– Центурион, – обратился к старшему десятник, – взгляни на дорогу.

Шум и движение в толпе заставили центуриона дать знак: «Погоди с факелом».

На Пепельную Высь по пыльному просёлку всходил кто-то в длинной пятнисто-серой одежде с капюшоном. Путник двигался широким шагом, придерживая на плече ремень объёмистой сумы, вроде походной скатки легионера.

Этот прохожий чем-то сильно не понравился центуриону. Командир сотни нахмурился, стараясь понять – что в путнике такого, от чего тревога на душе?..

Рост.

Он на голову выше самого рослого воина.

Да и в плечах шире.

И что за одежда на нём? В здешних краях такой не носят… У пастухов плащи короче, а вместо капюшонов – соломенные шляпы.

Вдобавок, что-то творилось с ветром. Только что царил безветренный знойный полдень, но тут над Высью завилась пыль; воздух начал едва слышно звенеть, петь бессловесную песню.

– Спроси, кто он такой, – велел центурион десятнику.

Тот, разводя рукой покорную толпу, сквозь гомон двинулся навстречу пришедшему.

– Примите Гром и Молот, – горячо говорила Глена, обращаясь к воину с копьём и вексиллярию, – станьте на небесный путь. Я прощаю вам, как неразумным братьям, по слепоте своей свершившим зло…

А люди расступались, и глухой их ропот становился громче, в нём уже слышались возгласы смятения и страха. Толпа рассеивалась не перед десятником – а перед пришельцем, ибо он внушал тёмный ужас. Впереди него воздух шевелился, словно под ударами опахал, и упругое веяние двигалось перед ним; травы колыхались, волосы и одежды людей стали развеваться. Он был как дух смерча, воплотившийся среди полуденной жары.

Да и десятник смутился, увидав его вблизи.

Лицо, скрытое тенью капюшона, было железного цвета; так же выглядели и ладони. Будто маска и рукавицы, кожу покрывала золотисто-пепельная сеть.

– Кто ты? зачем пришёл сюда? – набравшись смелости, спросил десятник.

Пришелец ответил, и голос его звучал гулко и глухо, словно говорила каменная статуя:

– Вы казнили мою сестру, прозванную Радугой. Я пришёл с расплатой.

– Именем консулов – взять его! он мятежник, брат главной зачинщицы! – приказал центурион, положив руку на рукоять меча. Старый вояка, вдобавок во главе отряда, он не боялся никакого одиночки, даже если тот велик ростом и раскрасился, чтобы походить на демона.

– Те, кто безоружны – уйдите, – приказал гигант, опустив скатку с плеча наземь.

Люд, затаивший дыхание в страхе, гурьбой бросился наутёк, толкаясь, сбивая друг друга с ног.

Со злобным нетерпением – напасть, свалить, топтать! – легионеры, плечом к плечу ощущавшие себя сокрушительной силой, прянули на гиганта. Они успели удивиться тому, что в его руке, поднятой им навстречу, нет меча. Затем беззвучный удар расшвырял их как тряпичных кукол. В смятых панцирях, сплющенных шлемах, с раздробленными костями, они пролетали по воздуху и шмякались оземь – уже мёртвые.

Медленно и мерно, как неумолимая гибель, шагал вперёд гигант с железным лицом, мановениями своей десницы зачёркивая по одному, по трое – сколько взмах накроет. Взлетел над землёй, визжа в ужасе, жирный судейский претор, завис – и упал, размозжившись в лепёшку. Трое или четверо успели метнуть копья – они коснулись вьющейся воздушной оболочки, окружавшей великана, и отразились от неё, как от скалы.

Наконец, остался лишь тот чернявый молодой легионер, что по велению центуриона толкал девушку копьём – он стоял у самых костров, между гигантом и Гленой, прикрывшись щитом и держа короткий меч наизготовку – рыжие глаза моргали над краем щита, мокрая прядь волос прилипла к переносице. Крутящийся ветер овевал его могильным холодом.

– Чего ждёшь, покойник? – пророкотал голос гиганта, одним звуком прижимая легионера к земле, но тот как-то сумел сохранить воинскую стойку, не пасть на колени. – Оглянись, ты последний.

– Легион жив, пока есть хоть один боец, – выдавил чернявый воин, сжимая эфес в потной ладони. – Нападай.

Дух смерча начал поднимать руку, но тут полуживая Глена у столба разлепила засохшие губы:

– Прости его, как я простила. Во имя Радуги…

Рука остановилась – и потом опустилась, указав на место справа от гиганта.

– Так и быть. Встань здесь и заслужи свою жизнь.

Дрожа, вмиг ослабев и ещё не веря в избавление, легионер взглянул на девушку:

– Ты добра, как никто… Благодарю тебя…

– Не меня. Радугу, которую вы замучили. Теперь – уверуешь?

Он, как подкошенный, преклонил перед ней колено, брякнув поножем о выжженную землю, и положив меч, неумело совершил знамение, которым осенялись перед смертью люди Грома и Молота.

– Опять в равнинах бунт? – спросил прокуратор с недобрым удивлением.

– Да, господин, – склонился секретарь. – Посланная туда когорта разбита, а кое-кто из легионеров перешёл на сторону мятежников. Возглавил их некий вожак, которого зовут Воителем – по слухам, настоящий великан, владеющий чарами ветра. Он разбил лагерь в северном предгорье, установил там знак – молот и золотой глаз, – а провинцию самовольно нарёк Святой Землёй. Все, кто тайно исповедовал учение сектантов, стекаются к нему с оружием в руках, боготворят его и называют царём…

– Они давно не видели резни – так я им покажу резню. Позови ко мне легата… Пусть легион Сокрушительный пройдёт по равнинам с юга до севера и бросит бунтовские знаки в отхожую яму. А самозванца и его главных приспешников я сожгу здесь, под окнами дворца.

В тот же день легион начал собираться в карательный поход на север. Тысячи воинов, умелых в бою, прытких в добыче и безжалостных в насилии, с воодушевлением и радостью готовились растоптать и загасить кровью пламя мятежа.

А вдали от дворца прокуратора страшный Воитель в сетчатой золотой маске строил свои полки и принимал под знамя истины людей, готовых биться насмерть за веру в Бога Единого.

В тот же день

Крепость Курма, остров Кюн

– Роскошная были пирушка, – вытряхнув с балкона бронзовую чашу, полную сигарных окурков, барон Торпеда приложил её холодным дном ко лбу и так вернулся в спальню принца. – Голова раскалывается…

– Шпага, налейте барону, – повелел Церес, царственно развалившийся средь мятых одеял и подушек. – Лучшее средство от похмелья – стакан абрикосовой наливки. Проверено, мичман! Пейте, боль отпустит. Но, господа, я полагал – морская гвардия крепче на выпивку, чем кавалерия!..

– В линейном флоте пьют иначе, чем в гвардейских экипажах, – страдал белобровый барон, прижимая пепельницу к голове. – Водка с порохом – сущая отрава…

– Всё дело в дозе, – поучал опытный принц. – Недаром есть флотская мерка – гильза, вдвое меньше гербовой чарки. В другой раз, провозглашая тост за девичью красу, помните – гильзу, и хватит. Впрочем, все держались молодцами, ушли в опочивальни на своих ногах. Хвалю! Учтите, на вас смотрит цвет Западного флота – по вашей стойкости будут судить обо всей гвардии.

– Здесь премилые девицы, – бурчал квадратный мичман Пушка, нацеживая себе персикового. – Конечно, с ан Джани не сравнить, но хорошенькие. Прямо-таки столичный шарм…

– Флиртуйте смело, служанки ваши, – обронил Церес, смакуя вино. – Угощайтесь, пока вы здесь. Ухаживание за ан Трисильян я беру на себя.

Четвёртый мичман, шустрый и хваткий темно-русый парень с ореховыми кошачьими глазами, получивший у Цереса должность начальника разведки и прозвище Прицел, поспешил заявить:

– Моя – Исина! если Его Высочество соизволит…

– Которая чья, сами разберётесь. Шпага, вы, как адъютант по галантным поручениям и старший оперетт-советник, сегодня обеспечите букет к вечернему спектаклю ан Джани – что-нибудь умопомрачительное, чтобы затмить столицу, – и саму певицу к нам сюда. Оркестру капитан-командора быть в готовности, чтобы ей аккомпанировать. За ужином пить умеренно, без вчерашних фокусов – у нас скромный концерт в узком кругу.