Руки подрагивали на руле, и дело было не только в случившемся на дороге. Говард никогда прежде не чувствовал себя брошенным на произвол судьбы, оторванным от всего знакомого и родного. Как будто вокруг одни похитители тел. Вчера он, насвистывая песенку, кормил пеликана, а потом ехал за ним вдоль побережья. У него надежные карты автомобильных дорог от компании «Трипл Эй», а в кармане – аккуратно сложенное письмо от Майкла Грэма. В машине новый аккумулятор и передние фары. Даже чек об оплате остался.

Так что за чертовщина здесь творится? Неужто, заглядевшись на пеликана, он свернул не туда и попал в Безумвилль? Его проблемы и тревоги вовсе не испарились, а просто стали иначе выглядеть, поэтому на несколько дней Говард расслабился и перестал их замечать среди растительности северного побережья. Мимо по шоссе проносились автомобили, и одним легким движением руки Говард мог показать правый поворот вместо левого и просто отправиться домой.

Он достал из опустевшего бардачка пирожное «Санберри», снял обертку и немного откусил, совершенно не ожидая, что вкусом оно будет напоминать смесь земли с перемолотой травой. На еду вообще не похоже. К такому и пеликан не притронулся бы. Говард сунул пирожное обратно в упаковку и бросил на пол. Ну все, таких оскорблений он не потерпит. Впору вернуться и швырнуть этим пирожным в Хорька, чтобы заодно избавиться и от конкурента.

Он вдруг отчетливо понял, почему в Мендосино все так сложилось. Неделю назад Майкл Грэм услышал, как Говард у себя на юге, в округе Ориндж, заводит двигатель, и сказал Джиммерсу: «Пора! Выпускай Шалтаев-Болтаев». Опираясь на трость, он доковылял до гаража, забрался в старый «студебекер», снял машину с ручного тормоза, и она скатилась с обрыва прямиком в океан. Такая вот замысловатая шутка напоследок. А его верноподданный Джиммерс поджидал Говарда, сидя у окна, – с ухмылкой думал о том, как подаст знак клейщикам, а сам потом запрет гостя на чердаке и будет потчевать перезревшими бананами и вином, приготовленным из корений теми же ненормальными, которые его ограбили. Последним же актом станет появление спасительницы Сильвии – непременно в тот момент, когда Говард храпит, свернувшись в кресле, а изо рта течет слюна. Но и это еще не все. Что же предпринял Джиммерс после отъезда Говарда, пребывавшего, несмотря ни на что, в хорошем настроении? Позвонил Хорьку – наверное, на телефон в машине – и сообщил: «Он уже едет. Причешись скорее и бегом на улицу».

Здесь происходило что-то таинственное, это Говард успел понять, однако осознанию оно пока не поддавалось. На окраине Форт-Брэгга из труб фабрики «Джорджия-Пасифик» вырывались клубы дыма, похожие на располневших призраков. Говард почувствовал голод. Наверное, в этом вся проблема. И для нее есть отличное решение – блинчики.

В этот момент над головой, перпендикулярно шоссе, пролетел пеликан, хлопая огромными судьбоносными крыльями, и Говард немедленно свернул на Харбор-драйв, следуя за птицей и вслух признаваясь, что он настоящий идиот.

Вылезая из машины на парковке ресторана «Капитан Англия», он заметил, что в кузове соседнего пикапа, устало привалившись к пеноблокам, сидит восковая кукла с вдавленной головой. Грустно поглядывая на Говарда, кукла как бы говорила: «Вот и я тоже». На ее волосах запеклась ненастоящая кровь, выпавший из глазницы глаз болтался на растянувшейся ниточке. Говард осмотрел куклу и с удивлением понял, что он вовсе не удивлен. Чего еще было ожидать после дня, проведенного на побережье?

Он запер дверь трейлера и направился к ресторану.

Дом дяди Роя располагался в конце Барнетт-стрит – подпирал бесконечно растянувшийся вверх по холмам хвойный лес. Обветшалую постройку викторианской эпохи не мешало бы подкрасить. С годами резные элементы пошли трещинами и посыпались, обломки висели на ржавых гвоздях. Дом явно пробовали привести в порядок, ажурные деревянные элементы зачистили и подремонтировали, но делалось все на скорую руку и, судя по виду, довольно давно. Шаткие леса, прикрепленные к западной стене дома рядом с карнизом, уже потемнели. Во дворе все заросло и пожухло, среди сорняков валялись пожелтевшие газеты, стянутые резинками.

Говард заглушил двигатель, но из машины не вышел. Желудок полнился блинчиками и беконом, вещи удалось постирать и высушить. Он прибыл в пункт назначения и готов постучать в дверь дяди Роя – вот и я, ваш племянник с юга, давно не виделись. Какое облегчение. Наконец-то он среди родных, и, хотя дом выглядит запущенным, одна мысль о том, что здесь можно укрыться от потока безумия, преследующего его со вчерашнего дня, приносила успокоение.

Приглядевшись повнимательнее, Говард пришел к выводу, что дом кажется даже не запущенным, а заброшенным. Музей ду́хов можно было бы устроить прямо здесь, и никто не усомнился бы в их присутствии. В открытом наверху окне развевались обрывки кружевных занавесок, кресло-качалка на крыльце наклонилось назад, затем медленно качнулось вперед. Где-то – вероятно, позади дома – хлопнула на ветру дверь. В остальном тут было тихо – и безлюдно.

Говард выбрался из трейлера, решив пока не брать с собой чемодан, и пошел по дорожке к деревянному крыльцу. Перед дверью краска давно истерлась. Он громко постучал. Чего стесняться? Дверь со скрипом открылась сама по себе, показав мрачную комнату со смутными очертаниями массивной мебели. У подножия лестницы на перевернутую стойку перил была насажена медная лампа в виде собачьей головы со светящимися глазами из стекла.

Кто же открыл ему дверь? Говард ждал, не двигаясь с места. Постучал еще раз по дверной раме. Может, дверь просто не заперта и распахнулась под давлением его руки… Нет, слишком тяжелая.

На ветру скрипнуло кресло-качалка.

– Есть кто дома? – негромко спросил Говард.

Откуда-то сверху донеслись первые ноты печальной органной музыки, затем внезапный крик банши, далекий и мучительный, словно запертый в шкафу. Лестницу освещал небольшой клочок света, и на мгновение Говарду почудилось, что на ступенях кто-то стоит. Женщина – то ли в кружевном платье, то ли в саване, – руки протянуты в мольбе, глаза горят выражением ужаса.

Говард отошел назад, на крыльцо. Сердце колотилось, как двигатель на пределе. Дверь резко захлопнулась, из открытого окна послышался смех, низкий и неестественный, какой бывает у цинично настроенных привидений. Под грохот цепей смех перешел в измученный стон, потом в громкий звук иглы, царапающей граммофонную пластинку, а потом вдруг прозвучал чей-то голос:

– Проклятье!

Из-за кружевной занавески на втором этаже показался располневший дядя Рой.

– Племянничек! – крикнул дядя и стукнулся макушкой об оконную раму. – Проклятье! Заходи уже, что стоишь под дверью!

Он скрылся за окном, а Говард вновь поднялся по ступенькам на крыльцо – с радостью и недоумением. Дядя Рой определенно его ждал. «Наконец-то дома», – мысленно сказал себе Говард и едва не рассмеялся вслух. Дверь опять открылась – на этот раз за ней стоял, потирая голову, его дядя. Он пожал Говарду руку, затащил его внутрь и включил свет, отчего комната сразу повеселела.

– Ну как тебе? – спросил дядя Рой.

– Впечатляюще, – ответил Говард. – Особенно женщина на лестнице. После нее я и выскочил из дома.

– Это все марля. Натягиваешь в несколько слоев поперек лестницы, а потом включаешь проекцию. Изображение не самое качественное, но тут и не в качестве дело, правда?

– Да, призрак что надо.

– Важнее всего – воздействие. А это уж либо получится, либо нет. Так нас учили на курсах предпринимательства. Еще у меня есть натяжные летучие мыши из резины и скелет из университета в Сономе. И вот, посмотри-ка. – Дядя Рой повел гостя в кухню, где залез на табурет и достал с верхней полки банку. – Глазные яблоки. Самые настоящие глазные яблоки в спирте.

– Серьезно? – В банке действительно плавали всяких размеров глаза, взятые от разных существ. – Для чего они?

– Чтобы трупы могли играть в шарики. У меня есть пара восковых фигур, стоящих на четвереньках. Вполне себе мертвяки, жилистые, волосы отросшие, кожа висит клоками, одеты в какую-то рвань…