— А здесь, в Кленфилде, у неё был кто-то?

— Нет, — с уверенностью заявила служанка.

— Вы ж рано ложитесь, — изогнула бровь чародейка, — откуда вам знать, чем занималась ночами госпожа Фань?

— Без малого три года бок о бок чему-то да научат, — грустно улыбнулась служанка, — я привычки госпожи наизусть знаю. Она, когда мужчину ждала, всегда ванну принимала, ужин и вино велела подавать в комнату, постельное бельё чистое застелить.

— Ежевичное? — оживилась Рика.

— Бельё?

— Нет, вино.

— Ежевичное вино хозяйка любила, это да. Вчера ничего похожего не было, как, впрочем, и во все остальные вечера тоже. Ведь мы в Артании-то с неделю всего.

Появился Мелллоун, красный, но в мундире, застёгнутом до самого подбородка. Поклонился и доложил по всем правилам, что он и дежурная группа прибыли на место происшествия в установленном порядке.

Коррехидор отпустил горничную, уведомив, что ни она, ни кучер не смеют покидать Кленфилд вплоть до специального распоряжения.

— А до того, как заберут труп, давайте поглядим, надета ли убитой цепочка с ключом, и заберём браслет для исследований, — обратился он к чародейке.

Ни ключа, ни цепочки на месте не оказалось. Дверь со стороны сада взломана не была, а это однозначно указывала, что убитая госпожа Фань знала убийцу и, более того, сама впустила его в свой дом.

На улице коррехидора и чародейку уже поджидали: неподалёку от парадного входа прогуливалась пожилая женщина с маленькой пучеглазой собачкой на поводке.

— Господа, господа, — поспешила подойти она, и шажки её были мелкими и быстрыми, — мне тут офицер сказывал, что со свидетелями вы разговоры разговариваете. А я — свидетель, самый настоящий свидетель. Са́ту, Сату, фу! — она дёрнула за шлейку и оттащила мелкого, пучеглазого кобелька, нацелившегося на брюки коррехидора, — что ж ты, сахарный мой, такого красивого мужчину куснуть вздумал? — она подхватила на руки псину, — я живу по соседству, дом в переулке, окна как раз на особняк Мия́си выходят.

— Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя будет рада любому содействию. С кем имею честь?

— Сада́ко, — поклонилась женщина, — супруга владельца магазина проката разных бытовых мелочей: от зонтиков и гребней для волос до посуды и праздничной одежды. Живу, как я уже сказала, по соседству. И жизнь заселившейся в особняк Мияси иностранки наблюдала, если так можно выразиться, во всей красе, — она с осуждением покачала головой, — не мудрено, что всё это плохо закончилось. Я сразу заподозрила неладное, так прямо и сказала супругу, мол, развратная женщина — эта знаменитая госпожа Фань. Разве ж порядочная так одеваться и краситься станет?

— Что конкретно показалось вам сегодняшним утром подозрительным? Кто-то приходил к госпоже Фань со стороны вашего переулка?

— Женщина, — многозначительно заявила соседка и легонько стукнула по носу зарычавшего пса, — весьма подозрительная дамочка. В плаще, шляпке, да такого фасона, что и лица толком не разглядеть. Сперва она прошлась по улице, потом постояла с потерянным видом на углу лицом к особняку, потом медленно так двинулась вдоль забора. Открыла калитку, она у них сроду не запирается, зашла в сад. Вскорости у них гулянка началась.

— Гулянка? — удивился коррехидор, потому как это уж совсем не вписывалось в убийство.

— А то, как же! Они бутылки открывали — только пробки летели. И не одну, а много. Мне ли не знать, с каким звуком игристое вино откупоривают! Заметьте, ещё и девяти часов утра не сравнялось, мы как раз с моим пусиком-Сатусиком погулять вышли. Я из чистого принципа решила дождаться и поглядеть, в каком интересном виде гостья покинет особняк после стольких бутылок игристого. Гуляю, прохаживаюсь, можно даже сказать, вдоль по улице, дожидаюсь. И дождалась. Ещё, помню, Сатусику тогда сказала, мол, что-то быстро гуляночка завершилась. Гостья выскочила из калитки, лицо перекошенное.

— Вы её узнали? — оживился Вил.

— Какое там! — махнула свободной рукой женщина, — незнакомка — незнакомка и есть. Она под плащом что-то пыталась спрятать.

— Что именно, не рассмотрели?

— Боги его знают, — пожала плечами свидетельница, — на коробку смахивало, сперва я подумала, младенчик, а после поняла, коробка или ящичек какой. Женщина прошла по переулку и свернула к Торговому кварталу.

— Хорошо, — Вил записал в показания, — вы хотя бы можете описать, какого роста была ваша незнакомка, худая или толстая?

— Обыкновенного росту, — поджала губы госпожа Садако, — самого обыкновенного, ничем не примечательного росту. Телосложение, то бишь фигуру, я рассмотреть не смогла из-за широкого плаща бежевого цвета. А что с госпожой Фань? — она поглядела в сторону дома, — сказывают, убили её?

— Интересно, кто это вам такое «сказывал»?

— Повариха. Она заплатить в лавку зеленщика выходила, увидала нас, — кивок на собачку, — и шепнула под строжайшим секретом, что хозяйку её укокошили.

Вил поблагодарил за ценные сведения и попросил более никому об убийстве «не сказывать». Собачница заверила, что будет нема, как могила.

Меллоун руководил погрузкой трупа, сопровождаемый причитаниями горничной.

— Что дальше? — оглянулась на уезжающий бывший фургон Турады чародейка, — вскрытие?

— Не думаю, что аутопсия добавит нам что-то новое к картине преступления. Я предлагаю пройти по пока ещё неостывшему следу незнакомки, что забрала шкатулку, и попытаться выяснить, куда она направилась и что делала дальше.

— Предположим, мы всё же имеем дело с разведкой, — начала рассуждать чародейка, — они убрали агента, совершившего несанкционированное убийство Сюро и попытались выдать произошедшее за ограбление.

— Слишком неубедительно и топорно, — засомневался головой коррехидор, — и слишком непрофессионально. Женщина приходит среди бела дня к своей жертве, убивает, забирает шкатулку и ключ. После этого открыто выходит из дома и спокойно идёт прочь, едва прикрыв украденное полой плаща так, что любая кумушка это видит. Зачем? Ведь куда спокойнее совершить всё то же самое покровом ночи.

— Хорошо, — кивнула чародейка, — если мы отметём разведку и брошенного любовника, в нашем распоряжении остаётся ревнивая жена?

— Вы точно подметили, что для созревшей до убийства ревности нужно время, которого у госпожи Фань не имелось. Предлагаю ещё один вариант: шантаж. Поставьте себя на место человека, попавшего на крючок шантажиста, — Вил взъерошил, а потом пригладил волосы, — самым распространённым поводом для шантажа служат письма. Письма фривольного либо неосторожного содержания. Жертва приходит к шантажисту с желанием выкупить свой позор, однако ей это не удаётся, поскольку госпожа Фань поднимает цену, или у жертвы нет достаточного количества денег для совершения сделки. Результатом являются пять пуль, выпущенных неумелой рукой под влиянием момента плюс убитая делийка.

— Вы так говорите, будто бы Фань Суён — настоящая королева шантажа! — засмеялась чародейка, — а вот наша пресса подаёт её как культурного посланника, служащего мостом между двумя странами с общей историей.

— Напрасно смеётесь: одно не исключает другое. Вы даже не представляете, какое количество помолвок распадается каждый год из-за неосторожных писем, да и браков, подчас, тоже. Кто знает, на каких китах стоит благосостояние госпожи Фань?

Рика подумала немножко и согласилась. Нетронутые драгоценности и украденная шкатулка говорили в пользу версии шантажа.

Переулок, с одной стороны затенённый домами, а с другой — садовыми заборами, вывел к Торговому кварталу. Вил и Рика пошли по лавкам справа и слева. Как и ожидалось, никто не обратил внимания на молодую (а, может, и не совсем молодую) женщину в широком плаще и шляпке с полями, прошедшую по улице утром. Коррехидор отчаявшись повстречать наблюдательного человека, купил себе и чародейке по лепёшке с сыром и предложил оставить эту пустую затею.