Каморку мы потихоньку обживали, так что из склада всяческого хлама и ненужных вещей она превращалась в приятное и уютное место. Я занялся восстановлением зелёного «Урала», хотя, если честно, с гораздо большим удовольствием выставил бы стулья в ряд и завалился спать. Зелёной гитаре нужен был донор, и мне пришлось курочить «Тонику», куда менее побитую жизнью. Если уж выбирать между ними двумя, то «Урал» по всем показателям лучше.

Жаль, нельзя было вынести эти гитары из школы. Во всяком случае, пока что. Но паяльник и всё остальное я заблаговременно прихватил с собой из дома, так что теперь вместо алгебры спокойно ковырялся в потрохах свердловского монстра.

Электрогитар за свою жизнь я перепаял достаточно, чтобы разобраться в схеме без бутылки. Всё лишнее и ненужное я твёрдо решил из схемы исключить. Тон здесь не нужен, от него только сильнее фонит на перегрузе, фильтры частот не нужны, отдельные кнопки и крутилки на каждый звукосниматель не нужны. На моёмEclipse вообще не было ничего лишнего, один звукосниматель-хамбакер и одна крутилка громкости, всё.

Так что и этот зелёный «Урал» можно упростить. Чем я и занялся.

Прозвенел звонок, сквозь дым канифоли и припоя ко мне подошла Варя.

— Тебе Кобра двойку влепила, — сообщила она. — Думала, ты за дверью сидишь, вышла, а тебя нет.

— Да и похер, — не отрываясь от производства, сказал я.

— Саша! — пристыдила она меня.

Я закончил паять, ещё раз осмотрел все соединения. Экранировать гитару от внешних воздействий пришлось фольгой от шоколада, а большая часть кнопок и крутилок теперь несли чисто декоративную функцию. Переделать вход на «джек» так и не удалось, ввиду отсутствия этих самых «джеков», так что я оставил этот ублюдочный пятиконтактный разъём.

— Что это ты делаешь? — спросила Варя, усаживаясь на парту напротив меня.

— Гитару, — ёмко сообщил я.

— Да ладно, быть не может, — саркастично произнесла она.

— Перепаял всё к чёртовой матери, — сказал я. — Сюда уже и до меня лазили, руки бы им оборвать.

— На этой гитаре Мишка Гриценко играл, ритм, — сказала Варя.

— А на красной, стало быть, соло? — усмехнулся я.

— Ну да, — сказала Варя.

Я прикрутил зелёный пикгард к корпусу и начал натягивать струны. Бывшие в употреблении, конечно. Новые струны тут не водились.

— На НВП пойдёшь? — спросила Варя, когда прозвенел звонок ко второму уроку.

— НВП? Не, — сказал я.

— Тогда и я не пойду, — сказала она.

Натянул струны. Настраивать не стал, решил сначала проверить, и включился в усилитель. Вместо звука гитары из колонок полился сплошной фон и я спешно выключил оборудование. Просчитался, но где? Вскоре до меня дошло, и я хлопнул себя по лбу от досады. Опять забыл подцепить землю к струнодержателю. Быстренько пересобрал всё, как подобает.

— А пацаны говорили, что всё, мол, гитара мёртвая, — улыбнулась Варя, когда из колонок наконец зазвучал «Урал».

— Гриф прямой, бридж держит, остальное поправимо, — сказал я, опасливо натягивая струны.

Тянул по чуть-чуть, чтобы не порвать. Настроил в стандартный строй, в котором мы пока что играли. Предлагать пониженные строи я пока не стал. Не поймут.

— С бас-гитарой вот не знаю, что делать, — посетовал я.

— А что с ней? — удивилась Варя.

— Это не бас, это дрова, — сказал я, убирая зелёный «Урал» и извлекая из чехла многострадальный «Крунк».

Поделка армянских мастеров, если можно вообще называть их таким словом, явно знавало времена получше. Когда этот бас ещё был гордым зелёным деревом. Гриф, своей формой напоминающий теперь шуруп, бесполезно даже шлифовать, лады требовали тщательной обработки напильником, иначе первое же скольжение по грифу закончится визитом в травму и наложением швов.

— Можно его, разве что, об сцену разломать, — хохотнул я.

— Дурак что ли? — протянула Варя.

— Нет в тебе духа авантюризма, — покачал головой я.

— В тебе зато его теперь… На всех хватит, — проворчала она.

— Кстати! — вдруг вспомнил я, схватил свой портфель и начал рыться в нём. — Вот, держи!

Я протянул ей пачку тетрадных листков. Таня вчера весь вечер убила на то, чтобы сделать достаточно копий своим каллиграфическим почерком. Сам-то я писал, как курица лапой.

— Это что? — с интересом спросила Варя.

— Полистай, — сказал я.

Она нахмурилась, вчитываясь в рукописные строки.

— «Самой крутой группе седьмой школы требуются гитарист и басист, опыт выступлений, пол и возраст значения не имеют», — прочитала вслух Варя. — «Обращаться к А. Таранову, 10 класс, В. Орловой, 10 класс, или к Любови Георгиевне.»

— Надо развесить. Везде, не только у расписания. В столовой, в раздевалках спортзала, в туалете… В женском повесишь, — сказал я.

— Самой крутой группе? — хмыкнула Варя.

— У кого-то есть возражения? — усмехнулся я. — Единственная, значит, самая крутая.

— Ладно, сегодня развешаю, — сказала она. — Катьку не стал писать?

— Не стал, — сказал я. — Хотя надо бы, у неё знакомых должно быть много.

— Любочка же солистку ещё хотела, — сказала Варя.

— Да зачем она нужна? Хорошую вокалистку найти ещё сложнее, чем хорошего ударника, — сказал я. — А плохая нам зачем?

— Если хочет, пусть сама за микрофон встаёт, — хихикнула Варя.

Кончилась вторая перемена, прозвенел звонок на следующий урок, на физику. Пропускать её мы не решились, закрыли каморку и отправились в кабинет, грызть гранит науки. Там как раз проходили электричество, и, можно сказать, практическую часть я только что сделал. Зелёный «Урал» будет моим, а на красном пускай играет кто-то другой.

После уроков мы снова собрались в каморке. Катя тоже пришла, сразу же усаживаясь за установку и начиная лупасить по барабанам как раз в тот момент, когда я настраивался. Классика.

А когда я настроил свой новый зелёный «Урал», в дверь каморки постучали. Тихонько, осторожно. Словно мышка поскреблась. Повезло, что Катя в этот момент как раз затихла, да и мы с Варей тоже прекратили играть.

— Войдите! — крикнул я.

Дверь приоткрылась, и в нашу каморку заглянула юная веснушчатая пионерка.

— Можно? — спросила она.

— Заходите! — разрешила Варя, стоявшая спиной к двери.

В каморку робко протиснулась рыжеволосая незнакомая девочка. Красный галстук на шее ясно давал понять, что учится она максимум классе в седьмом. Была она тонкая, бледная, даже тощая, и копна рыжих волос на голове делала её похожей на одуванчик.

— Привет, — сказал я.

— Зд-дравствуйте, — пискнула она, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Я п-по объявлению.

На большой перемене мы с Варей расклеили мои рукописные листочки во всех присутственных местах. Видимо, это дало свои плоды.

— Это здорово! Я Катя, а тебя как зовут? — воскликнула со своего места барабанщица.

— Светлана, — робко представилась гостья. — Савельева, из седьмого бэ.

— Я — Саша, это Варя, очень приятно познакомиться, — сказал я. — Что умеешь?

— Я на гитаре играю! — сказала пионерка. — На электро!

Я понимающе кивнул.

— Училась где-то? — спросил я.

— В Свердловске, — сказала Света. — Мы сюда летом переехали.

Понемногу она осваивалась, начиная чувствовать себя чуть-чуть увереннее, но всё равно девочка жутко стеснялась, это было заметно по её зажатости и в целом по поведению. Не могу сказать, что хотел бы видеть её на месте гитариста в своей группе, но пока за забором очередь не выстроилась, да и вообще, как говорится, бери что дают.

— Бери тогда гитару, подключайся, — сказал я. — Вон в том чехле, в коричневом.

— Прямо так, сразу? — удивилась она.

— Конечно, — сказал я.

Света достала красный «Урал» из чехла, отыскала провод, воткнула в гитару.

— Петельку сделай через ремень, — посоветовал я. — Вдруг наступишь.

Сделала.

— А… А что играть? — тихо спросила она.

— Кать, погоди, не барабань! — попросил я. — А что знаешь?