Затем очень осторожно вскрыла емкость с соляной кислотой и с шипением вылила ее на извивающиеся тела двух морских зайцев. Вскоре они замерли, и плоть начала растворяться в кислоте. Интересно, что получится, если их приготовить? Моллюски уже приобрели симпатичный зеленовато-коричневый цвет. Из них по-прежнему сочились фиолетовые капли, придавая смеси интересный оттенок.
Рядом лежали две кости из предплечья, купленные в Сан-Франциско. Когда Элоиза честно призналась преподобному Уайту, что намерена сделать из них «волшебную лозу», он лишь пожал плечами. Ее затею он не понял, однако знал Элоизу слишком хорошо и поэтому в ней не сомневался. Кости соединили локтевой стороной и связали лоскутами звериной шкуры. Кусочки шкур – наиболее интересные фрагменты – ей тоже достались от Уайта, но были такими маленькими, что пришлось сшивать их между собой. Получившееся выглядело не очень симпатично и целую неделю источало ужасающий запах, который, к счастью, выветрился, как только предмет просох.
Взяв в руки смастеренную таким образом рамку-лозоискатель в форме буквы V, Элоиза вышла на свободный клочок сада и сосредоточилась на земле и перегное, на червях и дождевой воде. Она закрыла глаза и представила симфонию движения в почве: все глубже ползут корни, сдвигаются миллиарды частиц земли, тонут камни, гниют листья и отмершие корни, раскрываются, стремясь к поверхности, зерна, муравьи, кроты, суслики и черви роются в темноте, и вся поверхность суши движется, кишит, полнится жизнью так же размеренно и верно, как поверхность океана.
Своеобразная рамка клонилась вниз, к земле, с такой силой, что Элоиза едва удерживала его в руках.
– Капуста, – произнесла она вслух и, прикрыв глаза, как наяву, увидела перед собой кочаны. Он высаживал капусту.
Открыв глаза, Элоиза покачнулась. Ее ослепил солнечный свет, и она едва не потеряла равновесие. Постаралась вернуться мыслями в собственный огород и пометила нужное место палкой, затем двинулась дальше. Что же посадить на этой грядке? Какая растительность сможет навредить его капусте?
Она действовала инстинктивно. Совсем скоро станет ясно, где спрятан его сад и где скрывается он сам, и тогда Элоиза увидит результат своих трудов. Забавно, что ей пришлось вступить в первую в мире овощную войну. И это сражение она обязана выиграть. Дряхлый старик был при смерти, и его мощь умирала вместе с ним.
Элоиза сходила за лопатой и, напевая себе под нос, начала выкапывать ямки, а на дно каждой клала по клубню. Морской бриз взъерошил ей волосы, и она бросила хмурый взгляд на ту штуку на соседской крыше. Ветер подхватил фанерную руку, и та медленно вытянулась в насмешливом приветствии. Элоиза стала напевать громче, и так, напевая, она полила каждый клубень чернилами моллюска и засыпала ямки землей.
Когда Говард проснулся, все тело ныло. Спать в кресле – занятие довольно утомительное, и полночи он пробовал устроиться поудобнее. Ближе к утру наконец-то крепко заснул, а теперь был весь растрепанный и помятый, шея затекла.
Внезапно он понял, что именно его разбудило: кто-то позвал его по имени. В замке задребезжал ключ: за распахнувшейся дверью стояли мистер Джиммерс и – о чудо! – Сильвия. Говард выпрямился, быстренько протер лицо, пригладил волосы, выбрался из кокона покрывала и встал, хотя из-за боли в спине чуть не согнулся пополам.
– Сильвия! – воскликнул он, желая придать голосу радости и уверенности. Увы, из горла вырвался только хрип.
Мистер Джиммерс смотрел на Сильвию с восторженным видом гордого отца и взглядом как бы намекал Говарду, что ожидание этой встречи явно того стоило.
И он был прав. Сильвия ничуть не изменилась. Все такая же бледная, почти прозрачная кожа, пышные темные волосы в художественном беспорядке. На губах слишком яркая красная помада, однако в данный момент Сильвия казалась идеально подходящей для этой яркости, даже если Говард не помнил и не ожидал увидеть ее такой. Большие глаза – тоже что-то новое. Она будто сошла с картины Россетти и нанесла современный макияж, а также облачилась в сшитую вручную одежду из натуральных тканей. Сильвия прекрасно смотрелась бы даже в мешке из-под муки или в широком гавайском платье.
– Выглядишь ужасно, – сказала она, едва не усмехнувшись.
– Неужели? – выдавил Говард.
Приятно, что она начала разговор шутливо, хотя они не виделись уже много лет. «Как бы перестать ужасно выглядеть?» – подумал Говард, но в голову ничего не приходило.
– Да, просто кошмар. Это я виновата, что тебе пришлось провести всю ночь в кресле. Я вчера поздно вернулась домой, и мистер Джиммерс только утром до меня дозвонился. Сказал, что запер на чердаке мужчину, который может оказаться грабителем или убийцей, хоть и уверяет, что он мой кузен. Мы ожидали тебя только к концу недели.
– Я спешил. Со временем уединение выматывает.
– А уединился ты давно? Неудивительно, что у тебя такой вид.
Судя по улыбке Сильвии, она не сомневалась в чувстве юмора Говарда, словно они встречались лишь на прошлой неделе и ей хорошо известны все его достоинства и недостатки. Говард еще не до конца проснулся, но все-таки вспомнил – именно по этой причине, помимо прочих, он не смог ее забыть.
Говард сбросил покрывало и заставил себя улыбнуться. Выглядел он достаточно нелепо. Сильвии его приключения на чердаке наверняка казались чертовски смешными.
– И мне ужасно жаль, что так вышло, – сказал ему мистер Джиммерс. – В последнее время тут творятся какие-то грязные дела, тем более после падения мистера Грэма с обрыва. Ситуация на северном побережье… скажем так, нестабильная, а твое внезапное появление выглядело подозрительным. Надеюсь, ты меня простишь.
– Конечно, – ответил Говард. – Ничего страшного.
Он вдруг понял, что с легкостью простит Джиммерса. Все-таки он друг Сильвии. Интересно, насколько близко они знают друг друга и не поможет ли это достать рисунок… Ладно, хватит мыслить эгоистично. Мистером Джиммерсом он займется позже. Говарду он уже успел надоесть.
Джиммерс кинулся к обогревателю и поспешил вытащить вилку из розетки, скептически поглядывая на обтрепанный шнур. Затем открыл одно окно.
– Душно тут. – Он сморщил лицо и внезапно заметил сточенную стену. – Думал прорыть ход? – спросил Джиммерс, показывая на сбитую штукатурку. – Какой любопытный человек, – добавил он, обращаясь к Сильвии. – Всегда надо быть настороже с тем, кто ищет что-то спрятанное в стенах.
Сильвия присмотрелась к штукатурке.
– Там действительно что-то спрятано, – сказала она Джиммерсу.
– Может, он сам туда запихнул эти штуки?
– Я… Ничего я не пихал, – промямлил Говард под напором очередной чепухи от Джиммерса. – Да и каким образом?
Джиммерс пожал плечами, мол, готов поверить ему на слово только из вежливости.
– Будь у тебя такая возможность, наверняка запихнул бы, не сомневаюсь. Что думаешь, Сильвия?
– Я бы тоже запихнула. Ладно, мне пора обратно в магазин. Некоторым, знаете ли, надо работать. Куда поедешь дальше? – спросила она у Говарда.
– Ну… Собирался к дяде Рою. К тебе домой. Ты ведь по-прежнему там живешь?
Сильвия кивнула.
Говард как будто напрашивался, хотя заранее прислал им письмо, сообщая о своем приезде. Правда, письмом он тоже, считай, напросился.
– У нас не роскошный дворец, – сказала она.
– Мне и не нужен дворец. Я не любитель роскоши.
– Да, и никогда таким не был. – Сильвия подошла ближе и по-сестрински поцеловала его в щеку. – Отцу сейчас туго. Платежеспособным его не назовешь. Хотя, думаю, вы легко найдете общий язык.
Сколько Говард себя помнил, дяде Рою всегда приходилось туго. Он с гордостью называл себя бизнесменом, по молодости был неплохим торговцем, потом несколько лет кое-как зарабатывал на жизнь, открыв зоомагазин. Затем продал его и влез в большие долги из-за музея ду́хов.
– Я хочу помочь, – сказал Говард. – Последние два года я только и делал, что откладывал деньги.
– Отец не любит подаяния, – решительно заявила Сильвия. – Лучше даже не предлагай.
