Если бы они дотошно вспомнили подробности минувшего обеда — то, как Люсьена выудила себе поварешкой только грибы, отцедив отвар, а Юре и Буратинчику щедро его плеснула вместе с грибами, — могли бы лучше понять, что происходит и чего ожидать в ближайшем будущем.

Но они не вспомнили.

Чем дальше, тем меньше Семену нравилось происходившее и с группой, и с погодой.

Еще когда собрались ставить палатку, он выступил против такого решения.

— Уходить надо вниз, на ту же стоянку. И думать, как этих двоих будем эвакуировать. Похоже, закончился наш поход.

— Нет! — отрезал Гося. — Заночуем здесь, высоту терять не будем. Хватит туда-сюда мотаться. А эти двое… Отлежатся к утру, я думаю.

— А если не отлежатся? — спросила Зина.

— Тогда и будем решать.

Семен не стал настаивать, о чем вскоре пожалел. Очень уж был нужен ему этот «зимник» третьей категории. Кровь из носу, как был нужен.

…Все началось несколько месяцев назад, когда Семена неожиданно вызвали в Пятигорский горком. Тов. Лукашин, инструктор культспортсектора, беседовал с ним минут сорок, вопросы разные задавал, а после огорошил: дескать, Семен Вадимыч, рассматривается возможность твоего назначения на должность замдиректора новой крупной турбазы, запланированной к постройке, — причем с перспективой лет через пять стать директором. Мол, почти все в кандидатуре Семена устраивает товарищей, принимающих решение: возраст подходящий, партийный, фронтовик, орденоносец, профильное высшее образование — но есть кое-какие вопросы, и надо бы их закрыть. И тов. Лукашин объяснил, какие именно.

С тех пор Семен мотался по стране, нигде надолго не задерживаясь: два месяца на Алтае, два месяца на Урале… «Его» базу пока проектировали, не приступив даже к нулевому циклу, а он работал на других старшим инструктором — набирался опыта, присматривался изнутри, как дело это обустроено в разных краях.

А еще тов. Лукашин прямо сказал, что планка фронтовых наград на груди — это хорошо, но очень уместно у замдиректора базы будет рядом с ней смотреться квадратный значок мастера спорта. До тех пор Семен за разрядами не гнался и даже полагавшийся ему первый по туризму не оформлял, хоть давно выполнил норматив — все равно зарплату не прибавят. Но если надо, значит надо. Имелась одна загвоздка. До норматива мастера не хватало двух «зимников» третьей категории, а в такие походы с турбаз не ходят. Пошел в городской спорткомитет, оттуда направили в турклуб УПИ. И вот он здесь. И происходящее все меньше ему нравится.

Палатку растянули, но внутрь Семен не спешил. Размял в пальцах снег, посмотрел на небо. Морозец пощипывал за щеки все ощутимее. Как бы не повторилась декабрьская история, когда он чуть не выморозил группу — крупно повезло тогда, что натолкнулись на заброшенную сторожку.

— Я за дровами! — объявил он громко — не предложил и не спросил разрешения у старшего группы, просто поставил в известность. — Не натопим, так к утру окочуримся. Кто со мной?

Гося ничего не сказал. Лишь демонстративно повернулся к Семену спиной. Русик и Сашка, остававшиеся пока снаружи, недоуменно поглядывали то на одного, то на другого.

— Я тоже пойду! — вылез из палатки Коля. — Только обуюсь обратно… Топор и пилу брать?

Он успел скинуть штормовку и переобуться, был теперь в валенках.

— Пилу не надо, — сказал Семен. — В лес не потащимся, далеко. Сюда шли, я не так далеко пихтач молодой видел. И большой топор не потащим, маленький возьми у меня в боковом кармане рюкзака. Погоди секунду… на, положи в палатке.

Он достал из кармана компас, затем снял штормовку и отдал Коле — отсыревшая, затем обледеневшая, только мешать при энергичной работе будет.

Гося так и стоял спиной. Словно и не происходило рядом всей этой сцены.

Коля вернулся из палатки почти сразу, в руках топорик в черном чехле.

— Не обуть ботинки, — пожаловался он. — Сырые, мерзкие… В валенках схожу. Пошли?

И они пошли.

— Пальмы-ы-ы-ы! — донесся из палатки восторженный вопль Буратинчика.

— Внутрь залезайте, — скомандовал Гося. — Клапан подшивать надо.

И первым нырнул в палатку. Русик и Сашка последовали за ним. Если бы они задержались и посмотрели, в какую сторону направились Семен и Коля, многое произошло бы иначе…

Но они не задержались.

Лыжню они потеряли. Лыжню успело замести, ветер все обильнее швырял заряды снега. Шли наугад, примерно в том же направлении, и Рогов проклинал себя за то, что решил дождаться темноты. Мысль-то была правильная: прихватить всех туристов разом в палатке, не позволить кому-то ускользнуть (если скрысятничал один из них, вполне может попытаться). Но для воплощения мысли палатку недурно бы для начала найти, а с этим наметились проблемы. Он слишком понадеялся на лыжню, и сильно повезет, если удастся вновь выскочить на ее незаметенный участок. А если нет? До утра тыкаться по склонам слепыми котятами? Или спускаться к Лозьве и искать там?

Короче, вляпались в дерьмо, причем по его собственной дурости.

Спереди раздался неразборчивый крик, «Хей!», или что-то вроде того. Издал его Парамоша, рыскавший там в надежде все-таки разыскать лыжню. Теперь он остановился, вроде как высматривая что-то.

— Нашел? — коротко спросил Рогов, подъезжая вместе с Микешей.

Парамоша помотал головой и показал рукой куда-то вперед и вправо — где, казалось, была такая же обильно нафаршированная снежинками темнота, что и повсюду. Рогов смахнул снег, налипший на брови и ресницы, всматривался до рези в глазах — и разглядел-таки сквозь снежную муть слабый огонек. Словно бы одной звездочке стало очень уж неуютно на холодных серых небесах, и она нырнула сквозь тучи сюда, на склон горы.

Они, туристы! Какие еще идиоты станут тут шляться?

— Сильно мы забрали влево от лыжни, — сказал Рогов спокойно, ничем не выдавая радость, словно все шло по плану. — Подходим и делаем, как сговорено. Разговоры веду я. Вы смотрите, чтоб кто какую глупость не выкинул.

— Если выкинут — стрелять? — деловито уточнил Микеша.

— Только в воздух. Или прикладом сработай. Но у них стволов нет, не забалуют.

Он говорил и не подозревал, что из находящегося неподалеку пихтача за ними наблюдают две пары глаз. И две пары ушей внимательно прислушиваются к приносимым ветром обрывкам разговора.

— А ведь и вправду айсерм… — Зина поежилась. — И ребят что-то нет и нет… Не заплутали бы в темноте.

— Не заплутают, я видел, как Семен… — начал было Русик, но закончил иначе. — Да лежи уж ты! — отвлекся он на Буратинчика: тот вновь куда-то засобирался, неугомонный.

— А ведь это фламинго, да? Никогда их не видел… Какие ж красивые…

— Лежи, бля!!

Зина поднялась, направилась к выходу — согнувшись, осторожно перешагивая через лежавших, едва различимых в неверном свете свечи. Улеглись, впрочем, не все — Люсьена нарезала ветчину к ужину, а Сашка сидел с карандашом в руках над раскрытым блокнотом, словно бы раздумывал, что написать, — и не мог ничего придумать.

— Ты куда? Зачем? — всполошился Гося.

— По делу надо.

— Какие еще дела?!

Люсьена, разумеется, смолчать не смогла:

— Хорошо воспитанные мальчики, Госенька, не спрашивают у девочек, по каким делам те отлучаются!

— Где ж ты была, когда я был мальчиком… — негромко проворчал Гося, но связываться с Люсьеной себе дороже, и развивать тему он не стал.

У выхода висел «Вечерний Отортен», пришпиленный к брезенту булавкой. «Обидно, наверное, Русику с Юркой, — подумала Зина, — старались, рисовали, шутки придумывали — и хоть бы кто улыбнулся. Хотя Юрке не обидно, ему ни до чего дела нет… Что ж с ним такое стряслось-то?»

Снаружи похолодало еще сильнее. И ветер усилился. Где ж мальчишки-то? Неужели действительно бродят в темноте с вязанками, не могут найти палатку?

— Коля-а-а-а-а! — крикнула Зина. — Семе-о-о-о-н!

Поняла, что занимается зряшным делом — ветер уносил и глушил звуки. Не услышат, хоть укричись тут…