— Отметить, несомненно, необходимо… — ответила Вера, взяв бокал в руки и разглядывая его содержимое. — Но я одного понять не могу: почему бахнуло сразу и так громко?
— Не очень-то и громко, — хмыкнул Лаврентий Павлович, — по тому, что удалось узнать… этот вундеркинд Холл сообщил, что бахнуло даже меньше чем на тысячу тонн. Примерно на девятьсот вроде, по крайней мере так в Вашингтоне считают.
— Но… это значит, что они еще сборку не произвели?
— Я и сам не ожидал, что эти идиоты воспользуются моей печкой. То есть не ожидал, что сразу, — задумчиво сообщил Володя. — Когда они первую партию металла забирали, спросили, в чем я его переплавляю — и я им за пять тысяч баксов наличными свою дуговую печь отдал. Хорошая печь, со стенками из двухдюймовой стали.
— А зачем такая-то?
— Я им объяснил зачем: оказывается, они и не подозревали, что металл летуч как нафталин… наверное, как раз это они проверить успели и отливку в ней и сделали первую. У них же физики грамотные, очень точно рассчитали, что критическая масса составит тринадцать с половиной фунтов для шара, но посчитали, что для полусферы семи точно не хватит. И отливку делали порциями… должны были делать порциями по семь фунтов: они ее еще и обтачивать на токарном станке собирались.
— Ты вот всё так подробно объяснил!
— Конечно, я просто не успел сказать про то, что печка, которую я им продал, внутри была покрыта слоем бериллия, мы же не зря его в Мексике и Канаде выделяли. А с бериллиевым отражателем… я думал, что просто пшикнет когда они металл в печь загрузят, но они, очевидно, его и расплавить успели — и когда металл застыл и размеры полусферы уменьшились… ну, это я так думаю. А печка из брони все же смогла удержать металл от раннего разлета.
— А тебе их не жалко? Ну, тех, кто там работал?
— Они все равно уже были мертвыми, просто этого еще не знали: металл они просто руками брали, испарением его пренебрегали. Они уже набрали его достаточно для долгой и мучительной смерти, а так они хотя бы от мучений избавились.
— Володь, извини, я про бериллий не совсем понял.
— С бериллиевым отражателем критическая масса снижается почти вдвое, — пояснила Вера. — А с двести сороковым изотопом и инициатора не требуется, он сам…
— Но если они проверят остаток металла… ты им сколько успел передать?
— Примерно сто двадцать фунтов, но не думаю, что они смогут проверить остаток: там в лаборатории вообще все испарилось. И загадило окрестности миль на двадцать вокруг, причем надолго загадило, они там грунт лет за сто очистить не смогут даже если очень захотят. Лучшее, что они могут сделать — это залить всю землю вокруг силикатным клеем, тогда ее вместе с клеем можно будет собрать и куда-то в хранилище вывезти, хотя я с трудом представляю хранилище, в которое можно поместить метровый слой земли с пары тысяч квадратных километров. Но это уже их проблемы.
— А как сам ушел? Сильно наследил?
— Вообще нисколько. Оставил на месте подходящего покойника…
— Они же сразу выяснят, что это не ты был! — взволновалась Вера. — И так сильно искать будут, что я даже не представляю, куда тебя теперь спрятать.
— Не выяснят. Сама же всегда говоришь: химия — это наука точная. Так вот наука химия говорит, что опознать пять трупов, пролежавших пару суток в кипящем растворе синильной кислоты, ни одна экспертиза не возьмется. А раньше они их не достанут, все же синильная кислота. У нас же деньги всем правят, жадность перебивает осторожность… труба подачи раствора в реактор выщелачивания была из дешевой стали с паршивой эмалью, а в реакторе-то процесс идет при ста десяти градусах! Ну а то, что вентиль с улицы открывается, там смотреть точно не станут: только идиот его закрывать будет при кипящем реакторе.
— Пять трупов?
— Ленни и Марио притащили: в Детройте и Чикаго много неопознанных, так что они просто искали там пропавшего дядюшку Джо или что-то в этом роде.
— Это кто?
Володя повернулся к Лаврентию Павловичу, но тот лишь пожал плечами:
— Какой-то мексиканец вроде бы, судя по имени, или итальянец. И какой-то канадец, так?
— Ну… наверное так.
— Старуха, не суетись, они про операцию не в курсе. Про нее кроме нас троих вообще никто не в курсе.
— Двоих, вас двоих, я вообще не понимаю, о чем вы тут шушукаетесь, — улыбнулся Володя. — Кстати, а где я в командировке-то был? А то вдруг на работе спросят…
— Я тоже не понимаю, — хмыкнул Лаврентий Павлович. — На столе такое вино, а вы тут про какую-то химию… и вообще, мы встречу старых знакомых отмечаем или что? Володя вон вернулся… с полигона…
— С ракетного полигона, — с улыбкой уточнила Вера. — Дальнего. И очень секретного…
Спать Вера ложилась с чувством довольно странным: вроде все получилось, теперь янки лет десять даже соваться в ядерные исследования не будут. Да и с деньгами у них серьезные такие проблемы возникнут… Она вспомнила, как в пятьдесят втором точно такую же финансовую систему предлагал учредить Иосиф Виссарионович: ее, как свободно говорящую на пяти языках, пригласили «поработать переводчиком» на состоявшемся в апреле международном экономическом совещании, где собрался народ из почти пяти десятков стран. И все присутствующие с учреждением такой системы согласились — но «в тот раз» большинство пожелало ее «узаконить» под эгидой ООН — но там, при огромном противодействии со стороны американцев и англичан, идею просто промурыжили почти год, а после смерти Сталина Хрущев эту идею похоронил и по сути дела помог американцам заключить Бреттон-Вудское соглашение. И у Веры даже промелькнула мысль о том, что Иосиф Виссарионович в ее «прошлой жизни» в очень нужный — для американцев — момент внезапно умер, и, возможно, при чьем-то существенном участии. Но сейчас, без ООН и без прямых угроз со стороны янки странам, набравшим у них за войну огромные кредиты, все получилось! А уж после того, как венесуэльские президент Исайас Медина Ангарита просто взял — под будущие поставки нефти — кредит в ВТБ и полностью рассчитался по кредитам с американцами, почти все страны Латинской Америки резко возжелали сменить валюту торговли.
Опять же, в Африке у колониальных держав дела пошли неважно, да и в Азии тоже — но и при таких условиях та же Франция не отозвала свою заявку на вступление в ВТБ. С колониями британскими — с ними пока еще было все не очень просто, но уже вполне предсказуемо, вопрос оставался лишь в сроках их выхода из колониальной зависимости. А сама Британия — ее, без колоний, можно будет при необходимости просто опустить ниже уровня моря… впрочем, достаточно будет ее опустить ниже плинтуса и мирно. Просто потому, что когда «весь мир против», то воевать становится грустновато — и даже британцы не смогут этого не понять. Так что всё теперь должно быть хорошо, ну почти всё.
И уже засыпая, Вера вдруг поняла, что она уже сделала всё, что могла: передала нынешним химикам все свои знания, протолкнула политические и экономические задумки товарища Сталина более успешно и лет на десять быстрее — но вот дать стране что-то «новое и прогрессивное» она уже была не в состоянии: всё, кончился ее запасец знаний и умений. Совсем кончился… хотя кое-что и осталось. Только вот уже именно что «кое-что»: она еще помнила о нескольких выдающихся (впоследствии) личностях, которые себя еще никак не проявили, помнила, кто из них чем занимался и какие на пути действительно талантливых людей ставились препятствия. И сейчас в ее силах (и в ее власти) было этим людям помочь сделать то же самое побыстрее. Но и только…
Джордж Хамфри расслаблено полусидел-полулежал в кресле, но Том Дьюи на позу своего собеседника внимания не обращал, ему было куда как интереснее то, что он говорил. А говорил он примерно то же, что думал и сам президент — просто излагал он все это исключительно аргументировано и последовательно. А разговор шел о деньгах, ведь о чем еще президенту говорить с министром финансов? А деньги Джордж считать умел очень хорошо. И деньги, которые были, и те, которых не было. А так как разговор шел не просто о деньгах, а о деньгах огромных, то и получился он предельно циничным:
