– Вы слишком по-военному мыслите, дружище, – с неискренней лаской старший похлопал его по плечу. – Будьте немного политиком. Спросите себя – зачем кроты сошлись с Его Высочеством? Ради еды? Пока их не тревожат, они прекрасно обойдутся своим кормом. Ради защиты от армии? Но стража у старого кратера – давно синекура, там самые сытые солдаты и самые беспечные офицеры. Что же им было нужно от принца?

– Действительно – что? – озадаченно хмыкнул гвардеец.

– Даже я не знаю. Но если придёт свежая мысль на сей счёт, и вы поделитесь ею со мной, – подчеркнул обер-полицмейстер, – то можете надеяться на звание майора. Досрочно, без выслуги лет.

Вместо ответа капитан слабо кивнул. Такая сделка приказам не противоречит.

– И ещё позвольте дать вам чисто дружеский совет. Полистайте на досуге документы здешней канцелярии. Списки слуг – когда наняты, откуда родом, куда в отпуск уезжают, сколько отпускных денег на руки выдано, какие подарки получают к дням тезоименитства Их Величеств. Мало ли, вдруг что-то вам странным покажется…

– Например?

– Скажем, кто-то денег не берёт. Или в графе «место жительства» – прочерк. Держите таких людей на заметке. Спокойней будет.

Вскоре воины лейб-капитана убедились, что стеречь затихшую полупустую резиденцию – дело хлопотное. Силами штатной роты Бургон не охватишь. Одних аллей с дорожками полсотни миль. Там караульный пост, сям караульный пост, раз-два, все разбрелись, и без дела остались одни кашевары.

В казарме, откуда без церемоний вытурили жандармерию, что ни вечер шли хмурые разговоры:

– Опять завтра в дозор у восточных развалин. Нет бы их динамитом взорвать!..

– Давно пора. Нырище – окаянное местечко, даже дьяволы им брезгуют. Мне садовник сказал – мол, к старому замку кроты ни ногой.

– Да что они, враги себе? От руин и в полдень холодиной тянет, а чуть смеркается, из них туман ползёт. И тишина, как в погребе. Поневоле чудится то скрип, то шорох. Идёшь там – держи руку на затворе…

– Это всё от ереси и богохульства, – поучали старослужащие. – Кто Бургон строил – Громом был наказан, разума лишён. Не будь он царских кровей персона, горел бы в инквизиции на очистительном огне, а так дёшево отделался – под замком у родителя сидя, голову об решётку размозжил.

– В старину государи судили по-быстрому. Бочки с порохом под стены и в подвалы, весь вертеп с землёй сровнять, чтобы на дым ушёл и щебнем стал. Жаль, Его Высочество оставил Нырище как есть. Вырубить заросли, ямы засыпать битым камнем, паровой каток пустить…

– Засыплешь!.. Провал там, сказывают, глубже всякой шахты. Шаг ступишь – поминай, как звали. Бездна адова.

– Брехня! Девчонок пугать, чтоб с лакеями в кустах не прятались. А шуршат барсуки да лисы.

– Ну, будешь в дозоре, загляни туда. Если в провал промахнёшься, то уж собаку-говорушку точно встретишь.

– Застрелю её, чего с ней говорить. Ты ещё про живое дерево соври, а то мне скучно. Брось, друг! Тут челядь кисла без хозяев, от безделья напридумала, чего на свете не бывает… Лучше сходи в балаган, глянь пьеску «Кордель Безумный, принц помешанных». Оно куда занятнее.

Одни сомневались, другие храбрились, третьи держали руку на затворе, но все, отправляясь караулить восток обширного парка, озирались с особым вниманием. Может, собака-говорушка это сказки, а живое дерево – враньё, но чем бес не шутит?..

В тени, за густо растущими, переплетёнными деревьями руины Нырища выглядели мрачно и зловеще – обомшелые осколки стен, торчащие куски колонн на месте рухнувших ворот. Здесь государь Кренар командовал штурмом, брал приступом замок сына, а Кордель с мушкетом отстреливался из бойниц, глотая амулеты, взывал к царю тьмы: «Дай мне мудрость! Скорее!» Так и сгинул со своей бредовой мудростью в Квадратной башне, колотясь в окно. При нём-де и деревья парка шевелились, и псы по-человечьи говорили – не счесть россказней о принце-сумасброде.

Только Нырище осталось, немые груды камней в зарослях, куда ни тропинки, ни лаза. Забылось название старого замка, но тёмная слава по-прежнему жила здесь, словно память о заразном кладбище. Государь пожалел дворец с зеркалами, прочие строения, а замок сына снёс. Было, за что?..

Но опаска началась не с Нырища, она выползла из лаборатории, что гнездилась в двухэтажном дворце Птицы-Грозы, на западной стороне парка. Что ни говори, разрушенный замок Корделя заброшен и мёртв, просто оброс легендами как мхами, а в лаборатории жил сварливый сыч-профессор. Ну, чисто мухомор трухлявый! И этакий плюгавый старикан смутил ум целой роте лейб-гвардии.

Поначалу он сидел будто пришибленный, весь съёжился. Думали, вот-вот окочурится. Со старикашками из штатских так бывает, если в дом вломится солдатня, начнёт гаркать, топать, стучать прикладами и рыться по кладовкам. Однако сморчок ожил и забегал, будто таракан, когда начали сгребать в мешки его научные записки: «Нет! Не так! Складывать аккуратно! Дайте, я сам!»

Прыти и злости в нём открылось – на пять ломовых извозчиков. Не гляди, что худ и ростом мал, а бритая физиономия как яблоко печёное – простуженным скрипучим голосом мог осадить любого унтера и даже офицера. На помянутую обер-полицмейстером девицу Бези – к слову, очень миловидную особу! – прямо-таки рычал, пока её не проводили к экипажу с остальными, кого велено везти в столицу.

Похоже, он в лаборатории и спал, и столовался – настоящий чокнутый учёный. Для полного портрета колдуна недоставало черепушки на столе, чучела совы под потолком и книги с заклинаниями.

– Гере профессор, – пошучивали солдаты, – где ж ваши сосуды с уродами?

Шутки как отрезало, едва сошли в подземный этаж дворца. Гром небесный! да ведь старый злыдень людишек живьём маринует!.. В одном стеклянном гробу девушка, в другом парень, оба как сухие мумии, а кругом лампы могильного света, электрические помпы, трубки в инеи и каучуковые шланги. Иные осенялись, кое-кто шептал:

– Тут дело подсудное… за это – в святой трибунал прямиком…

– Что ж вы им – умереть не даёте? Или из могилы вырыли? Грех на вас, гере профессор!

– Молчать! – отсёк худой старик, одетый по-учительски в долгополый сине-чёрный сюртук. Верзил-гвардейцев, возвышавшихся на голову над его круглой шапочкой, он нисколько не страшился. – Ваше дело – вынести их по очереди так, чтобы все провода и трубки оставались на местах, насосы продолжали работать, а аккумуляторы давали ток. Бережно! Всем ясно?

– Помнится, Кордель тоже ставил опыты. Противоестественные и безбожные. Пока не свихнулся, – цедил лейб-капитан, наблюдая за осторожной работой своих подчинённых, вокруг которых сновал озабоченный, встревоженный профессор. – По его стопам идёте? Или воздух такой возле Нырища?..

Вначале замерев, профессор затем перевёл на него железно твёрдый взгляд:

– Какой вы факультет окончили, чтобы судить о законах естества?

– Высшую пехотную школу.

– Я учился в трёх университетах, был вольнослушателем в двух, и то считаю, что мои знания неполны. Тем более знание истории, которая вся – побасенки и враки. Увидеть в театре «Корделя Безумного» – мало! Надо хотя бы прочесть его «Письма самозабвения».

– Благодарение Грому, они сожжены. Случись им уцелеть, за них таскали б в инквизицию.

– А я по молодости отвертелся на допросе. Убедил всех, что донос был ложный.

В подземелье стихло. Слышалось, как вяло булькает бледно-жёлтый раствор в колбе.

«Картерет, – на подъёме вздёрнутых чувств явилось капитану, – его фамилия – Картерет. Он же был под судом за эксперименты на людях… Отовсюду выгнанный. Вот, значит, где окопался – под крылом у Цереса… Хитёр, сумел от инквизиции уйти! Ишь, старый хрыч, фанатик чернокнижия…»

– И что, увлекательное чтение?

– Не для пехотных курсантов.

– Но хотя бы с пьесой совпадает?

– В общих чертах. Визит к невесте в великое княжество, любопытство к Следу Молота, тайный поход под землю, амулеты… Потом смятенье разума и беспорядочные записи. Во всяком случае, о женитьбе он больше не помышлял. Всё больше о небе, о заоблачных мирах.