— Ну, это другое дело. Ее так разрекламировали, что она стоит дороже. Но, к сожалению, ее у меня нет. Видимо, она утрачена.

— Вовсе нет, — сказал я. — Она у меня. Сколько она теперь стоит?

Наступило длительное молчание.

— Она в самом деле у вас?

— Да.

— Видите ли, мистер…

— Страуд. Джордж Страуд.

— Видите ли, мистер Страуд, я сам картины не покупаю. Я их просто выставляю и получаю комиссионные за продажу через нашу галерею. Но если «Иуда» действительно у вас, за это полотно можно получить от пяти до десяти тысяч долларов.

Поблагодарив его, я повесил трубку.

Большие часы тикали везде, никого не оставляли без внимания, никого не пропускали, ничего не забывали, ни о чем не помнили, ничего не знали.

Во второй половине дня в мой кабинет с ревом ворвалась Луиз Паттерсон, запьяневшая чуть выше среднего. Я ждал ее. Она заявила, что хочет со мной поговорить, и я повез ее к Гилу.

Когда мы уселись у стойки, она сказала:

— Так что с моей картиной? Что вы с ней сделали?

— Ничего. Она у меня дома. Зачем мне было с ней что-то делать?

— Вы-то знаете зачем! — загремела она. — Картина доказывает, что это вы убили Полин Дэло!

Трое посетителей обернулись и с интересом посмотрели на нас. Пришлось мне объяснить ей, что не я убил Полин, я изложил ей полицейскую версию, опустив подробности. Когда я закончил, она разочарованно протянула:

— Так, значит, вы никакой не убийца?

— Нет. Мне жаль вас разочаровывать.

Она взорвалась смехом. Какую-то секунду не могла дух перевести. Я боялся, как бы она не упала со стула.

— Мне тоже жаль, мистер Страуд. Вы не можете себе представить, какой храброй женщиной я была вчера в вашем кабинете. Господи, на что не пойдешь, чтобы сохранить свои собственные картины! Чем больше я смотрела на вас, тем сильней вы меня пугали. Разве не так?

Женщина как женщина. Она все больше мне нравилась. Вчера она выглядела как фото из старого альбома, но сегодня постаралась привести себя в порядок. Крупная, темноволосая, живая женщина.

К нам подошел Гил.

— Добрый вечер, — сказал он обоим, затем обратился ко мне: — Знаете, один ваш друг целую неделю болтался здесь, разыскивал вас. Вы ему зачем-то нужны были позарез. К сожалению, сейчас его здесь нет. И про вас спрашивала еще целая куча народу.

— Знаю, — сказал я. — Я с ними со всеми повидался. Дайте нам парочку коктейлей из водки и предложите моей даме поиграть.

И вот Гил затеял игру с Луиз Паттерсон. Она начала с воздушного шара, это было легче легкого — Гил показал игрушку, спасенную на пожаре у трамвайного парка, потом она потребовала картину Рафаэля — это тоже не составило труда, он показал ей открытку, якобы посланную жене из Италии.

Примерно через восемь коктейлей Луиз Паттерсон вспомнила о том, о чем она, на мой взгляд, рано или поздно должна была вспомнить.

— Джордж, я чего-то не понимаю. Для чего им нужно было, чтобы я вас опознала? В чем был смысл?

Поскольку она была уже более чем слегка навеселе, я пояснил:

— Они хотели выяснить, у кого ваша картина. Ее считали утраченной. Припоминаете? И естественно, нашей организации надо было проследить ее путь.

Она посмотрела на меня, не то поверив, не то нет, потом снова разразилась хохотом.

— Вранье. А мне нужна правда. Где моя картина? Я хочу заполучить ее обратно. Ведь я могла вернуть ее себе в ту минуту, когда они нашли бы вас, так мне сказал мистер Клосмейер. — Воспоминание о Доне вновь пробудило в ней шумное веселье. — Ох уж этот дождевой червяк! Да черт с ним. Ну, так где она?

— Луиз!

— Она стоит кучу денег, она моя, и я хочу заполучить ее обратно. Когда вы мне ее отдадите?

— Луиз!

— Вы врунишка. Я таких вижу за сто миль. У вас жена, детей нет, есть дом, за который вы еще не рассчитались. Сегодня вечером вы таскаете меня по трущобам, а завтра будете хвастаться по служебному телефону, что знакомы с настоящей художницей, с Луиз Паттерсон. — Она стукнула кулаком по стойке. Гил вернулся к нам и флегматично приготовил еще два коктейля. — Впрочем, все это к черту. Мне нужен мой «Этюд об Основах». Вы мне его обещали, и теперь он стоит чертовски дорого. Где же он?

— Вы не можете получить эту картину, — упрямо сказал я. — Она принадлежит мне.

Луиз Паттерсон уставилась на меня и заорала:

— Ах ты, ублюдок! Серьезно?

— Серьезно. Картина принадлежит мне. Я ее купил, не так ли? И она для меня очень много значит. Эта картина — частица моей жизни. Я от нее без ума. Она мне нужна. Она мне просто необходима.

Художница тут же подобрела.

— Почему?

— Потому что эта картина преподала мне урок воспитания. И продолжает меня воспитывать. Возможно, она приведет меня в колледж, я сдам экстерном. — Я посмотрел на часы. Если доберусь до коктейль-бара Ван-Барта за десять минут, почти не опоздаю. — Давайте договоримся так: у меня в кабинете «Злоба», а дома — еще четыре ваших картины. Я их все отдам вам за «Искушение святого Иуды», которую я не продам ни за какие деньги. Никому.

Она задумчиво спросила:

— Вам в самом деле так нравится этот этюд?

Мне некогда было пускаться в объяснения, поэтому я просто сказал «да».

Это ее немного успокоило, и я кое-как выволок ее из заведения. Сунул в такси, — дал шоферу ее адрес и заплатил.

Взял следующее проезжавшее такси. Знал, что к Ван-Барту на несколько минут опоздаю. Но это было не так уж важно.

Большие, тихие, невидимые часы шли как обычно. Но теперь я им был не нужен. В этот вечер они искали кого-то другого. Их стрелки, балансиры и стальные пружины трудились вовсю, отыскивая этого самого другого так же вслепую и безлико, как искали вчера вечером меня. Но как бы там ни было, меня они не нашли. На этот раз. Однако я не сомневался, что они снова примутся за свое. Обязательно. И очень скоро.

Посмотрел в записную книжку, вытащив ее из внутреннего кармана пиджака. Там был записан адрес Луиз Паттерсон и номер ее телефона. Конечно, я не собирался ей звонить. Хватит и того, что меня опалило очень серьезной угрозой, мне, можно сказать, грозила катастрофа. Все равно интересно будет сохранить этот номер телефона.

Такси остановилось перед красным сигналом светофора. Я выглянул в окно и увидел газетный заголовок в витрине киоска на углу: