— Отлично, — сказал я. — Завтра после шестого урока приходи опять.

— Завтра у меня кружок авиамоделирования, не могу, — сказал Толик.

— Ладно, завтра без тебя… Послезавтра? — протянул я.

— Послезавтра в художку, — сказал он.

— В четверг? — спросил я.

— В четверг можно, — закивал Толик. — Виктор Борисыч всё равно болеет пока.

— Кто? — не понял я.

— Тренер. По плаванию, — сказал Толик.

— Ясно… В четверг, значит, приходи, будем отрабатывать материал, — сказал я.

— Договорились! — улыбнулся он, махнул всем рукой на прощание и вышел.

С девочками мы, как обычно, вышли все вместе. Прошлись по двору школы, остановились у калитки. С тополей, росших вдоль сетчатого железного забора, уже почти облетела листва, голые ветви качались на ветру. Старшеклассники гоняли мячик, играя в одно касание, неподалёку от них высилась груда портфелей. Я почувствовал чей-то пристальный взгляд и внимательно посмотрел на них, но не заметил ничего стоящего внимания.

— … а у Любочки туфли видела какие? Чешские! — донёсся до меня обрывок девичьего трёпа, который я обычно пропускал мимо ушей.

— Не-а, чё-т не обратила внимания…

— Классные такие!

Я вновь погрузился в собственные мысли, полностью выпадая из разговора. Меня немного тревожило грядущее прослушивание у Кобры. Без него нас до конкурса не допустят, а с ним, возможно, зарубят весь репертуар к чертям собачьим. Я подумывал схитрить, сыграть Кобре одно, а на конкурсе сыграть другое, но это тоже чревато большими проблемами в будущём. Как минимум, путь на официальные мероприятия для нас будет закрыт. Как максимум, наш вокально-инструментальный ансамбль будет распущен.

— Ну, ребят, я побежала! — воскликнула Катя.

— Пока, Кать! — машинально отозвался я.

Варя издала сдавленный смешок. Ну да, конечно.

Пошли домой втроём, Света спустя какое-то время тоже убежала домой, провожать её до КПД мы не стали. А Варя на середине пути вдруг остановилась и хлопнула себя по лбу ладошкой.

— Блин! Мне же бабушку надо с почты встретить! — воскликнула она.

— Помочь, может? — предложил я машинально. — Там чего, сумки тащить? Посылки?

— Не! Саш, до завтра! — воскликнула Варя.

Ладно, навязываться не буду. Пошёл домой один, задумчиво пиная камешек по дороге. Ощущение чужого взгляда никуда не исчезло, наоборот, только усилилось. Я пару раз обернулся, но никого так и не увидел.

Дошёл до конца улицы Блюхера, остановился у колонки, попил воды.

— Эй, паря! — окликнули меня сзади.

Я выпрямился, утёр лицо тыльной стороной ладони, повернулся на зов. Ко мне быстрым шагом приближался какой-то нервный парень в спортивной куртке. Руки он держал в карманах, на голове у него возвышалась шапка-петушок с олимпийским мишкой. Глаза бегали, ноздри гневно раздувались, хотя я видел его абсолютно впервые.

— Это ты Таранов? — спросил он.

— Ну, допустим, — сказал я.

— Ты чё за Катькой таскаешься? — с наездом спросил он. — Зубы лишние выросли?

Я кое-как сдержал рвущийся наружу смешок.

— А ты ей кто? — спросил я.

— Катька — девушка моя, понял? — выпалил он. — Ещё раз тебя рядом с ней увижу — убью!

— А она-то хоть в курсе, чья она девушка? — хмыкнул я. — Это тебя, что ли, батя её с лестницы спустил?

— Ну всё, хана тебе, козлина! — зашипел парень.

Буйный какой-то. Не удивлюсь, если он сам таскался за Катериной, возомнил себе невесть что, а потом не смог пережить её отказ достойно, и теперь ищет причины.

Он бросился на меня с кулаками, но я именно этого и ожидал. Шаг в сторону, и его кулак пролетает мимо, как и он сам, зато я придаю ему немного ускорения, толкая агрессора в спину и подсекая ногой.

Буйный споткнулся, попытался удержать равновесие, коснулся пальцами стылой и сырой октябрьской земли, проревел матом что-то неразборчивое.

— Зёма, остынь, — посоветовал я.

Жаль, что в облике Сашки Таранова эти слова звучали уже не так внушительно. Одно дело, когда тебе советует остыть забитая татуировками горилла, и совсем другое, когда это же самое говорит тощий десятиклассник.

— Да я тебя урою, сука! — заорал он.

Буйный резко развернулся, снова кинулся на меня. Увернуться в этот раз не получилось, и он вцепился в мой пиджак, пытаясь уронить меня наземь. В самый партер не рвался, борцовских навыков не демонстрировал, просто схватился за одежду и пытался повалить грубой силой. Силы в нём было побольше, чем в Таранове.

Пиджачок мой затрещал по швам, и я понял, что пытаться хватать его за руки бессмысленно. Вместо этого я просто хлопнул его ладонями по ушам. Буйный тряхнул головой, явно оглушённый, но хватки своей не разжал. Пришлось дать ему локтем в рыло. Шапочка-петушок слетела на землю, куда-то в прелую осеннюю листву, взъерошенный герой-любовник полетел следом, отрывая мне рукав. К счастью, не до конца.

Мы оба тяжело дышали, короткая, но интенсивная схватка напомнила мне стометровку, когда ты выкладываешься на полную, чтобы выбежать из тринадцати секунд.

Пыл его, однако, ничуть не угас. Он встал, окинул поле нашей битвы бешеным взглядом. Ноздри хищно раздувались, словно у разъярённого быка на арене, планирующего насадить тореадора на рога прежде, чем быть убитым самому. Эй, тореро, жизнь как миг.

— Катька… Моя… — просипел он. — Никому…

Ну что за драма, шекспировские страсти.

— Да как скажешь, братишка, — чуть отдышавшись, произнёс я.

Зря. Он посчитал это за насмешку и снова ринулся в бой, размахивая кулаками, как лопастями вентилятора. Я отступал и закрывался руками, принимая удары на жёсткий блок, но несколько всё же пропустил. Один пропущенный в голову выбил у меня искры из глаз, второй заставил пошатнуться.

— Эй! Там наших бьют! — послышалось мне.

Осталось выяснить, кто такие наши. Я тоже принялся отмахиваться изо всех сил, не разбирая, куда и как бью. Я не боксёр и не каратист, но опыт уличных драк говорил мне, что главное — это лишить противника желания продолжать драку.

Нас вдруг принялись растаскивать в разные стороны, я увидел краем глаза знакомых пацанов — Альберта, Каната, Лёху. Чуть не втащил Канату с локтя в неразберихе, но вовремя остановился, моего противника тоже скрутили и оттащили. Тот словно бы в один миг позабыл о драке, успокоился, стряхнул чужие руки, утёр лицо.

— Мы не закончили, понял? — произнёс он, утёр окровавленную морду, подобрал шапку-петушок и спешно ретировался, понимая, что находится в чужом районе.

Я сплюнул наземь густую тягучую слюну. Красная. Один зуб шатался, кажется, я беспрестанно трогал его языком, из носа тоже что-то текло.

— Санёк, вы чего зацепились-то? — спросил меня кто-то.

— Алик, накачай воды, Сане умыться надо, — попросил Канат.

Заскрипела колонка, меня отвели к ней, я набрал пригоршню ледяной воды, от которой немели пальцы. Не знаю, что это такое было, но я этому уроду всё-таки тоже неплохо врезал.

— Ну и видок у тебя, Саша, — покачала головой Любочка. — И как тебя такого на сцену выпускать?

— Как и всегда, — хмуро произнёс я.

Пиджак мне, слава Азатоту, зашила сестра. Лиза весь вечер корпела с иголкой и нитками, чтобы потом вручить мне абсолютно целую вещь. Почти как новый. Я даже и не понял сначала, не сразу нашёл следы ремонта.

А вот помятую физиономию просто так не починишь. Под глазом у меня красовался здоровенный бланш, губа распухла, как покусанная дикими пчёлами. Настоящий красавец. Руки, к счастью, не повредил, хоть и бил кулаками от всей души. С выбитым пальцем играть на конкурсе я бы просто не смог.

Мы с Любочкой ждали, когда прибудут остальные участники ансамбля, чтобы представить наш репертуар Капитолине Григорьевне. Кобра нам не доверяла, и чтобы мы не подставили её перед конкурсом, строго потребовала, чтобы мы показали всё ей. Я на её месте поступил бы точно так же.

Требование это поступило внезапно и неожиданно, так что кружок авиамоделирования Толику придётся пропустить. Любочка на одной из перемен нашла каждого и персонально донесла весть о грядущем прослушивании.