А дальше…

А дальше остановимся. Глумиться над шпионами-недоумками и их создателем легко и весело, но дальше они отправились добивать дятловцев и, по версии Ракитина, добили — как бы тут невзначай не сбиться на глумление заодно и над жертвами, вполне реальными, в отличие от выдуманных убийц-дебилов.

Поэтому сразу перейдем к финалу дятловской истории — гипотетическому, разумеется, но все же представляющемуся по итогам проведенного нами расследования наиболее вероятным.

И сделаем это в художественной форме.

Реконструкция финальная. Никто не хотел убивать

С Юрой происходило нечто странное. Уже почти час шел первым и до сих пор не просил смены. Снег, конечно, был теперь не таким глубоким, как внизу, в долинах, но и здесь прокладывать лыжню — работа не из легких. А Юра даже рюкзак не снял, все ему было нипочем. Торил и торил путь, как заведенный. И, главное, быстро двигался — остальные отстали, растянувшись по склону.

Гося шел вторым и сначала радовался, глядя на Юру, потом начал удивляться, а под конец даже немного встревожился. С чего бы тот этак выкладывается? Словно от голодного медведя удирает. Надо бы директивным порядком сменить его, пусть отдохнет.

Не успел. Движения Юры замедлились, отрыв начал сокращаться. Потом первопроходец вообще перестал двигаться, присел, раскинув палки в стороны. Ну, вот, загнал себя, горе-стахановец.

И тут же сзади кто-то прокричал — Сашка, кажется:

— Стойте! Стойте! Буро отстал!

Гося обернулся, сосчитал темные фигуры позади на склоне: шестеро.

Егор Буровенко всегда шел замыкающим, порой задерживался, отставал, рисуя кроки, после догонял. Но сейчас, сколько ни вглядывался Гося в клубящуюся над склоном белую муть, не увидел вдали даже крохотного темного пятнышка.

Он развернулся, покатил обратно. Сразу стало легче, крепчающий ветер швырял теперь снег в спину. Разминувшись на лыжне с Сашкой, сказал ему:

— Подмени Юру. Что-то он раздухарился, а теперь совсем сник, выдохся.

Сашка кивнул — многословием он не отличался. ***

Не мудрствуя лукаво, привал сделали на недавней стоянке туристов. Микеша проехал от стоянки вперед по следу, затем вернулся и сообщил: студенты, дескать, ушли отсюда недавно, час назад, много два. Далеко по целине укатить не могли. Но идут в горы, лыжня вверх тянется, к перевалу.

«Вот дурачье-то, — подумал Рогов, глянув на небо. — Всю неделю хорошие погоды стояли, а их как раз сегодня черт дернул…»

— Буран будет, Гешка, — высказал ту же мысль Микеша. — Как догоним, ты им скажи, чтоб назад шли. Пусть в тайге отсидятся.

— Не знаю, не знаю, как у нас разговор повернется… Если по-хорошему, то скажу.

Он лукавил, ничего говорить и ни о чем предупреждать не собирался. Предупреждали уже, да не больно-то они послушались. Сгинут в горах, туда им и дорога. Так будет лучше для всех. Кроме самих туристов, разумеется.

Парамоша молчал. Он всегда молчал. Нет, он не родился немым, просто был вот такой, молчаливый.

Рогов как-то попробовал сосчитать, сколько раз Парамоша заговаривал с ним первым за все время знакомства. Вспомнил девять случаев, и если ошибся, то не сильно. Микеша на фоне брата болтлив, как лектор общества «Знание». И вообще они только лицом и схожие, а характеры совсем разные. Парамоша сам ничего не решает, но что скажут ему — костьми ляжет, но выполнит, как на каменную стену положиться можно. Правда, слушает на всем свете лишь двоих людей, брата да Рогова. Микеша другой, своим умом живет, и если втемяшится что в башку, переубедить не просто бывает.

Вот и теперь Микеша поразмыслил над последними роговскими словами и спросил:

— А если по-плохому вывернется, как тогда, Гешка? Крысу убивать будем?

И он похлопал по прикладу старой «тулки»-курковки, прихваченной с собой на всякий случай. У его брата за плечами висело ружьецо похуже, «фроловка» 32-го калибра, и патронов к ней было всего с десяток — но стрелял Парамоша изрядно, промахов почти не давал, при нужде в одиночку перестрелял бы всех туристов из засады. Однако ружья Рогов велел взять не для того, и наган в кармане его дохи лежал не для того. Попугать, показать, кто главный. А не то туристы могут решить, что их втрое больше, и наделать глупостей.

— Нет, Микеша, крысу мы не тронем. Заберем свое и уйдем. Тут ведь дело такое… начнешь, так ведь не остановиться будет, всех валить придется. Зачем нам оно?

— А коли настучат?

— О чем им стучать? О том, как в заброшенном поселке рыжье к рукам прибрали? Прииск они не видели. Пусть живут.

Микеша согласно кивнул, а бывало по-всякому. Заповедь «не убий» среди его жизненных установок отсутствовала. Рогов сам был не ангел с белыми крыльями, но и ему порой становилось не по себе от готовности Микеши решать, кому жить, кому умереть.

Перекусили вяленой олениной, запивая душистым, на таежных травах, чаем из китайского термоса (его Рогов выиграл в преферанс у геолога Скобеева и сразу же прибрал, на кон больше не ставил). Немного еды, да фонарь, да этот термос, да спальные мешки на собачьем меху — вот и все, что они с собой взяли. Ну, и оружие, это уж само собой.

После скромного обеда Микеша отлучился по нужде, а вернувшись, сообщил:

— Кто-то из них ходил туда, Гешка. — Кивнул в сторону деревьев. — Проверить, зачем ходил?

— Пустое… По тем же делам небось, что и ты. Ну, что, передохнем с полчаса, и в путь. Как раз к темноте их догоним, всех вместе в палатке застанем, никто не улизнет, в стороне не затаится. Заберем свое и сюда ночевать спустимся, а они пусть на горе сидят, если жизнь не дорога.

Если бы Рогов знал, что его в общем-то разумный план не нужен, что главная цель их экспедиции лежит сейчас рядом, метрах в двадцати или двадцати пяти, — все обернулось бы иначе.

Но он не знал.

— Трава, — зачарованно говорил Буратинчик. — Трава зимой… Как же она из-под снега-то… А цветы, цветы какие…

Варежки его куда-то пропали, по крайней мере, рядом не лежали. Он хватал снег (или видимые только ему цветы?), растирал в пальцах, подносил к лицу, глубоко втягивал ноздрями воздух. Наслаждался ароматом, наверное.

— Ну, что вы тут застряли? — подкатил сверху Сашка. — Там с Юрчиком неладно.

— Что с Юрой? — вскинулась Зина.

— А у нас тут Буратин хихикнулся, — одновременно с ней произнес Гося.

— Игорь! — возмутилась Зина — полным именем она называла Госю лишь в исключительных случаях. — Как ты можешь?!

— Плевать, он не услышит… Так что там с Дорониным?

— Не знаю, я было подумал, с ногой что-то, но нет. Сидит на снегу, меня не слышит, не отвечает. Пялится вдаль куда-то.

— А солнце-то какое! — громко объявил Буратинчик. — Ну, ведь Африка же натуральная!

И он начал расстегивать штормовку.

— Дурдом тут у нас натуральный… — зло процедил Гося. — Зовите Колю и Семена, поднимем этого, потом спустим того, и будем ставить палатку.

…Яму под палатку копали всемером. Двое ни к работе, ни к чему-либо еще оказались не пригодны. Юра беспокойства не доставлял, сидел на рюкзаке тихо и смирно, зато с Буратинчиком намаялись: он то порывался куда-то уйти, то начинал раздеваться. Кончилось тем, что завершали работу шестеро, отрядив Зину в сиделки.

— Заметили, какие зрачки у обоих? — спросил Семен.

— Еще б не заметить, — подхватил Коля. — Во весь глаз, как блюдца натуральные!

Госю вдруг осенило:

— А это не грибки ваши дурацкие? Оба ведь их ели!

— Ерунда какая! — возмутилась Люсьена. — Я первее их еще съела, и что?

— Я тоже, — встрял Коля. — И никакая мне Африка не мерещится!

— Да тебе-то я едва ложку грибков наскребла, — отмахнулась Люсьена, — всё умяли, пока ты бродил где-то. Но я-то нормально поела! И хоть бы что!

— Стой как стоишь! — скомандовал Гося. — Ну-ка, ну-ка… А что-то у тебя, мать, зрачки широковатые… Точно цветов с травами вокруг не видишь?

— Отстань, у тебя такие же зрачки! Темнеет потому что!