли, после чего писал к герцогине Бургундской: «Прошло, мадам, уже тридцать два года с тех пор, как я не был в замке, здесь ничего не осталось, ни окон, ни стекол, ни дверей, кроме одной башенки, в которой есть спальня, где температура не поднимается выше пяти градусов».

Для Людовика XIV «прикрепить к двору высокородное дворянство» значило «искоренить его естественную наклонность к бунту».

В данном случае имеется в виду не все дворянство. Оно в XVII столетии насчитывало 12 тыс. фамилий, в которые входили около 200 тыс. человек. Речь идет только о высокородных дворянах королевства. Известно, что в конце правления великого короля Версаль, включая разнообразные подсобные помещения, в числе которых были и обычные строения – конюшня, здание сюринтендантства и другие, – мог принимать одновременно 10 тыс. человек, половину которых составляли разночинцы. Отсюда вывод – при дворе находилось не более 5 тыс. дворян.

Существовала система «проживания в течение трех месяцев». Она означала, что данное лицо живет при дворе два раза в год по три месяца. В это время, естественно, 5 тыс. придворных дворян увлекали за собой во дворец как минимум еще столько же человек. Это составляет примерно 10 тыс. человек из второго сословия, то есть от общего числа 200 тыс. дворян 10 тыс. придворных составляли такую пропорцию: один придворный на 20 дворян. Поэтому если принять за основу тот факт, что король удерживал при дворе 10 тыс. дворян, хотя такие данные, без сомнения, завышены, то это значит, что монарх «вырывал с корнем», если согласиться с мнением Сен-Симона, что «вырывание с корнем» – зло, лишь пять процентов всех французских дворян.

Круг обязанностей дворянина в Версале перемежался различного рода увеселениями. Если обязанности службы не удерживали дворянина вдали от двора, то король желал, чтобы тот оставался подле его величества неотлучно. Поскольку человек находился при короле днем и ночью, то у него было больше шансов получить хорошую должность, или благодарность, или приглашение в Трианон и Марли, или, наконец, добиться просто любезного слова, которое, вне всякого сомнения, способно было выделить счастливчика из общей массы и дать ему надежду добиться чего-то большего. В последнем случае король мог назвать дворянина по имени: «Добрый день, месье такой-то…» Это означало, что король узнает его и отличает от других. Если уж такое событие произошло, то никто не мог пожаловаться на то, что ему пришлось чересчур долго ждать. Если же, не дай бог, на вопрос о ком-то король произносил: «Я его не вижу», – то это могло не только всерьез повредить амбициям бедняги, но и загубить всю карьеру.

Имелось множество предлогов предстать перед взором короля. Можно было использовать то время, когда Людовик отправлялся на мессу или возвращался оттуда, трапезу короля в присутствии приглашенных придворных, вход в апартаменты монарха. Однако наиболее надежный способ – быть у короля с самого утра. Чтобы присутствовать на церемонии утреннего туалета Людовика XIV, необходимо было пройти через разнообразные стадии.

В первые минуты утреннего церемониала одевания короля имели право присутствовать лишь те, кого специально приглашали, те, кто имеет право входить в любое время, те, кто являлись людьми, вхожими в спальню короля, а также некоторые избранные. Такой милости удостаивались лишь те, кто выполнял определенные обязанности, например сановные вельможи, главный камергер, главный хранитель гардероба, или те, кому это положено было по праву рождения. В последнем случае имеются в виду законнорожденные дети. К концу церемониала утреннего туалета короля к нему могли войти те, кому позволено было присутствовать на утреннем приеме: принц Конде, герцог де Вильруа[102], первый шталмейстер, чтецы короля и воспитатели наследника.

Таким образом, можно заметить, что в этой церемонии соединялись высокородные лица, заслуженные люди или избранные королем. За ними следовали принцы и вельможи, капитан гвардии и первый мажордом. Вход следующих посетителей назывался «свободным входом». Туда допускались придворные, которых даже вызывали, часто отдавая им предпочтение перед другими, в зависимости от того, как их ценили при дворе, и впускали их прежде, нежели других присутствующих. Если подсчитать, то получается, что только в церемонии утреннего туалета пользовались монаршей милостью целых пять категорий придворных. Хотя точнее будет сказать, что таких категорий имелось не пять, а шесть, потому что члены королевской семьи, в том числе дети и внуки короля, могли входить к нему в спальню со стороны внутренних покоев и таким образом были избавлены от фильтрования в прихожей. Эта категория могла по своему желанию заходить к Людовику до начала церемониала большого утреннего приема.

Большинство помещений, где вынуждены были жить придворные, – маленькие и неудобные. Мало кто из них мог похвастаться, что сумел организовать себе просторную кухню и уж тем более возможностью устраивать приемы. Но, само собой разумеется, король и без того уже оказывал большую честь тем, что принимал человека под крышей своего дома, а потому выказывать недовольство было просто неприлично.

Монарх позаботился о том, чтобы его двор отличался строгостью, сдержанностью и набожностью. С прибытием юной герцогини Бургундской придворная жизнь значительно оживилась, и король, как будто вновь вспомнив молодые годы, стал посвящать развлечениям большую часть своего времени. На Крещение устраивался ужин и карнавал. Балы, концерты значительно разнообразили жизнь Версаля. В это время устраивались охота, игра в шары, прогулки по каналу – пешком или в санях. Внутри дворца, в самих апартаментах, беседовали по интересам, играли в бильярд, два или три раза в неделю дворян занимали танцами.

В период своего царствования Людовик XIV отдал в полное распоряжение двора версальский парк, его аллеи, рощи, канал, Оранжерею и Зверинец, а когда требовалось – охотничьи экипажи, кареты или сани. Он для всех открывал свои огромные апартаменты, никогда даже не думая, что только он имеет исключительное право на свою музыку.

Внутренняя церковь обходилась королю в год в 100 000 экю. В 1702 году, кроме инструменталистов там работали 94 певчих. В королевской часовне было множество певцов, симфонистов, танцоров, композиторов, либреттистов и прочих музыкальных дел мастеров. Даже при конюшне значились 43 инструменталиста – преимущественно трубачи и гобоисты. В военном доме в основном были трубачи, барабанщики, флейтисты и литаврщики – из гвардии телохранителей, из большой жандармерии, из мушкетеров и из сотни швейцарцев. Все эти службы в полном смысле слова можно назвать общественными.

Описывая версальские удовольствия, нельзя не упомянуть еще одно, которое принято считать порочным. Речь идет об игре. Некоторые утверждают, что Людовик XIV сознательно способствовал данному пороку, чтобы еще более усилить зависимость высокородных дворян от королевской милости. Как знать, может быть, в апартаментах короля шла большая игра только потому, что его величество делал из нее политику? Ведь монарх очень просто мог оказать помощь неудачливому разорившемуся игроку в виде денежного подарка. Но уж если рассуждать таким образом, то весь двор очень скоро мог бы предстать в виде большого игорного дома.