— Что же… Моя мама говорила, что пути Господни неисповедимы…

— На бога надейся, а сам не плошай, — парировал я. — Не буду юлить, Матвей Исаакович, а скажу: я на стороне нашего старого и проверенного начальника и сделаю все возможное, чтобы он остался во главе отдела. Пусть даже мне придется прибегнуть к некоторым не совсем легальным методам. Кстати, когда будете у него в больничке, передавайте привет.

— Обязательно передам, Александр Александрович, но что же от меня требуется? Прошу, скажите прямо…

Наконец-то он занервничал. Так гораздо проще, когда материал податливый.

— Мелочь, пустяк, — пожал я плечами. — Мне нужен специалист, который бы смог немного подрихтовать один служебный документик. Это в интересах Петра Петровича, всего отдела, ну и, конечно, в моих конкретно… Мы с Петром Петровичем были бы вам очень признательны, если бы вы подсказали, где найти такого специалиста.

— Ну не знаю… — замялся директор, полируя взмокший лоб носовым платком, разглаживая думательные морщины. — Вопрос, действительно, щекотливый…

— Понимаю, — кивнул я. — Мы не так давно с вами знакомы, вы можете не доверять мне, но переговорите с Петром Петровичем, я думаю, он вас убедит. А потом с вами снова встретимся, — сказал я, а про себя подумал, что надо бы навестить Кулебякина ещё до его встречи с Милем и предупредить, обрисовать ситуацию.

Директор и начальник милиции явно в приятельских и взаимовыгодных отношениях. Такой симбиоз вполне привычен и распространен в СССР. Не удивлюсь, что в этот тесный круг общения входит еще и прокурор, и Эрик Робертович, и всякие руководящие пиджаки, типа директора «Мясокомбината».

— Как говорила моя мама, — улыбнулся директор, его щеки порозовели от алкоголя, — всем нужны друзья, особенно в наше время… Я вам верю, Александр Александрович, Петя о вас хорошо отзывался. Так и быть, дам наводочку. Знаю одного человечка, который сможет вам помочь, записывайте адрес… Надеюсь, это мне зачтется.

— Ну как? — спросил меня Эдик, когда я вышел из магазина и сел в машину.

— Нормально, — ответил я и показал ему листочек. — Поехали по этому адресу. Заводи.

— А что там?

— Меньше вопросов, Эдуард, больше дел. Рули давай…

— Неужели толстяк тебе всё рассказал? Клёш ушастый!

— Подход, Эдик, к людям надо уметь находить… И они к тебе потянутся, — улыбнулся я.

— Ну ты даешь, Начальник! С твоими талантами в ментовке тебе точно не место!

— А где мне место?

— Ну дык я же говорил. Айда ко мне.

— В бегунки? — хмыкнул я.

— Да, наверное, в партнеры, займ тебе на закуп дам, а там раскрутишься. Вместе таких дел наворотим! Область к ногтю прижмем.

Да уж, лестное предложение.

— Спасибо, я уже наворотил, вот сейчас разгребаю…

— Ой! Когда только успел-то? Да что ты там наворотил, воротильщик, ты же жизни считай и не видел. Сразу в ментовку пошел. Ты подумай… Скоро в Москве Олимпиада будет. Знаешь, сколько там фарцы можно будет хапнуть? Закачаешься. Только вот деньги на закуп надо заранее заработать к тому времени, считай, что капитал большой скопить, а потом — в Москву. Крутануться раз-два — и считай, на всю жизнь себя обеспечил. Ну как преспективка? Вот скажи, сколько ты тут получаешь? Сто писят? Двести?

Так я ему всё и раскрою.

— Чуть больше…

— Да ты на одних только джинсах бы свою зарплату за неделю отбил.

— Не в джинсах счастье, Эдик, — улыбнулся я.

Фарцовщик глянул на меня с удивлением и пожал плечами.

— Ну смотри, Начальник, думай. Время еще есть в вагон прыгнуть, поезд «Олимпиада-80» прибывает на первый путь через два года только. Так что думай…

Тем временем мы подъехали к двухэтажному дому, явно досоветской постройки и снаружи напоминавшему особняк, но при близком рассмотрении выяснилось, что дом переоборудован под коммуналки. По общей квартире на этаж.

— Можно с тобой? — Эдик заглушил машину.

— Нет, жди здесь.

— Дай хоть одним глазком взглянуть на великого гения нашего городка, — настаивал патлатый.

— С чего ты взял, что он гений?

— Ну как же… Он же и доллары нарисовать, наверное, может. Да что доллары, даже настоящие деньги сможет подделать — десятирублевки и двадцатьпятки.

Я про себя усмехнулся. Время сейчас такое, что настоящими деньгами считается только рубль, ведь семидесятые — это эпоха спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Никому из граждан не придет в голову усомниться в державе. Принято считать, что у нас самая сильная страна, лучшее в мире образование, нет безработицы и стабильные цены. В 70-х появилось такое понятие, как очередь в детский сад, а всё потому, что рождаемость под удобрениями уверенности в завтрашнем дне росла как на дрожжах.

Я вошел в парадную и уперся в дверь, возле которой было натыкано на стене множество кнопок с фамилиями. Нажал на ту, где значилось: «Огородников».

Дверь немедленно открылась, и на пороге выросла бабка в косынке, фартуке и с мокрой простыней наперевес. Она ее скрутила жгутом, видимо, как раз выжимала в стоящий тут же, на дощатом полу таз.

— Ты в какую квартиру звонил? — оценивающе окинула меня подозрительным взглядом бабуся, ища во мне изъяны и признаки субъекта, которого можно отнести к категории «ходют тут всякие».

Но я выбрит, поглажен, не в джинсах, но все же прилично одет, а еще и молод. Поэтому бабуля определила цель моего визита по-своему, и не успел я рта раскрыть, выдала:

— Дуськи нет! Шагай отседова! Опять кровать об стену бить будете! Срамота! Тьфу! Вон на сеновал идите!

Интересно, где она сеновал нашла в Зарыбинске? Наверное, воспоминания молодости к слову приплела.

— Здравствуйте, — дружелюбно оскалился я. — Но мне не Дуська нужна.

— А кто? Наташка, что ль? Вот вертихвостка, вот курва! Ну ничего, Игнат ее вернется, я все доложу! Мужик её на севера, а она, значит…

Я спрятал усмешку.

— Я вообще, уважаемая, не по сеновальным делам пришел. Успокойтесь, ни Дуську, ни Наташку я никуда не потащу, да и нет здесь никаких сеновалов. Мне нужен Алексей Ильич Огородников.

— Алкаш! — выдохнула тогда бабка, подбоченившись, а мокрую простынь приспособила на плече, как солдат плащ-палатку.

— Что же вы так на соседа обзываетесь?

— Огородников, етить его богу душу, алкаш, конечно, но я про тебя сейчас сказала! Не пущу! — бабуля преградила путь фартуком. — Опять уборную зассыте и песни блажить будете! Тьфу!

— С чего вы взяли, что я алкаш? — продолжал я играть в переговорщика, но терпение заканчивалось.

— Да от тебя водкой разит! Или брагой! Не пойму…

Я вспомнил, что выпил бокальчик хорошего коньяка в кабинете Миля, но спутать его благородный запах с брагой — это, конечно, нонсенс.

— Спокойно, гражданочка, — я всё-таки вытащил корочки и развернул. — Я из милиции, а пахнет от меня специальным одеколоном. Служебным.

Та испуганно всплеснула руками и охнула:

— А что же вы сразу не сказали? А я, дура старая, подумала, алкаш, потому что пахнет. А смотрю, вроде, прилично одет, чистенько и по моде. Мой так был одет только в гробу. Да вы проходите, давно надо было Огородникова прижучить. А что за одеколон такой хитрый у вас?

Она сунула нос ко мне поближе, но я аккуратно отстранился.

— А это, гражданочка, чтобы сливаться с маргинальным элементом, когда на задании. Маскировочный запах перегара, так сказать. Отечественная разработка.

— Вот ведь до чего наука дошла, надо же! Ну вы Огородникова же арестовывать пришли? И слава богу!

— А за что его арестовывать? — не соглашаясь с ней и не отказываясь, я вошел внутрь и оказался в длинном коридоре, завешенном бельем на веревках под потолком. На стенах висели тазы, какой-то хлам и даже велосипед.

— Как это за что? — понизила голос бабка. — Он шпиён.

— О как? — я тоже перешёл на шёпот, показывая свою заинтересованность в информации. — Почему вы так решили?

— Это все знают… Расстрелять его надо!