— Я понимаю, что происходит. — В голосе девушки не было ни капли эмоций. Она проводила обычный расчетливый анализ, вот только объектом была ее собственная жизнь. — Единственное, что я когда-либо хотела, это внимание и любовь Ольги Захаровой — моей родной тети. Я стремилась только к этому, все остальное было лишь способами достижения цели. Мое поведение, мои оценки, мои достижения в спорте, на занятиях в кружках и прочее. Когда наивысшие достижения в чем-либо не приносили ожидаемого результата, я переходила к следующему способу. Бросала все и начинала сначала. Забавно. — Аркаша подняла к лицу собственные ладони, но смотрела как будто сквозь них. — Ничто так и не заставило ее обратить на меня внимание. Я была для нее все той же никчемной соплячкой. А я продолжала искать. Выжимала все из одного способа и переходила к другому. Снова и снова. Я была хорошей девочкой. Самой... хорошей. Для всех. Но не для. — Аркаша повернула голову к Гуче, и скунс невольно попятился — столь диким был взгляд девушки. Глаза, большие от природы, казалось, заняли собой все лицо. — Не для нее.

— Аркаш.

Но девушка не слышала его.

— Я только этим и занималась. Сколько себя помню. Охотилась за ее любовью. Все ради нее. Нет… все ради себя. Опять нет. — Аркаша закусила губу. — Я же хотела этого для себя? И для этого делала все ради нее. Как же запутанно. — Она хихикнула, но в этом не было ни грамма веселости.

«Дело в направляющем, — Аркаша повторила про себя слова Луми. — Тетя Оля была для меня направляющим. Единственным направляющим».

— Тетя Оля была моим направляющим. Точно. Снежок прав.

— Аркаш...

— А теперь ее нет рядом. И снова забавно. Это и был мой смысл жизни?

— Хватит! Прекращай! — Гуча встал передними лапками на Аркашины колени. — Не держись за того, кто недостоин твоего внимания!

Аркаша отвела взгляд от маленьких проницательных глаз Гучи.

— Тетя Оля не очень хороший человек, — пробормотала она.

— Эта женщина отвратительный человек! — Скунс от негодования клацнул зубами. — Но проблема в том, что только она и была рядом с тобой. Черт бы ее побрал... Понимаю, ты ее любила. Это нормально. Ох, знала бы ты, как я ее теперь ненавижу. Что же она сотворила с тобой, детка?

— Ну… — Аркаша дернула плечами, будто это и вовсе ее не волновало. — Она просто была рядом. Всегда.

Гуча тяжело вздохнул и помотал маленькой головкой.

— Одобрение. Мы жаждем его. И сильнее жаждем получить его от кого-то особенного. — Скунс залез на колени девушки и, приподнявшись, уперся лапками в ее плечо. — А когда не получаем от этого особенного для нас существа даже простецкого одобрения, становится больно. Тебе нужно избавиться от этого груза. Оставить позади эти воспоминания вместе с Ольгой Захаровой.

— Но, Гуча, — Аркаша повернулась к скунсу и, улыбнувшись, погладила его, — она ведь и так позади. Она отказалась от меня. Поэтому я здесь. Это все позади. Где-то там, далеко. И тетя Оля далеко.

— Но не для тебя. — Гуча отстранился от ласки. — И прекрати улыбаться, когда тебе вовсе не хочется улыбаться! Ты ас в этом. И если бы мы не разговаривали по душам в эти последние дни, я бы, без сомнения, поверил в искренность твоей улыбки. Потому что, пропади все пропадом, но ты и правда умеешь изображать искренность. Выучила эту науку и пользуешься своими способностями, как истинный профессионал. Но, знаешь, от этого так горько! Ясно?! Это вовсе не хорошо! Это вовсе не здорово, что ты умеешь так искусно врать! Не ври мне. Не улыбайся! Покажи настоящие чувства! Чего ты хочешь?

Улыбка Аркаши пропала.

— Может, не стоило откровенничать с тобой? — сухо спросила она. — И раньше тоже? Теперь ты волнуешься. А так бы ты увидел, как я улыбаюсь, и подумал бы, что...

— Что у тебя все отлично, да? — Гуча разозлено пихнул девушку лапкой. — Вот как всегда было? Для всех?! Все вокруг думали, что у хорошей, замечательнейшей во всех отношениях девочки все здорово?!

— В этом смысл. — Аркаше почему-то захотелось сбросить скунса с коленей, но она сдерживалась. — Зачем окружающим знать о моих проблемах?

— Верно. Слишком откровенной быть тоже не стоит. И нужно знать тех, с кем можно без опаски делиться переживаниями. Но скрывать все ПОСТОЯННО? — Гуча задохнулся, будто сама мысль об этом приводила его в ужас. — Держать боль и переживания в себе долгие годы? Да кто с этим вообще может справиться?

— Хорошая девочка, — холодно сообщила Аркаша.

— Да ну?! Скажи мне, хорошая девочка, когда в последний раз ты плакала?

— Плакала? — Аркаша рефлекторно поморщилась. — Хныкалки под запретом. Так тетя Оля говорила. И я согласна с ней. Бессмысленно тратить время на…

— Когда? — повысил голос Гуча. — Когда ты плакала в последний раз?

Аркаша раздраженно поджала губы, но все-таки задумалась.

— Наверное, когда мне три было. Я вообще при тете Оле никогда не плакала.

— А когда ее не было рядом?

— Хныкалки под запретом, — механическим голосом повторила Аркаша.

Гуча безотрывно смотрел на нее некоторое время, а затем издал тихий вопль.

— Бог мой! — ахнул он. — Последний раз в три года?! Нельзя! Нельзя копить все внутри! Ты же живой человек с чувствами и эмоциями! Как ты вообще жила все это время?

Взгляд Аркаши потускнел.

— А что бы изменилось? — тихо спросила она. — Если бы я рыдала по каждому поводу, кричала от обиды или изнывала бы от ярости? Тетя Оля полюбила бы меня тогда? Она бы говорила, что гордится мной, когда приходила с родительских собраний, где меня постоянно хвалили? Или обнимала бы меня, радуясь моим победам? Или ходила бы гулять со мной в зоопарк и в кино? Она бы. — Аркаша сглотнула, — …похвалила бы меня за рисунок жирафа?.. Бессмысленно. Я уже привыкла скрывать свои чувства.

— Снова таишься? Прячешь все внутри? Но тебе ведь очень хочется заплакать сейчас, да?

Аркаша тряхнула челкой и быстро-быстро заморгала.

— Если бы я начала грустить и плакать… ничего бы не изменилось.

— Выдержка тоже ни к чем хорошему не может привести.

— Что ты от меня хочешь? — Голос Аркаши был слишком спокойным. — Чтобы я сказала это вслух? То, что чувствую? Что обида сжирает меня изнутри? Что я чувствую себя бутоном, который отделили от стебля? Я так сильно старалась выразить свою любовь. Я так сильно хотела защитить тетю Олю от порицания общества. Я так часто сдерживала слезы, потому что ее раздражали плачущие люди. Столько усилий, а она столь легко отказалась от меня. Чирк-чирк. Черненьким. Чирк-чирк. И меня для нее будто и не существовало. Как же так? Я же была такой идеальной.

— Плачь! — Гуча боднул Аркашу головой. — Поплачь хотя бы сейчас! Выплесни все то, что накопилось за эти годы.

— Но это бессмысленно. Слезы бессмысленны. Тем более бессмысленно плакать о том, что уже позади.

— Хватит держать в голове слова Ольги Захаровой! Прекрати подчиняться ее запретам! Будь честной сама с собой! И скажи прямо сейчас, чего ты хочешь!

Аркаша отпрянула и стукнулась спиной о скамью. Ее губы и руки затряслись.

— Говори! — настаивал Гуча. — Плачь! Говори! Плачь! Давай же!

— Я...

— Ольга Захарова для тебя все еще здесь, с тобой. Ты держишь ее при себе, хотя и твердишь обратное. Говори!

— Я... нет...

— Говори!!!

Аркаша встрепенулась и столкнула Гучу со своих колен. Быстро поднявшись на ноги, она дико заозиралась, а затем, будто только что заметив скамейку, со всего размаха пнула ее.

— Я не знаю, что мне делать! — взвизгнула Аркаша, вцепляясь в собственные волосы и снова падая на колени. — Что мне делать без тети Оли? Почему она не пришла за мной?! Мне было так страшно! — Первая слезинка прокатилась по бледной щеке. — Страшно! Как мне жить без нее?! Как?! Где я?! Чего хочу?! Раньше я знала, чего хочу, потому что хотела только одного! Что делать?.. Страшно... мне очень страшно... я боюсь, тетя Оля, боюсь... что же мне делать.

Слезы хлынули с силой водного потока, путь которому много столетий перекрывала ненавистная дамба. Аркаша плакала навзрыд, задыхаясь, хрипло вопя и впиваясь ногтями в траву. Глаза утратили способность видеть, разум опустел, щеки горели, горло исторгало воистину звериные крики.