Хотя служба в белой гвардии дисциплинирует рассудок, капитану сделалось слегка не по себе. Небылицы гласят – кто прочтёт «Письма самозабвения», тот станет как Кордель… В мрачной атмосфере подземелья изложение профессора звучало угрожающе. Будто защищаясь, белогвардеец с усмешкой спросил:

– А насчёт собаки-говорушки?

– Пока амулет был на ней – говорила, что служить готова. Просила дать работу. Что-то невнятное вещала.

– Бесовский голос, – вымолвил один солдат, нащупывая Божье Око под мундиром на груди.

– Что ещё желаете услышать? – нехорошо кривя бледные губы, продолжал профессор. – О живом дереве, как оно людей хватало сучьями? Про существ, выходящих на морской берег?

– Довольно. – Лейб-капитан подкрепил слово резким жестом. – В богомерзких подробностях не нуждаюсь.

– Как раз подробностей в «Письмах…» немного. Потому делать выводы, тем паче подражать Корделю – бесполезно. Амулеты пропали, замок разорён, всё истлело. Я настоятельно просил Его Высочество воздерживаться от раскопок Нырища, и принц внял мне. Зато опыты с медиумами дали поразительные результаты…

Профессор уставился на стеклянный гроб с заключённой в нём спящей девицей:

– Когда-нибудь я разбужу их. Научный мир будет потрясён… Так, что встали как портновские болваны? – напустился он на солдат. – Живей, за дело! Аккуратно! Гром господень, ну и достались помощники!.. Тут нужны девичьи пальчики, а не ваши неотёсанные лапы!..

От капитана осталось скрыто, что произошло в лаборатории до прихода белогвардейцев. Наверняка какая-то бурная сцена с насилием. Обошлось без жертв, но все, кого он застал во дворце Птицы-Грозы – девица Бези, девчонка Ларита, вооружённые и разоружённые жандармы, – были в растрёпанных чувствах. Возбуждённые, как под хмельком, при том натянутые, напряжённые. Один профессор выглядел потерянным, будто его обокрали дочиста или вот-вот должны были повесить. Лишь приказ о перевозке в надёжное место со всем научным имуществом вернул блеск его глазам. Старичок вновь ощутил себя значительным лицом и теперь без устали подчёркивал, насколько учён и влиятелен.

– Капитан, вы представить не можете, каких трудов мне стоило отговорить Его Высочество от археологических работ! Слишком велик соблазн для сведущих людей – порыться в Нырище. Кратер и След Молота очень похожи, оба они – следы огня, упавшего с небес… Никаких археологов в Бургоне, никогда! Явись сюда с лопатой даже кавалер Карамо – он мой ученик! – его бы завернули на заставе. Гнать в шею! Без осмысления, без кропотливых предварительных исследований – ни шагу! Как раз на этом сгорел бедный Кордель…

Разговорился, заткнуть впору. За одно сравненье дьявольского кратера со Следом Молота Господня дедуле опять стоит на допросе побывать – пусть инквизиция определит, кощунство это или нет.

От себя лейб-капитан добавил бы пощёчину за упоминание Карамо. Родом из курутских горцев, перешедших к Синему царю, белогвардеец помнил родину и гордился учёными Красной страны – и тут вдруг услышать подобное! Археолог Карамо, искатель святынь, удостоенный милостей от государя – ученик Картерета, живореза и еретика!.. Да будь профессор дворянином светлой крови, впору его на дуэль вызвать, а так – жаль руки марать.

Прежде, чем укатить в фургонах со своими гробами и тетрадями, профессор успел накаркать такого, что во все души заронил сомнения. После его откровений спокойно ходить возле Нырища стало невозможно. Какой ни будь ты смельчак и вольнодумец, а станешь опасаться. Собака-говорушка, дерево с руками, амулеты нечестивые… Дева Небесная. Душа-заступница, спаси и сбереги!

Шли дни, а рота охраняла резиденцию, где оставалась, дай бог, четверть прежней челяди.

Министерство двора отозвало из Бургона лишний персонал, жилья челядинцев опустели, большие кухни остыли. Кругом закрытые ставни, на дверях – висячие замки. Гостей след простыл – кто сюда поедет? Больше не сновали через въездные ворота подводы и фуры с провизией. Зиял пустотой эллинг дирижабля «Гордый», на котором Церес хотел скрыться от родительского гнева.

Дворцовая мебель и люстры покрыты чехлами. Ковры скатаны, платья развешаны в гардеробных, всё пересыпано от моли новомодным нафталином или по старинке – камфарой, перцем и табачной пылью.

В аллеях чирикали птахи и парами слонялись патрули белогвардейцев, зевающие от безделья. Томное лето вяло текло над тихим парком.

Свыше приказали остановить электростанцию Бургона – что ей крутиться вхолостую без владетеля имения? Да и расточительно это в военное время. Оставили динамо-машину для неотложных нужд и генератор светильного газа.

На запрос о присылке сапёров лейб-капитану отказали: «Инженерные работы в резиденции Его Высочества воспрещены». Не иначе, сморчок Картерет постарался!

Впрочем, подземные дьяволы держались скромно, на глаза не лезли. Судя по всему, в столице знали, что кроты соседнего с Бургоном стана усвоили горький урок первой звёздной и ведут себя тише воды, ниже травы. На первый взгляд их вообще тут нет.

Но они были.

Управитель резиденции, печальный и поблёкший после утраты принца-благодетеля и большей части подчинённых, ясно дал понять:

– Патрулировать парк по ночам излишне. Для этого есть ночная стража.

– Мориорцы?

– Можете называть их как угодно, гере. Я их не нанимал и не платил им. Они подчинялись лично Его Высочеству. Если они продолжают выходить из земли, значит, его приказ ещё в силе. Дело слуг – подчиняться высочайшей воле.

– Ну что ж… Велите выдать мне запасной ключ от вашей канцелярии. Я хочу ознакомиться с документацией. Пусть обед доставят туда.

Допрашивать, выпытывать – занятие жандармов и легавых, честный солдат этим гнушается, но в том, чтобы читать бумаги, ничего предосудительного нет.

Под щебетанье птичек, сидя у открытого окна, лейб-капитан с каждой страницей убеждался, что шеф тайной полиции знает свою работу ищейки в тонкостях. Чтобы найти врага, подчас достаточно заглянуть в унылые списки и ведомости. «Убыл с должности без уведомления начальства», «Убыла с должности без…» Все в один день, когда арестовали Цереса. Теперь сличить с графами «место жительства» и «выдано денег». Три, пять… семь кротов и кротих! А вот ещё парочка.

«Какого чёрта они отказывались от жалования?»

На втором часу увлекательного чтения капитан ощутил себя мастером-детективом. Весь стол был завален гроссбухами. Нити истины тянулись из списка в список, оставалось их наматывать на карандаш. Накапливались и странности – исчезая, кроты оставляли казённое платье, выданное при найме на работу. Напротив, беглые лакеи из мирян крали всё, что подвернётся под руку. Часть этих вороватых слуг солдаты капитана отловили, пока брали под стражу Большой дворец. Попадались и жандармы-мародёры. Но кроты на кражах не были замечены.

«Поразительная честность. Или брезгливость ко всему мирянскому?..»

– Обед, гере лейб-капитан, – отвёл его от размышлений тихий девичий голос. – Где прикажете для трапезы расставить?..

Черноволосая худощавая девица в платье горничной кофейного цвета, с опрятным белым фартучком, в скромном чепце. Лицо её выражало лишь чинную предупредительность, вежливость и покорность, но большие серо-зелёные глаза смотрели как-то настороженно.

«Что это она?.. Я ведь не жандарм-каратель, не обижу. Уж моя-то форма – гарантия от наглости».

Во второй черёд, с запозданием, его привлекло слово «трапеза». Слишком торжественное, устаревшее. Так говорят на обеде у архиерея, в монастырях, на сцене, в горных замках Куруты – но в имении принца, известного передовыми взглядами?..

«Явно не поповская дочь. Поповна в горничные не наймётся».

– На малом столике, – указал кивком белогвардеец, и пока горничная спиной к нему негромко звякала судками, заглянул в список младшей женской прислуги: – Как тебя зовут, милая?

– Мелиса, гере.

«Место жительства» – прочерк. «Выдано денег» – прочерк.