Жуков покраснел от злости, вскочил — но сказать ничего не успел, так как Иосиф Виссарионович задал Вере вопрос:
— То есть вы считаете, что товарища Жукова можно не расстреливать?
— Пока — да, можно. Пока мы не подсчитали, сколько бойцов погибло из-за рукожопости руководства КОВО. А если он к тому времени покажет, что хоть подготовкой новых бойцов он руководить способен… ну нет у нас в достатке нормальных генералов, так что пусть хоть так пользу приносит.
В ответ на эту реплику Сталин лишь хмыкнул: он уже давно привык к Вериным «закидонам», но вот большинство командиров РККА, сидящих в кабинете, все сказанное приняли вполне себе всерьез.
— И вы считаете, что товарищ Ватутин…
— А в помощь ему товарища Кирпоноса отправим, там одному человеку с творящимся бардаком справиться будет ой как не просто. Ну а вдвоем… Михаил Петрович тоже не пальцем делан, с Николаем Федоровичем они порядок там быстро наведут.
— Боюсь, что вы слишком уж оптимистично на наше положение смотрите, — не удержался заместитель Шапошникова, — и, скорее всего, просто не знаете еще, что утром в войну против нас и Венгрия вступила.
— Даже так? Ну что же… приказ будет простым: венгров в плен не брать. Румын, кстати, тоже, а защищать Родину от румынов стоит отправить товарища Толбухина.
— Это почему? — все так же, с легкой усмешкой на губах, поинтересовался Сталин.
— Нравится мне Федор Иванович, вот почему. Нравится то, как у него в дивизии бойцы быстро освоили новую технику: у него, пожалуй, единственного из нынешних комдивов, каждый боец умеет автомашину водить или мотоцикл, а каждый третий, если не каждый второй, и с танком справится. Я ему передам пару сотен «терминаторов», с ними он румыну покажет русскую народную кузькину мать.
— Довод веский, но Толбухин сейчас на Кавказе…
— Лазарь Моисеевич, если мне склероз не изменяет — а мой всегда при мне — обещает дивизию, причем любую, аж с Урала до фронта за два дня передислоцировать. А тут все же поближе будет.
— Вера Андреевна, вы закончили?
— Ну, почти. Я просто пришла сказать, что очень сильно возражаю против любых необоснованных наказаний наших генералов. Я даже против того, чтобы их в угол ставили и конфетку отнимали, а уж по поводу расстрелов… если надо будет, я сама кого угодно расстреляю, но сейчас этого делать точно не следует. Так что просьба у меня: захотите кого-то расстрелять — просто передайте товарища мне… на опыты. И я решу, что с таким товарищем делать.
— Мы учтем ваше… пожелание.
— Это не пожелание, а приказ зампреда ГКО. Причем — с тремя решающими голосами, так что у меня теперь всегда решающее большинство в ГКО будет.
— И с чего это у вас три голоса? — Сталин уже чуть не в открытую смеялся.
— А вот с чего, — Вера погладила себя по животу. — Трое нас тут, я и вот эти двое… Ладно, приказ отдала, пошла я: душновато тут у вас, а еще и накурили. Но вы — учтите!
Когда Вера вышла, Сталин, стараясь не улыбаться, заметил:
— Ну ладно, посмеялись — и хватит, займемся делом.
— А я, пожалуй, поддержу предложение Веры Андреевны, — сказал Борис Михайлович, — под руководством товарища Ватутина план обороны на Украине и разрабатывался, так что пусть он его и воплощает. И товарища Кирпоноса заместителем его назначить стоит, он среди бойцов и командиров большим авторитетом пользуется…
Через полтора часа, когда совещание закончилось и его участники покинули кабинет, Борис Михайлович подошел к Жукову и тихо сказал:
— Вам бы, Георгий Константинович, не злиться следовало, а свечку за здоровье Веры Андреевны поставить: она вам сегодня, между прочим, жизнь спасла. И не только вам…
Вообще-то Вера на заседание ГКО пришла вовсе не за тем, чтобы давать какие-то «военные советы». Но она помнила, что в горячке первых дней войны немало командиров пострадали напрасно, многих из тех, кто тогда был расстрелян, оправдали еще во время войны — но сделанного-то уже не воротить было. А как неплохой учитель, она прекрасно знала, что даже серьезные драки, намечающиеся среди школьников, легко предотвратить вот такой тупенькой буффонадой: народ посмеялся, злость приглушилась — и уже что-то и драться не особо хочется. Насчет товарища Ватутина — это было простым совпадением, а про Кирпоноса Вера помнила лишь то, что он героически погиб в начале войны как раз на Украине. И про Толбухина она помнила то, что в честь него даже город в Болгарии был назван, а значит он где-то в тех краях и воевал. Ну а что по этому поводу подумали товарищи военные, ее волновало крайне мало — но военные подумали достаточно интересно — и авторитет генерал-полковника Синицкой в армии сильно поднялся. А уж как ее авторитет поднялся среди простого народа…
Сталину пластинку со «Священной войной» принесли поздно вечером, из самого первого, еще «сигнального» тиража принесли: он поинтересовался, что за песню ранним утром по радио передали. Причем пластинку принес лично Миша Терехов — очень гордящийся «оказанным доверием», и на вопрос Иосифа Виссарионовича он ответил честно:
— Как нам Стару… Вера Андреевна сказала, так мы и написали.
— Хм… а причем тут Вера Андреевна?
— Да при всем. Я же звукооператором на этой записи был, так вот: начальный вариант — что слов, что музыки — был… я же музыкальное образование имею, в музыке разбираюсь — так вот было полное… не очень хорошо, а Старуха все переделала и получилось вот это: слушаешь — и аж мурашки по коже, хочется вскочить и бегом в армию записываться. У нас в студии все так же считают, относительно Вериного варианта. Правда, она, как всегда, сказала, что она только с аранжировкой немного помогла…
— Насколько немного?
— Переписала все вообще.
— Тогда мы поступим… вы поступите так: на тираже на этикетке допишите «в аранжировке В. А Синицкой».
— Она меня убьет!
— Я ей сам об этом скажу, скажу, что я распорядился так писать. Только один вопрос: вы мне пластинку только сейчас принесли и говорите, что это чуть ли не первый оттиск, а пластинку, говорят, уже с утра даже в газетных киосках продавали.
— Мы до утра успели только гибкую сделать, на лавсане: матрицу на американском рекордере изготовили, это быстро, но качество куда как хуже. Но Старуха сказала, что нужно сначала сделать быстро, а потом уже хорошо.
— А вы, гляжу, пластику только с одной песней выпустили? — Сталин еще раз покрутил в руках «миньон» с алой этикеткой с одной стороны пластинки.
— Мы просто вторую тиражную матрицу изготовить не успели. Да и не знаем пока, какую песню на вторую сторону поместить. Правда Старуха какой-то марш написала очень интересный, давно еще — но она только ржет, когда его слышит, и на пластинку записывать его не велела.
— Ну, раз не велела… в магнитофонная запись у вас есть? Я бы послушал: она иногда такое выдает… хотя нет, не надо: мы должны уважать желания автора. А за то, что за ночь вы эту пластинку сделали, мы всему трудовому коллективу вручим «Трудовую доблесть».
— А можно и Ираклию Константиновичу?
— Вы же руководитель студии, вот сами и решайте, кто медали достоин. Список всех участвующих в записи, я имею в виду работников студии, завтра в секретариат занесите, желательно до обеда…
А совсем уже вечером, даже, скорее, ночью Иосиф Виссарионович, закончив совещание с Тихоновым и Берией по вопросам обеспечения армии боеприпасами, поинтересовался:
— Лаврентий, а у Старухи что, на самом деле двойня?
— А ты думаешь, что я только за ней и слежу, у меня дел других нет кроме как проверять, хорошо ли она кашку кушала и одевалась ли по погоде? Двойня у нее, состояние здоровья отменное, анализы все превосходные. Даже зубы в порядке: она придумала какие-то пилюли минеральные для беременных, и жрет их три раза в день. К тому же с капризами она завязала: еще в прошлый раз Виктора своего доставала: ананасов хочу, авокадов — так мы с ним через Марту и ананасы достали, и авокадо эти аж из Калифорнии притащили, и как она снова песню свою завела, мы раз — и ананас ей на стол, и авокадо. Кстати, бутерброды с авокадо — штука вкуснейшая оказалась, мы сейчас с товарищем Кимом договорились, чтобы он на юге плантации разбил…
