– Нет же – сын!.. или дочь?

Мориорец снисходительно смотрел на офицера-мирянина. В высоком звании – а до чего несведущ!..

– Брат. Это повторение господаря в образе зверя и духа.

– Слишком хитра ваша семейная наука!.. Один мой знакомый – скажем, полковник в отставке, – нашёл себе пассию… полагаю, из ваших. У него может зверодух родиться?

– Не опасайтесь за друга, гере, – улыбнулся голубоглазый. – Ниже герцога – если я правильно понимаю ваши титулы, – волноваться не о чем.

Доннер – патриаршая столица

Накануне (свят храмин-день!) после вечерни разлетелась весть – Отец Веры целил и очищал! Кто это разгласил – келейники, «серпы» из охраны покоев? – осталось неизвестным, но репортёры телеграфных агентств тотчас распространили горячую новость по цивилизованному Миру.

Итак, первая неделя великого проклятия завершилась к полному торжеству Грома – патриарх делом доказал, что наделён священным даром карать и миловать, а его данная свыше сила по-прежнему велика.

Вера верой, но и наука должна подтвердить мощь Грома!

Профессор медицины, двое с докторскими званиями, магистры из трёх университетов вечер и ночь корпели над пациентами первосвященника, просветили больного катодными лучами, изнурили девицу психологическими испытаниями и расспросами. К утру постника, до хрипоты наспорившись, словно присяжные в совещательной комнате, учёные мужи написали предварительное заключение:

«Гере M. и ан В. действительно получили большое облегчение своих страданий. Опухоль гере М. уменьшилась; ан В. находится в добром состоянии духа и своею волею желает принять постриг. Наблюдение за ними будет продолжено».

Их свидетельство тотчас ушло каблограммой через Западное море, чтобы к обедне появиться в экстренных выпусках «Пастырской речи» от границ Дикого Запада до Ганьских гор, под заголовком из слов Девы-Радуги «Ныне дарую вам жизнь и радость!»

Многие жаждали видеть очищенную – как святая Уванга! – ан В. и прикоснуться к ней, но девицу охраняли трое орденских солдат с сержантом. Под густой вуалью, в скромном серо-сиреневом платье, она прошла к стойке телеграфиста и нашептала депешу: «Батюшка и матушка, я прощена, я остаюсь в Доннере».

За адрес её родителей репортёры давали кошель серебра – для бульварных листков это сущая находка, золотое дно! Можно месяцами щекотать нервы читателей статейками о раскаянии и терзаниях отца-матери, печатать их письма к дочери: «Вернись, мы согласны на твой брак, предадим всё забвению! О, только не давай вечных обетов, нет!..» Однако чёрный сержант с багровым знаком серпа вежливо спросил суливших взятку:

– Что предпочтёте, господа – лишение аккредитации или за безнравственность в церковную тюрьму? Есть свободные камеры – недавно от ведьм очистились…

Но больше всего волновало народ – а также скептиков и газетных щелкопёров, – каким патриарх выйдет к службе проклятия.

– Стар. Дай бог до алтаря доковылял бы.

– Ты что, на самом деле веришь, что он целил? Это химия. Новейшие лекарства, куплены тайком в лабораториях Явары… Выйдет как молоденький.

– Нет, магнитная терапия! Волны подавляют опухоли…

– …и мозги! Видел, что с девицей? Вчера ещё – я вызнал у горничной в гостинице, – была готова в омут или в петлю, склянку яда в ридикюле привезла, чтобы разом всё покончить, а сейчас? Стан прямой, походка твёрдая, с «серпами» говорила весело…

– Что ни говори, а старик Бизон – мужичина железный, пастырь на все сто десять. Волхвует он или колдует, или впрямь накоротке с Громом, но у него всё получается.

– Поглядим. Он на весь Мир пообещал проклясть космический проект, а ракету в Эрендине ладят без помех, вот-вот взовьётся.

В своей спальне патриарх долго лежал в постели. Ему казалось, что подняться сил не хватит. Апельсиновый сок, поданный келейником, вызывал тошноту. Трудно было вдыхать влажный воздух, тупо давило в широкой груди – когда-то прельщавшей красоток вьющимся смоляным волосом и выпуклым рисунком мышц, а ныне одряблевшей и полуседой… даже почти седой.

Годы берут своё.

Вспомнилась дочка тархана – статная, крепкая, но начавшая чахнуть от кашля, с болезненным румянцем на скулах. Её батька привёл в уплату двух быков. Отказался: «Возьму одного. Двух даже Радуга от отца Уванги не брала». Она нерешительно расстёгивала крючки платья, глядела недоверчиво. Набравшись духа и отрешившись от плотского, возложил на неё ладони. Глубоко внутри хворь разъедала лёгкие. Он нажал, посылая в тело тепло рук, властно приказывая: «Уходи. Прочь. Сгинь». Смертная немочь дрогнула, стала отступать, сжиматься. Так, раз за разом гасли очаги внутри, а взор девицы изменялся.

Потом, однажды, она не захотела одеться.

«Ей теперь за шестьдесят, как мне. Усадьба в степях, дети взрослые – наездники в кожаных шляпах. Кто из них мой? сын или дочь?..»

Давно это было.

Крякнув, поднялся рывком, шумно выдохнул:

– Умываться.

В прошлом листне, на праздник Благодарения, когда в Девине встречался с Цересом и слушал его жаркие речи про объединение империй, здоровье было твёрже. Ныне – измотан, ослаб… поддался на уговоры секретаря-комтура, вот и результат. А ведь сегодня ещё на молебне стоять. И постник-день вдобавок, этому дню патриарх век не изменял. Даже в семинарии – какая б девчонка, хоть лучшая краля, глазки ни строила, подолом ни крутила, шёл прямо и мимо.

Только так воспитаешь дар Грома в себе.

Сегодня будут смотреть, следить – как шагаешь, как дышишь, как выглядишь. Чтобы потом доложить миллионам громовников, верным тебе.

«Скверно выгляжу», – угрюмо подвёл он итог, изучив лицо в зеркале. Из-за вчерашних усилий морщины словно углубились, поблекла кожа, глаза запали, вокруг них легли сероватые тени…

– Трапезу.

День изо дня патриарший пекарь изощрялся, разными добавками стараясь придать изысканный вкус выпечке, подаваемой к столу Его Святейшества в дни проклятия. В постник, когда старый Бизон хрупает одни фрукты-овощи, без жареного-пареного, тоже был способ подкрепить силы Отца Веры – шоколад из не обжаренных зёрен какао, с мёдом, ванилью и соком орехов кола.

С каждым глотком к мышцам возвращалась упругость, глаза прояснялись.

– Ещё стакан.

Утерев губы, он жестом отослал келейника, достал из секретного ящика карту, склонился над ней.

Протяжённый, на три тысячи миль, полуостров Кивита, к востоку Якатан, на юге Великая земля, сине-имперские владения… Красный круг циркуля пролёг по землям и морям – через север Церковного Края, Гуш, приморский край Эренской провинции, по границе Святой Земли с южной Кивитой. Когда замыкался круг рока, остриё циркуля стояло в горной глуши Края Святых – там, где джунгли скрывают древний, затерянный пирамидальный храм.

«Ещё неделя служения… Ты выдержишь. Ты должен выдержать, чтобы они видели твою силу. Силу сокрушительного воздуха, дыхание Ветра… Но веру надо подхлестнуть, как меня – шоколадом. Им мало очищенной и исцелённого – надо что-нибудь зримое, явное. Они ждут меня в соборе – измождённого… Здесь будет к месту приём газетчиков – когда напряжение выдохлось, нанести неожиданный удар по нервам и воспламенить толпу. Что, старик, ты ещё способен на чудо?.. Ещё как!»

Патриарх по-молодому распрямился, прихлопнул круг на карте тяжёлой широкой ладонью.

«Пожалуй, и чудо любви совершил бы, а?.. только не сегодня. Ныне зови силу свыше, чтоб небеса ответили. И яви знамение. Есть ключ? значит, знамение будет! а следом и явление – все его воочию узрят, только не все вынесут…»

– Облачаться!

«Скольких унесёт стихия, когда час настанет?.. Тысячи. Зато возрастёт вера народов» – говорил себе патриарх, пока его одевали в ризу первосвященника. В душе своей он давно решил вопрос с совестью и не ведал сомнений. Встарь Ветер сметал с земли врагов истины – это ли не пример для владыки?.. Империи губили сотни тысяч подданных по куда меньшим поводам, подчас из-за одной корысти, даже упрямства или спеси.