Завороженная, я продолжаю молча наблюдать за происходящим. Подбородок вампира упирается в грудь, и, когда он крутится на месте, я вижу, что на месте уха у него кровавая дыра.

У меня перехватывает дыхание.

Срань господня!

Нокс настолько поглощен своим занятием, что не замечает, что у него есть зрители. Парню нравится мучить людей, верно? Он находится в своей стихии. Сначала я назвала его психопатом, и чем больше я его вижу, тем больше убеждаюсь, что не ошиблась в своем первом впечатлении.

Кстати, о первом впечатлении: я удивлена, что он не держит этого вампира на столе для вскрытия в морге внизу, если именно там он любит делать эту грязную работу. Почему к этому ничтожеству особое отношение?

"Что мы будем делать дальше?" спрашивает Нокс, поворачиваясь к нему с клинком в руке. Замечу, что это не клинок Мортема, но в руках Нокса любое оружие смертельно опасно. Он, наверное, может убить кого-нибудь ластиком для карандашей, если очень захочет.

Когда вампир ничего не отвечает, Нокс пожимает плечами. "Ладно. Я выбираю".

Он наклоняется и хватает вампира за босые ноги, которые связаны вместе, а затем отрезает два пальца. Они падают на пол, разбрызгивая кровь.

Мой рот открывается.

Вампир издает нечеловеческий вопль, его голова задирается вверх. Оба его глаза были удалены, из глазниц обильно течет кровь.

Я должна была бы ужаснуться, но вместо этого я вся горю. Платье прилипает ко мне от переполняющего меня жара.

Нокс подносит плоскую сторону ножа ко рту вампира, из которого сочится кровь. "Я уже говорил тебе. Будешь продолжать кричать, и я отрежу тебе язык". Он говорит громко, и тут я вижу наушники в его ушах. Он слушает музыку или что-то в этом роде, пока работает.

Вампир борется со своими путами, дико брыкаясь и извиваясь. Я хочу посочувствовать ему — очень хочу, — но не могу набрать ни капли жалости, и не знаю почему.

Может быть, это из-за того, чем он в меня стрелял, а может, у меня крыша поехала, но в любом случае я не могу оторваться от вида его искалеченного тела, находящегося на грани смерти. Мое сердце бьется о ребра, волнение от того, что будет дальше, берет верх, и я задаюсь вопросом, если Нокс делает это ради информации или… ради меня.

Тишина заполняет комнату. Если не считать гудения, доносящегося из наушников Нокса.

Он берет тряпку с книжной полки рядом с собой и вытирает руки, затем опускает лезвие и берет плоскогубцы.

Мой пульс учащается еще больше. Он просто псих.

"Мы могли бы повеселиться в моем морге, но я, видишь ли, должен нянчиться со своей голубкой. Так что нам придется обходиться здесь", — говорит он.

Его голубка…

Так он называл меня раньше.

Он заламывает шею. "Ты причинил ей боль. Ты надругался над ней, и поэтому ты скажешь мне, что было в том шприце, или я в следующий раз вытащу твои клыки из черепа".

Меня снова захлестывает жар, но на этот раз он проникает в самое сердце. Он расчленяет этого парня из-за меня — из-за того, что он сделал со мной.

Я дрожу от страха и любопытства. Что бы со мной ни было, что бы я сейчас ни чувствовала, это связано с тем, что вколол мне этот мудак. И я хочу, чтобы он кричал в агонии. Чтобы он страдал еще больше.

Я по-прежнему прижимаюсь к дверной раме, мои мысли разбегаются. Мои чувства разрываются. Пытки Нокса должны отталкивать меня, и все же, как ни странно, я не могу отвести взгляд. И чем больше я смотрю на то, как он уродует вампира, как я горю, тем сильнее во мне разгорается вожделение.

Я тяжело сглатываю. Я не знаю, что со мной происходит, и все, что я могу сделать, — это представить большие руки Нокса на мне, и восхитительная дрожь пробегает по позвоночнику. В голове всплывает вчерашний сон, то, как пальцы Дракона скользили во мне, как я проснулась от жажды большего и мокрой от желания.

Я всегда считала, что мужчина, которого я хотела бы иметь навсегда, будет сильным, но нежным. Противоположность всем тем трудностям, с которыми я столкнулась в жизни. И все же, посмотрите на меня сейчас. Я жажду грубости, жестокости и боли.

Груз того, через что я прошла, давит на меня. В то же время реальность того, что я влипла, гудит во всех фибрах моего существа. И вот уже бешеное ощущение, что я больна, и я не знаю, есть ли лекарство.

Это становится слишком, и я, спотыкаясь, выхожу из комнаты в коридор. Голова плывет, я пошатываюсь, пытаясь вспомнить, как вернуться в свою комнату. В сочетании с лихорадкой, сжигающей меня заживо, и неистовым вожделением, лижущим мои внутренности, я превращаюсь в полное ничтожество.

Резкая боль пронзает меня насквозь, и я стону, прижимая руку к груди. Боже, у меня что, сердечный приступ? Похоже на то.

Что со мной происходит?

ГЛАВА 13

ЕВА

Я на цыпочках иду по коридору к своей спальне. Боль… она мучительна, и мне кажется, что мои вены горят. Что бы ни происходило внутри меня, становится только хуже.

Я даже не слышу, как лифт оповещает о своем прибытии, и не вижу, как кто-то выходит из него, пока Кассиус не оказывается прямо передо мной, преграждая мне путь. Я чуть не сталкиваюсь с ним, спотыкаясь, но он быстро хватает меня за руку и помогает удержаться на ногах.

Мои щеки пылают жаром, а сердце трепещет. «Я не видела тебя». Мой голос звучит приглушенно для моих собственных ушей. Как будто я говорю под водой.

«Что ты делаешь не в своей комнате?» — спрашивает он, озадаченно нахмурив брови. Он смотрит мне за спину. «А где Нокс?»

«Вампир… комната…» — вот все, что мне удается вымолвить между неглубокими вдохами. Но Кассиус, похоже, понимает. Он закатывает глаза.

«Конечно, блядь, конечно», — бормочет он. «Я оставляю его наедине с тобой на пять минут…»

Я качаюсь на ногах, чувствуя, что пентхаус кружится вокруг меня.

«Ева, ты в порядке? Ты бледная, как призрак».

«Я думаю… я больна», — пролепетала я.

Взгляд Кассиуса темнеет, и в следующее мгновение я оказываюсь в его объятиях. «Я держу тебя», — говорит он, прижимая меня к своей груди.

Я прижимаюсь к нему ближе, находя утешение в его объятиях. Я глубоко вдыхаю его мужской запах — пряный одеколон, пот и что-то лесное. Это опьяняет.

«Ты так хорошо пахнешь», — бормочу я.

Он прикладывает губы к моему лбу, и мои соски вздрагивают от невинного прикосновения.

«Ты вся горишь». В его голосе почти паника, а потом он вдруг быстро направляется по коридору. Я думаю, что он собирается вернуть меня в мою комнату, но когда мы проходим мимо нее и заходим в другую, я понимаю, что он ведет меня в свою.

Я дрожу в его объятиях. Когда он укладывает меня на кровать, я вскрикиваю от боли, когда мое тело сжимается. Острая боль пронзает мою грудь сильнее, чем раньше.

«Я, наверное, умираю». Я шепчу, выгибаясь от боли.

«Я здесь. Просто расслабься, хорошо», — мягко умоляет он. «Я разберусь с этим».

У меня в животе щемит от того, что он говорит со мной так заботливо.

«У тебя была рвота кровью?» — спрашивает он обеспокоенно.

Я качаю головой. «Такое ощущение, что кто-то развел внутри меня костер. И все меня возбуждает. Я так возбуждена, что могу взорваться». Правда сорвалась с моих губ. Видимо, мой фильтр отключился, но мне все равно, когда очередная волна агонии пронзает мое тело. Я хватаюсь за простыни, прикусываю язык, чтобы пережить этот эпизод.

«Ну, это что-то новенькое», — бормочет он, но в его голосе нет юмора. Вместо этого на его бровях застыло выражение беспокойства. «Все будет хорошо».

«Прикоснись ко мне, пожалуйста», — умоляю я, протягивая к нему руку. «Не знаю, как и почему, но то, что ты рядом, делает это терпимым».

В его взгляде что-то мелькнуло, как будто мои слова вызвали какое-то воспоминание.

Я закрываю глаза и сжимаю лицо. Я не понимаю, что со мной происходит.

Матрас опускается с того места, где он сидит рядом со мной, и он убирает волосы с моего лица. «Я точно знаю, что тебе нужно».