И в своих намерениях он получал полную поддержку в правительстве, ведь благодаря ему в прошлом году удалось полностью перевести старые «торфяные» электростанции на гораздо более качественное топливо, уже не так засоряющее (и засирающее) окрестности вонючим (и довольно ядовитым) дымом, причем — тут уже нужно было сказать огромное спасибо Энергетическому институту, а так же лично товарищам Кржижановскому и Рамзину — расход топлива на этих электростанциях сократился более чем вдвое, даже с учетом заметного повышения мощности этих электростанций. Дошло до того, что добыча бурого угля в Тульской области сохранилась только из-за личного распоряжения Иосифа Виссарионовича, которому Вера сказала, что без него придется просто закрывать химкомбинат в Бобриках…
Однако одно дела — просто сохранить добычу, и совсем другое — ее нарастить. То есть все же добыча бурого угля росла, но лишь на Дальнем Востоке, где другого топлива на многие сотни километров вокруг просто не было, однако в тех краях развивать химические производства было очень непросто, в том числе и из-за отсутствия людей, которые могли бы на новых заводах работать. И, опять же, возить оттуда продукцию все же получалось дороговато. А в плане производства того же хлорвинила Дальний Восток вообще выглядел малоперспективно просто потому, что с хлором там все было грустно и печально и соль туда приходилось возить «из Европы», главным образом из Соликамска и Березников, где химуправление НТК выстроило два завода по выработке из отходов калийного производства поваренной соли…
Впрочем, в целом отношения Веры и товарища Вахрушева были «взаимовыгодными». Василий Васильевич по сути выстроил — главным образом силами и средствами своего наркомата — железные дороги до Воркуты и Нерюнгри, и возле воркутинской дороги Химпром выстроил и рудник по добыче исключительно ценной «тяжелой нефти», и рудник по добыче титана с цирконием. А после того, как дорога к Нерюнгри пересекла Вилюй, уже Вера — приняв, по договоренности с угольным наркомом, под своё управление «железнодорожные подразделения» наркомата, потихоньку начала тянуть дорогу в сторону Олёкминска. Очень потихоньку, прикрываясь строительством ГЭС на тамошних реках (включая постройку станции на двести мегаватт на самой Олёкме), но лелея мысль о том, что когда-то дорога дотянется до чуть ли не единственного к востоку от Байкала богатого соляного месторождения…
Конечно, всеми этими делами она не лично занималась — но вот работать над всеми такими проектами ей приходилось с утра и до поздней ночи. И больше всего времени у нее уходило на подбор рабочих, которые все проекты Химпрома будут воплощать: Ворошилов чуть ли не ежедневно передавал ей (не как руководителю Химпрома НТК, а как зампреду ГКО) списки сокращаемых частей РККА. В которых, по согласованию с Верой, особо указывал образование каждого из сокращаемых красноармейцев, военную профессию и многое другое — и для сортировки всей этой информации Вере пришлось создать отдельное подразделение в своем управлении.
Сокращение армии происходило простым и незатейливым образом: сначала специальные комиссии (в которые всегда входили уполномоченные сотрудники КГБ) проводили аттестацию всех командиров, начиная с комвзводов, затем не прошедших эту аттестацию просто увольняли, а вот прошедшие — они на службе оставлялись. Если в дивизии аттестацию проходило больше половины командиров, то дивизия просто кадрировалась, и на место уволенных назначались командиры из других подразделений. А если аттестацию не проходило половина и больше, то дивизия полностью расформировывалась, а прошедшие аттестацию командиры служили пополнением в кадрируемых частях.
И результаты такой деятельности Клима Ефремовича сильно печалили: из почти двух сотен дивизий, подлежащих сокращению, больше восьми десятков пришлось расформировать. Главным образом, по причине поголовного пьянства личного состава. А вот Лаврентия Павловича результаты проведенной работы уже радовали: выдернув из расформируемых частей и неплохих командиров, и наиболее приличных бойцов, он уже к сентябрю сформировал почти восемь новых дивизий КГБ. И особенно его радовало то, что многие летчики или танкисты в этих дивизиях очень быстро превращались во вполне дисциплинированных и весьма умелых специалистов. Не все, но в подавляющем большинстве: увольняемым из армии сотрудники КГБ предлагали совершенно добровольно попытаться воспользоваться «еще одним шансом стать уважаемым защитником Родины», заранее извещая о грядущих требованиях по дисциплине и предстоящим методикам переобучения, а так же о наказаниях для тех, кто условия выполнять не станет. В принципе, наказание-то было одно: окончательное увольнение (если, конечно, содеянное нарушителем не попадет под статьи Уголовного кодекса). Все равно около двадцати процентов на этапе переобучения отсеивались, но сам Лаврентий Павлович поначалу опасался, что нарушителей дисциплины будет гораздо больше…
Весь сентябрь у Веры прошел в жуткой суете: приходилось одновременно заниматься множеством самых разных дел, в основном организационного плана, но к концу месяца все же получилось эти дела хоть как-то организовать и привести в определенный порядок. А с точки зрения самой Веры главным стало то, что «вопрос с солью» на Дальнем Востоке получилось решить относительно успешно. То есть поваренную соль для употребления внутрь все еще возили с солепромыслов в европейской части страны, а вот соль техническую, необходимую для выработки хлора, начали производить на месте. Не совсем «на месте», ее теперь главным образом из Маньчжурии возили — а там ее просто в море добывали. Еще ее возили из-под Владивостока и из Кореи, и корейские поставки выглядели довольно забавно: вагоны-солевозы в тот же Ушумун везли соль, а обратно — тоже соль перевозили. Просто в Корею везли соль пищевую, чистую — а из Кореи техническую, которую в пищу употреблять было можно, но противно: в морской соли было много хлористого магния, делавшего соль горькой, но соль-то была хлоридом и хлор из нее получался ну ничем не отличающийся от хлора из соли поваренной.
Усилиями Кржижановского и Рамзина (последний спроектировал новый котел для сжигания бурого угля) в поселке Райчиха поднялась электростанция на двести мегаватт мощности (а в перспективе, причем ближайшей, ее мощность должна была вырасти до пятисот мегаватт) и, естественно, заработал выстроенный одновременно с ТЭС новый химкомбинат, полностью работающий на местном буром угле. И этот комбинат должен был производить в основном хлорвинил, потребность в котором росла не по дням, а по часам. Потому что в начале октября Вера «придумала» совершенно новую (и исключительно «перспективную») вещь: пластиковые оконные рамы. Деревянные, безусловно, были гораздо дешевле (дерево в стране вообще копейки какие-то стоило), но уже первые изготовленные на Лабораторном заводе образцы сильно впечатлили и строителей, и плановиков.
Особенно сильно впечатлился Станислав Густавович, подсчитавший, сколько топлива на обогрев жилья можно будет сэкономить. Еще впечатлился Иосиф Виссарионович, которому Вера продемонстрировала (у себя дома) уровень звукоизоляции, который обеспечивало окно с трехслойным остеклением:
— Вера, ты, конечно, штуку придумала очень интересную, и то, что при закрытом окне вообще ничего не слышно с улицы, для детской комнаты вообще прекрасно. Однако не кажется ли тебе, что для страны это будет несколько дороговато?
— Совершенно не кажется. Потому что такую раму можно будет лет двадцать вообще не красить и она за эти двадцать лет на одной краске окупится. А еще — вы просто у Струмилина спросите, какая получится экономия на отоплении. И не в деньгах спрашивайте, а в тоннах угля или кубометрах природного газа. В любом случае в нашем климате тройной остекление экономически выгодно до широты Ростова-на-Дону, это в европейской части, а уж в Сибири и на Дальнем Востоке… Так что такая рама для страны получается очень выгодной, да и стоить она — после того, как фабрики по производству нужных профилей заработают — будет копейки. Если учесть затраты на перевозку леса и его обработку, то, пожалуй, в следующем году мы сможем расходы на изготовление таких рам сделать не более, чем вдвое против деревянных.
