— Теперь все кончено. Я здесь и хочу просто быть с тобой, — она мягко улыбается, и я вытираю слезу, которую она пропустила.

— Значит, у тебя не было премьеры? — спрашиваю я, желая сменить тему.

— Нет, ты вроде как попал в авиакатастрофу, и город не смог продолжать.

— Я действительно их подвел.

— Ты никого не подвел. Ни один человек так не считает, Джейкоб. Мы все так волновались. Всех волновало только одно — чтобы ты был жив и здоров. О спектакле даже не думали.

Хотел бы я в это верить, но представляю, как расстроились дети, когда вся их тяжелая работа была испорчена.

— Вы отменили завтрашнее представление?

Бренна откинула голову на спинку сиденья.

— Нет. Они начали организовывать его вчера, как только мы узнали, что ты жив. Другой учитель драмы из соседнего города предложил свою помощь, потому что я не справилась.

— Ты не пошла?

Она качает головой.

— Я не спала почти двое суток. После того как они нашли тебя и команду, я отключилась, но это длилось всего около часа. Потом, когда мы поговорили, я, наверное, просто не могла уснуть. Мои родственники забрали детей после того, как Элли им позвонила, вот как я смогла оказаться здесь сейчас.

Я откидываю ее волосы назад, чертовски благодарный за то, что могу просто прикоснуться к ней.

— Как ты вообще сюда попала?

— Кэтрин.

Она действительно частично ведьма, я в этом уверен.

— Я бы удивился, но, наверное, не стоит, — говорю я с усмешкой.

— Хороший сюрприз?

Я наклоняюсь и целую ее.

— Отличный сюрприз.

— Кэтрин была скалой на протяжении всего этого времени. Не знаю, знал бы кто-нибудь из нас, что делать, но она защитила семью. Мы были в доме твоего брата, и она была там, следила, чтобы никто нас не беспокоил, пока она все координировала. Я была впечатлена.

Я могу себе это представить. Кэтрин, как говорится, маленькая, но могучая. Во время кризиса ее ничто не пугает.

— Как ты узнала о катастрофе?

Она наклоняет голову в мою сторону.

— Об этом стало известно из Интернета, и Мелани была единственной, кто рассказал мне.

— Господи Иисусе.

— Я не буду врать и говорить, что это было легко. Не то чтобы я думала, что узнать об этом было бы легко, но не знаю, Джейкоб, было тяжело видеть заголовки газет и узнавать об этом вместе с миллионами других.

— Мне так жаль, детка.

И мне жаль. За все. Когда-нибудь я смогу чувствовать себя менее виноватым, но не в ближайшее время.

— Теперь все кончено. Ты здесь, в безопасности, и я могу прикоснуться к тебе.

Я притягиваю ее к себе, желая утешить не только ее, но и себя.

— Да, ты можешь.

Мы молчим, и я пытаюсь представить, что она чувствовала, ненавидя то, что ей пришлось пройти через все это. Лимузин едет дальше. Мы разговариваем между собой, но не говорим об аварии. Вместо этого она рассказывает мне о том, как держатся мои братья и какими замечательными они были. То, что я представлял себе как самую долгую поездку в истории, пролетает слишком быстро. Мы находились в своем собственном маленьком мире, и я не хочу его покидать. Когда лимузин останавливается, я смотрю в окно на дом Бренны, а на крыльце толпится множество людей. Мои братья, их жены и дети. Как бы я ни был готов увидеть их, мне хочется, чтобы мы остались здесь. Прошло меньше сорока восьми часов, а у меня такое чувство, что я все пропустил. Может быть, это потому, что мне кажется, будто я постарел на двадцать лет за это время.

— Ты готов? — спрашивает Бренна.

— Я могу сказать «нет»?

Она смотрит в окно.

— Наверное, уже слишком поздно просить водителя развернуться.

— Наверное.

Ее большой палец поглаживает верхнюю часть моей руки.

— Им тоже нужно тебя увидеть.

— Я знаю.

Мы выходим из машины, и Хэдли первой бросается ко мне. Раздается глубокий голос Коннора.

— Не надо, Хэдли!

Она останавливается, и я улыбаюсь ей.

— Привет, Хэдлибатт.

— Можно тебя обнять, дядя Джейк?

— Просто будь немного осторожнее, хорошо? У меня был неудачный трюк.

Она неуверенно протягивает руку, и я притягиваю ее к себе так крепко, как только могу, пока не началась боль. Она целует меня в щеку, а потом шепчет на ухо.

— Ты мой любимый.

Я пытаюсь не рассмеяться, но у меня не получается.

— Ты тоже моя любимица.

Приходят другие дети, обнимают меня и говорят, как они рады. Потом появляется Себастьян.

— Джейкоб?

— Да, малыш?

— Я очень рад, что ты не умер, как мой папа.

Я слышу вздох Бренны и фокусируюсь на нем.

— Себ, я тоже очень рад, что не умер.

— Я думал, ты умер.

— Мне жаль, что ты прошел через это, но, как видишь, я здесь.

Он смотрит на меня, губы дрожат.

— Я молился папе. Я просил его оставить тебя в живых, чтобы мама была счастлива, а мне не пришлось снова кого-то терять.

Я делаю вдох через нос.

— Кажется, он слушал.

Деклан кладет руку на плечо Себастьяна.

— Дети возвращаются к ручью, чтобы порыбачить. Если твоя мама не против…

Бренна качает головой, стараясь вытереть лицо так, чтобы никто не заметил.

Он еще раз обнимает меня, прежде чем поспешно уйти.

Мой стоический и не очень эмоциональный брат делает глубокий вдох.

— Ты действительно умеешь драматизировать.

— Я научился у тебя.

— Не делай так больше, — его не волнуют мои травмы, так как он обнимает меня. — Серьезно.

— Отпусти, Дек, — говорю я, морщась.

— Прости.

Деклан притворяется, что он — скала, но мы все знаем, что он — всего лишь кашица. По крайней мере, когда дело касается людей, которых он любит.

— Можешь не волноваться, я не собираюсь повторять ничего подобного.

— Рад, что ты жив, — говорит Шон, хлопая меня по плечу.

— Я тоже.

Коннор подходит к нему и качает головой.

— А вы все думали, что это буду я.

— Мы беспокоились, — со смехом говорит Деклан.

— Никто не думал, что это будет Джейкоб, — отвечает Коннор.

— Да, потому что только хорошие умирают молодыми, так что при таком раскладе Джейкоб переживет нас всех.

Пока Шон смеется над своей шуткой, Бренна подходит ко мне, нежно обнимает меня, и мы все идем в дом.

И вот так мой мир становится таким, каким он должен быть.

Глава сороковая

Бренна

— Джейкоб, ты ведешь себя нелепо! — кричу я, пока он пытается надеть рубашку.

— Я иду, а ты можешь либо помочь мне, либо не мешать.

Клянусь, мужчины — это совсем другая категория идиотов.

— Ты должен отдыхать!

Прошло только два дня, и он — худший пациент на свете. Он не делает того, что ему говорят, в его понимании отдых — это стирка или попытки помочь детям, когда он едва может держать глаза открытыми. Сегодня я застала его за попыткой собрать велосипед, который он купил Себастьяну.

Возможно, я именно та, кто убьет его.

— Я отдыхаю. Я лежал в постели, позволял тебе кормить меня и смотрел фильмы.

Я хмыкаю.

— Тем не менее, ты делал вещи, которые заставляли тебя морщиться, твои синяки все еще ужасны, и ты хочешь отважно выступить перед прессой, чтобы пойти на спектакль.

— Спектакль — это большое дело.

— Да, но то, что ты будешь в порядке и не поранишься еще важнее.

Джейкоб натягивает рубашку после изрядных усилий. Он пыхтит и вздыхает, и я не чувствую к нему никакого сочувствия. Сегодня последний вечер спектакля, и Джейкоб отказывается его пропускать, тем более что вчера вечером я ходила на спектакль без него. Себастьян был великолепен. Джейкоб ревновал. И когда я сказала ему, что Девни и Сидни придут посидеть с ним, пока я пойду на спектакль сегодня вечером, он решил, что это ему не подходит, и тоже собирается пойти.

— Я выложился по полной ради этого спектакля и собираюсь посмотреть на этих детей. Спектакль начнется через два часа, и мне плевать, если боль будет такой сильной, что я потеряю сознание, только поддерживай меня, чтобы я выглядел бодрым. Я иду, красавица, и ты ни черта не сможешь сделать, чтобы остановить меня.