Я кивнул, ощутив словно бы удар в солнечное сплетение.

— Отличная работа, — сказал я. — Где же этот швейцар сейчас?

— Внизу. Когда он позвонил мне, я сказал, чтобы он следил за лифтами и пошел за этим человеком, если он выйдет. Он не вышел. Сейчас Фил вызвал сюда владельца антикварного магазина, Эдди доставит официантку из кафе Гила, и тогда все шесть лифтов будут под нашим наблюдением. Охранникам я сказал, что делать, если незнакомец попробует выйти из здания. Они его сцапают и потребуют, чтобы он выложил все о себе от рождения до сей минуты.

— Да, — сказал я. — Это как раз то, что надо. — Значит, они таки загнали зверя в капкан, именно так. Только зверем был я сам. И я сказал: — Отличная работа, Леон. У вас не зря голова на плечах.

— Дик и Майк сейчас тоже внизу, помогают этому самому швейцару. Не пройдет и пяти минут, как все лифты и все выходы будут перекрыты.

Я вдруг потянулся за плащом, но не взял его. Увы, слишком поздно, вытащил пачку сигарет и снова уселся за стол.

— Вы уверены, что это тот, кого мы ищем? — спросил я.

Впрочем, сомнений не было. Меня засекли, когда я возвращался с ленча. И выследили.

— Швейцар совершенно уверен.

— Хорошо, — сказал я. Зазвонил телефон, и я машинально снял трубку. Дик доложил, что все лифты перекрыты. Кроме швейцара там теперь были буфетчик от Ван-Барта, официантка Гила и хозяин антикварной лавки. — Хорошо, — повторил я. — Там и оставайтесь. Вы знаете, что делать.

Фил Бест занудливым тоном начал объяснять то, что и так всем было ясно:

— Если до конца рабочего дня он не выйдет, мы наверняка возьмем его в пять тридцать, когда все уходят. — Я кивнул, но к тому времени мои рассеянные шоком мысли начали понемногу собираться воедино. — Будет толчея, как всегда, но внизу мы будем контролировать каждый дюйм.

— Он у нас в кармане, — сказал я. — И мы его не упустим. Я не уйду отсюда, пока мы его не возьмем. Если понадобится, ужин мне принесут сюда, а спать я буду в комнате отдыха на двадцать восьмом этаже. Я не выйду из этого кабинета, пока мы не закроем все это дело. А вы как?

Я не слушал, кто что ответил.

Даже Рой сообразит, что, если кто-то вошел в наше здание и не вышел, по всем законам логики, он здесь и находится. А из этого бесспорного вывода следует лишь одно логически оправданное действие.

Рано или поздно мои люди должны прочесать все здание, переходя с этажа на этаж, из кабинета в кабинет и отыскивая человека, который не ушел домой.

Они додумаются до этого очень скоро. Интересно только, кто первый.

На этот раз, когда я вышла открыть дверь в ответ на звонок, который не умолкал последние четыре дня, я увидела длинного, тощего, эмоционального мистера Клосмейера из этого ужасного журнала. Он приходил уже в третий раз, но черт с ним. Это был такой изысканный, исполненный достоинства червяк, чопорный до предела, что он придавал моему жилью какую-то респектабельность, хоть это и звучит странно.

— Надеюсь, я не помешал вам, миссис Паттерсон, — сказал он, повторяя все ту же ошибку.

— Мисс Паттерсон! — крикнула я со смехом. — Конечно, помешали, но входите. Вы все еще не поймали вашего убийцу?

— Мы ищем не убийцу, мисс Паттерсон. Я уже говорил вам…

— Это вы оставьте для постоянных подписчиков вашего журнала «Хокум фактс»,[10] — сказала я. — Садитесь.

Он аккуратно обошел моих четверых детей — двое младших, от Пита и Майка, помогали старшим, обоим от Ральфа, строить из досок от ящиков и каких-то колес нечто вроде тележки, а может, и катер-амфибию. Садясь в глубокое кожаное кресло, когда-то бывшее креслом-качалкой, мистер Клосмейер аккуратно подтянул штанины.

— Вы перепутали нас с журналом «Тру фактс»,[11] — строго поправил он меня. — Это другое издание, совсем не в наших традициях. Я работаю в компании «Джанот Энтерпрайзиз». До недавнего времени был в редакции журнала «Персоналитиз». — И добавил с удивительной иронией: — Вы наверняка слышали о нем. Возможно, даже читали его. Но сейчас я выполняю специальное…

— Я знаю, мистер Клосмейер. Вы написали статью обо мне в «Ньюсуэйз». — У него был такой удрученный вид, что, по-моему, если бы не служебный долг, он бежал бы отсюда как черт от ладана. — Ладно! — прокричала я. — Мне статья понравилась, мистер Клосмейер. В самом деле. Я ее оценила, хотя знаю, что вы перегнули палку и написали обо мне совсем не то, что думаете. Помню, что вы ищете убийцу. Хотите мускателя? У меня другого ничего нет.

Я извлекла початую бутылку мускателя и один из немногих оставшихся у меня приличных бокалов. Он был почти чистый.

— Нет, спасибо, — сказал он. — А насчет этой статьи, мисс Паттерсон…

— Ну хоть немножко.

— Нет, по-честному. Но в отношении статьи…

— Оно не ахти какое, — согласилась я. — Это самое вино. — И тут я поняла, что ору во всю глотку, и устыдилась. Мистер Клосмейер не сделал мне ничего дурного, он, судя по всему, был человеком очень чувствительным, близко принимающим все к сердцу, и мне нужно было хотя бы не оскорблять его. И я решила действовать как положено художнице. Налила себе мускателя и очень ласково предложила ему еще раз: — Не составите ли компанию?

— Нет, спасибо, мисс Паттерсон, это не я написал статью для «Ньюсуэйз».

— Не вы?

— Нет.

— Ладно. Я-то считаю, что сказку сочинили славную. — До меня дошло, что я опять сказала что-то не то и слишком громким голосом. — То есть в известной степени. Пожалуйста, мистер Клосмейер, не обращайте на меня внимания. Я не привыкла к тому, чтобы мои картины называли «дорогостоящими». Или там было сказано «бесценными»? Особенно та, которую убийца приобрел за полсотни долларов.

Мистер Клосмейер выглядел таким жалким, а тут я еще его донимаю. И я поклялась придержать язык и вести себя разумно хотя бы минут пятнадцать независимо от того, что он скажет и как мне это понравится. Пятнадцать минут. Это не так уж много.

— Я только предоставил автору статьи некоторые сведения, — продолжал объяснять мистер Клосмейер. — Например, я дал ему описание картины «Иуда», повторив то, что вы сказали мне, слово в слово.

Ну не сукин ли сын!

— Да черт с ней! — заорала я. — Но откуда вы взяли Иуду? Я же вам сказала, что картина называется «Этюд об Основах». И за каким дьяволом вы даете моей картине название, о котором я вовсе не думала? Да как вы смеете, червяк ползучий, как вы смеете примазываться со своим идиотизмом к моему творчеству?

Я посмотрела на него сквозь красную пелену ярости. Еще один поджигатель картин. Стоит только посмотреть на его бледную, застывшую физиономию. Один из добропорядочных уважаемых маньяков, которым ничего не стоит взять кухонный нож и искромсать полотно, залить его краской или сжечь. Да он и похож на Пита, ей-Богу. Хотя нет, Пит использовал полотна, чтобы затягивать створки окон с разбитым стеклом во избежание сквозняка или чтобы прикрыть протечку в потолке. Он был сторонником законных действий. Если бы мог, он поместил бы все мои полотна на какой-нибудь склад, разорвал квитанции и оставил бы их там навсегда.

Я допила мускатель, налила себе еще и стала слушать, что он говорит.

— Я дал ему ваше собственное название, уверяю вас, но в процессе написания или редактирования произошла какая-то ошибка. Мы исправим ее в статье, которая будет помещена в «Ньюсуэйз» с фотографией «Этюда об Основах».

— Знаю я вас, чертовых поджигателей. — Он выпучил большие серые глаза, точь-в-точь как Ральф, когда он показал мне обуглившиеся лоскутки моих полотен в камине, целую кучу, плод моих пятилетних трудов. И какой у него был гордый вид при этом! По-моему, человек чувствует себя кем-то, если ему удается уничтожить что-то новое, результат незаурядного творчества. — Чего же вы хотите теперь? — спросила я. — Зачем вы пришли на этот раз?