Но додумать свои мысли гауптману не удалось: в лабораторию буквально вбежал недавно принятый на работу лейтенант Лаубе и с порога поспешил поделиться с начальником «поразительной новостью»:
— Ерс, я поймал в эфире удивительный сигнал!
Хотя лаборатория и считалась военным подразделением, и таковым она стала еще в тридцать четвертом, когда Геринг (тогда еще генерал-полковник) успел забрать ее под свое крыло, воинской дисциплиной в ней и не пахло. Все сотрудники, хотя и хранящие дома парадные мундиры, всегда на работу ходили в штатском — да и в общении всё осталось с тех времен, когда лаборатория была всего лишь исследовательским отделом местного университета. То есть попытки установить военную дисциплину имели место, однако когда Дедрич, занимавший должность начальника отдела еще с университетских времен, при сдаче очередной модели рации сообщил высокому начальству, что если бы майор Копп, которого назначили начальником, не мешал бы сотрудникам работать, то рацию бы передали в производство минимум на полгода раньше, Геринг вышиб вояку с поста и все вернулось к прежнему состоянию. И поэтому Ерс Шрейер на обращение новичка к нему по имени даже внимания не обратил, а сразу перешел к сути:
— Рикерт, и зачем кричать? Ты поймал сигнал на волне двадцать два метра?
— Да, — удивленно ответил новичок. — А откуда… Вы знаете о таком сигнале?
— Рикерт, повторю еще раз: инструкции нужно читать. А в инструкции написано, что на волне двадцать два метра имеет место постоянная помеха и поэтому на ней никаких работ мы проводить не должны.
— А… а каков источник помехи? Вы хоть это знаете? Ведь на такой частоте могут работать, например, вражеские радары и мы должны определить источник! И предупредить об этом руководство люфтваффе!
— Ах, молодежь, молодежь… Ты думаешь, что ты самый умный? И никто в лаборатории, которая уже больше десяти лет занимается разработками радиосистем, об этом не подумал?
— Нет, конечно… то есть…
— Ладно, присядь… — гауптман Шрейер решил, что по поводу неверной пайки все же придется по инструкции закатывать скандал, но с этой работой справится и молодой, а самому ему выпадает нечастая возможность немного отдохнуть. — Раз уж ты сам сигнал поймал, то я объясню, что в таких случаях нужно делать. Прежде всего, рассмотреть сигнал в осциллоскопе — и тогда бы ты понял, что помеха имеет синусоидальную форму, точнее форму обрезанной снизу синусоиды, и возникает с частотой ровно в пятьдесят герц.
— То есть это просто помеха от электрической сети?
— Вероятно да, но не от нашей сети. Русские на Аландах поставили очень мощную радиостанцию, которая работает на Испанию…
— Коротковолновую?
— Длинноволновую, но так как у них большие проблемы с мощными передатчиками, они просто поставили много передатчиков слабеньких. И у русских кто-то из радиоинженеров оказался очень хитрый: они на разных передатчиках своей радиостанции смогли так сдвигать фазы, то за счет интерференции волн с множества антенн они получили направленный радиолуч. И направили его в сторону Испании, а так как энергия идет в одном направлении, то они с двадцати киловатт общей мощности получили сигнал такой, что в Испании он принимается легче, чем даже сигнал местных станций. Очень хитро придумано… но я даже представить себе не могу, сколько они потратили сил и времени, подбирая конденсаторы для сдвига фаз на многих сотнях маленьких передатчиков, вместо того чтобы просто построить одну направленную антенну. Причем это было бы и дешевле, и даже по размерам меньше антенна получилась бы — но это уже вообще не наши проблемы.
— Но помеха-то на коротких волнах!
— Еще раз повторю: сигнал нужно рассмотреть на осциллоскопе, тогда будет видно, что это — всего лишь шум, который возникает при локальном перегреве катода. Очевидно, русские не смогли изготовить или даже придумать качественный фильтр линии питания катодов своих ламп, которые греются напрямую от сети через обычные трансформаторы. А так как сдвиг фаз рассчитывался для длинных волн, то помеха, пролезающая в выводные фидеры, уже не направлена в одну сторону и мы ее можем поймать вообще над всей Европой. Самим русским на это плевать, на рабочую частоту радиостанции она вообще не влияет… я даже не уверен, что они об этой помехе знают. А мы уже знаем, знаем об ее источнике, знаем, что в эфире она держится двадцать четыре часа в сутки и даже знаем, что с ней мы ничего поделать не можем. Но так как она возникла в очень узком диапазоне — частота там, конечно, немного плавает, но в пределах менее полуметра — то мы просто в этот диапазон не лезем. И другие не лезут: мы еще год назад начальство о ней предупредили. Ну а ты — раз уж не изучил положенные инструкции — сейчас сам займешься доработкой инструкции по монтажу платы выходного контура. Вот смотри, что наши паяльщики натворили — и доработай инструкцию так, чтобы даже такие ленивые работники, как ты, подобную ошибку уже не делали…
Роберт Людвигович, очень волнуясь, ходил по аэродрому в ожидании приезда Петра Баранова, который пожелал «лично поучаствовать» в испытаниях нового самолета. То есть обычно его «личное участие» сводилось к тому, что он сначала беседовал с летчиками, которые должны были испытывать очередной самолет, а затем — с конструкторами, самолет сделавшими, а после того как машина взлетала и садилась обратно, он пожимал всем причастным руки и уезжал. Выглядело все это довольно глупо, но на самом деле оно лишь так выглядело, зато начальник Главного управления авиапрома после этого знал, что для проведения полного цикла испытаний может потребоваться и все нужное обеспечивал заранее — и в том числе и по этой причине для большинства машин весь цикл испытаний занимал буквально два-три месяца. Если, конечно, в ходе испытаний не вскрывались какие-то недоработки конструкции или дефекты изготовления…
Правда, всё это касалось лишь авиапрома, а зачем Петр Ионович приехал на испытания машины, разработанной в НТК, было не очень понятно — и от этого Роберт Людвигович испытывал смутную тревогу. Но которая прошла сразу после приезда Баранова, который первым делом подошел к конструктору и сообщил:
— Вы на меня особого внимания не обращайте, просто Старуха приехать не смогла и попросила меня за началом испытаний приглядеть. Но так как отказать ей я не смог, а, сами понимаете, пользы от моего присутствия будет немного, я просто постараюсь вам не мешать…
Бартини понимающе кивнул: Старуху он уже давненько знал, а познакомил его с ней как раз Петр Ионович, еще в тридцать шестом, когда шли летные испытания самолета «Сталь-7». Тогда товарищ Баранов забрал его прямо с этого же аэродрома:
— Роберт Людвигович, сегодня испытания без вас продолжатся, а вы поедете сейчас со мной. Мне кажется, что на вас Старуха глаз положила…
— А кто это? И чего ей от меня надо?
— Дамочка одна, какая-то начальница в НТК. А там, в НТК, создано управление по разработке авиационных систем, так вроде называется, и она сгребает к себе лучших конструкторов. Только вот про то, что они лучшие, — при этих словах Петр Ионович довольно хихикнул, — становится понятно только после того, как они у нее работу выполнят. Сейчас у авиауправлении НТК Сухой Павел работает, Мясищев Владимир, последнее время и Петляков. А теперь, возможно, и вы там же работать будете.
— Но мой самолет…
— О нем как раз не беспокойтесь, в НТК решили, что такой самолет стране не нужен. Старуха по этому поводу сказала, что Туполева с его гигантоманией давно пора на перевоспитание в Сибирь отправить, снег убирать, причем весь. Ну сами судите: ваш самолет всем хорош, но Мясищевский М-12 дюжину пассажиров с куда как большим комфортом возит — и при этом вчетверо дешевле. По скорости, конечно, уступает, и по дальности, но мы у себя решение НТК отменить не можем.
— Значит я…
— А вы, как мне Старуха утром сказала, легко сможете создать уже нормальный самолет, причем не один. Мы сейчас как раз на заседание авиауправления едем, там все сами узнаете…
