— Мы, наконец, с этим разобрались. У них так называемая расчетная валюта выражается в золотом эквиваленте, один грамм чистого золота — это один рубль, одна крона, один франк, один… я не знаю что еще. И, что самое противное, вся эта валюта циркулирующая в банке, действительно обеспечена золотом! Сталин сообщил, что главная валюта банка — то есть так называемый «золотой рубль», который к используемому внутри страны отношения не имеет, полностью обеспечивается золотом, которое Советы добывают где-то в Сибири. И это золото — обычный товар в их системе торговли, но товар с фиксированной ценой и любой участник банка имеет безоговорочное право получить хоть всю сумму со своего субсчета золотом!

— У русских есть столько золота?

— У них есть богатые месторождения, и все об этом знают. Поэтому единственный способ уничтожить этот банк — это уничтожить Советскую Россию, чтобы она уже не могла выбрасывать на международный рынок столько золота.

— Я понял вашу идею. А что с нашим международным банком?

— В Европе некоторый интерес к этой идее проявили лишь Италия, Греция и Испания…

— Марринер, мне кажется, что вы свою зарплату получаете незаслуженно. Неужели вы не в состоянии объяснить всем этим странам, что лишь с нами у них есть будущее?

— Я всего лишь управляю Федеральной Резервной системой, а договариваться с другими странами — это обязанность Госсекретаря. Вам я указал на возникшие проблемы и обрисовал пути их решения, но решать их — это не задача банков.

— Задача банков — профинансировать такие решения. У нас есть один довольно важный проект, но на его осуществление нам потребуется от двух до трех миллиардов…

— Считайте, что деньги у вас уже в кармане. Когда вы решите эту проблему?

Четвертого января сорок шестого года в Белом доме состоялось совершенно секретное совещание, и основным докладчиком по затронутому вопросу выступил генерал Гровс:

— Эти мозгоклюи обещают все приготовить через месяц после того, как они получат чистый плутоний.

— Они же его уже получили?

— Почти четверть фунта, а им требуется не менее тридцати фунтов. На каждое изделие, то есть всего — полторы тысячи фунтов. Но проблема здесь заключается в том, что для выделения этого плутония им требуется завод, стоимость которого они оценивает в сумму от трехсот миллионов и до бесконечности, а срок его строительства должен составить около полутора-двух лет.

— А как-то ускорить…

— В Северной Дакоте есть одно интересное предприятие, владельцем которого является норвежский эмигрант, беженец. Предприятие интересно так, что хозяин его продает нам чистый уран, который достает из золы местных электростанций. Он продает его нам по сотне долларов за фунт…

— И вы ему платите⁈

— В него получается уран высшего качества, наши мозгоклюи говорят, что на нем они у себя экономят даже больше на очистке, чем мы ему платим. Но важно не это: он из золы как-то умудряется вытаскивать очень много чего, включая серебро и даже золото, я уже не говорю про медь и прочую мелочь. По предложению нашего вундеркинда мы с ним связались для прояснения иных его возможностей, Холл ему передал примерно десять гран плутония, и этот псих ответил, что если в сырье будет хотя бы сто гран плутония на длинную тонну, он за неделю вытащит оттуда минимум девяносто процентов чистого металла. Правда, потребовал за это платить ему по десять тысяч долларов за каждый выделенный фунт.

— Вы уверены, что он сдержит обещание?

— Да. Мы отправили ему две тонны материала, он действительно вытащил — и передал нам — даже чуть больше девяноста процентов металла.

— А что вас тогда смущает?

— Он на самом деле псих. Гениальный, но псих: он даже если с людьми здоровается, то лишь в резиновых перчатках. Но это терпимо, однако он потребовал полтора миллиона на расширение своего производства. Полтора миллиона, не включаемых в оплату его работы…

— И когда он сможет перерабатывать весь материал из нового реактора?

— Через две недели, максимум через месяц после получения денег.

— Вы успеете ему передать деньги сегодня? Шучу, генерал, мы спокойно потерпим и до завтра…

Лаврентий Павлович сидел на кухне Вериной квартиры и, казалось, грел руки о чашку с чаем. Но на самом деле он всего лишь пытался скрыть таким образом дрожь в руках, а Вера, с видом строгой школьной учительницы, ему поясняла:

— Лаврентий Павлович, я же вам сколько раз говорила: химия — это наука очень точная. И с химической точки зрения мы все проделали абсолютно правильно. И товарищ князь тоже все сделал правильно, так что нам просто нужно немного подождать.

— Он сообщил, что отправил последнюю партию вчера утром…

— Главное, чтобы он успел уехать до того, как груз дойдет до получателя.

— Успеет, янки груз на самолете не возят, а грузовик с конвоем… ему примерно трое суток ехать.

— Отлично, а у него все для выезда готово?

— Нет. То есть он телеграмму уже из Виннипега послал. Но ты точно уверена, что для него там больше работы нет?

— Еще раз: химия — наука исключительно точная. А если учесть, что двести сорок менее чем на полпроцента меньше двухсот тридцати девяти, а у нас его всего лишь одна четверть… десятую долю процента они просто не определят. То есть могли бы, но вы же сами говорили, что они там пашут в режиме ошпаренной кошки — им просто некогда что-то измерять будет. Плюс репутация — и уверенность в невозможности получить продукт откуда-то еще…

— Да всё я понимаю! А у тебя чего-то покрепче чая нет?

— Есть. Кофе эфиопский, а еще более крепкого я вам просто не дам. Но хотите я вам чай с ромашкой заварю?

— Ну ты и…

— Да, я такая. Но нервничать всяко не стоит: скоро праздник, нам к нему морально готовится нужно. А о результате мы все равно раньше чем через пару дней не узнаем, так что ромашка — она на пользу пойдет. Заваривать?

— Я лучше домой пойду. Спокойно пойду: вот умеешь ты успокаивать… если я еще завтра к тебе зайду, ты не против? Чайку попить, но без ромашки…

Четвертого ноября в Овальном кабинете зазвонил телефон — очень специальный телефон. Томас Эдмунд Дьюи снял трубку, выслушал то, что сказал абонент на другом конце провода и, не задавая никаких вопросов собеседнику, положил трубку обратно, а затем медленно сел в кресло. Сидящий напротив него Марринер Экклз вопросительно взглянут на президента, но тот лишь как-то хищно ухмыльнулся, глядя на финансиста. А затем встал, нажал кнопку на своем столе и, глубоко вздохнув, наконец вывалил обуревающие его чувства наружу:

— Я знал, что вы — ничтожество и идиот, но даже не подозревал, до какой степени вы все там болваны. Но вы не волнуйтесь особо, в камере, куда вас отведут, будет светло и тепло. И некоторое время даже тихо… А когда вас в ней соберут всех, то кто кого сожрет, никого снаружи камеры уже интересовать не будет.

— А можно поинтересоваться…

— Можно. Лос-Аламоса больше нет, из Санта-Фе сейчас стараются эвакуировать всех жителей, а какие территории еще может накрыть — этого пока никто не знает. Пока не знает, но вы — обязательно узнаете. И это будет самым последним, что вы узнаете в своей жизни…

Двадцатого ноября в Верином доме в Пирогово собралась интересная компания. То есть собралась Вера и Лаврентий Павлович, но к ним присоединился и Владимир Александрович Голицын, а место встречи выбрал все же товарищ Берия. И выбрал его потому, что в этом загородном доме была исключена любая прослушка, а Витины родители днем были на работе — так что можно было поговорить спокойно. Ну а то, что Берия к Вере в гости заехал, было вполне естественно, у них часто рабочие вопросы решались «в неофициальной обстановке», а про Голицына никто и не догадывался: он в Пирогово приехал вообще на электричке.

— Ну что, товарищи, надо это дело как-то отметить, — высказался Лаврентий Павлович, закрывая за Володей дверь, — для такого случая специально захватил кое-что, что тебе, Старуха, точно понравится: уникальное вино, которое в прошлом году сотворил массандровский волшебник лозы Егоров. Продукт, достойный отмечаемого дела, — он ловко открыл бутылку и разлил содержимое по бокалам.