— Аутопсия начата в тринадцать часов сорок семь минут, — привычно пробормотала чародейка. Произнесённое вслух время запоминалось, словно бы даже записывалось в памяти.

Она ещё раз осмотрела кровь, обильно вытекавшую изо рта и носа убитого, и снова отметила, что к тёмной, похожей на кофейную гущу, крови из желудка примешивается алая, богатая кислородом, кровь из лёгочных артерий. Обычно встречалось либо одно, либо другое. Кровь в заднем проходе свидетельствовала о кровотечении в брюшной полости.

Чародейка непонимающе вздохнула и чарами убрала всю внешние загрязнения тела. Теперь перед ней был мужчина около сорока лет, в хорошей физической форме с практически безволосой грудью. Какие-либо внешние повреждения на теле отсутствовали, если не считать уже пожелтевшего синяка на правой голени. Скорее всего стукнулся о кровать. Вооружившись средним скальпелем, чародейка сделала классический надрез от кадыка до паха. Очень скоро девушка поняла, что ложка для измерения жидкостей ей сегодня не пригодится. Крови было много, очень много. Она практически заливала всю полость. Никакой речи о естественных причинах смерти быть не могло. Создавалось ощущение, что внутри Сюро Санди что-то взорвалось, разрезав и проткнув практически все внутренние органы от лёгких до толстой кишки. Печень выглядела так, словно её напластали поварским ножом, в лёгких зияли дыры, как будто кто-то шутки ради истыкал и их, и диафрагму стилетом. Чародейке не то, что видеть, даже читать о подобном не доводилось.

Она вымыла руки, удалила защитную плёнку (в перчатках, даже самых лучших, терялась чувствительность пальцев) вызвала Таму и взялась за зеркало Пикелоу. Тест на магию не показал ровным счётом ничего. Господин Сюро не пользовал магию даже для здоровья. Поверхность зеркала, по прихоти чародея прошлых веков, обычно радовавшая похабной визуализацией стихий, оставалась нетронутой и спокойной. Колыхнулась лишь стихия воздуха, она среагировала на охлаждающее заклинание в морге и прозекторской. При этом не существовало никакого способа естественным путём нанести подобные повреждения. Невольно пришли на ум куклы и их способность проникать в сны. Но все куклы завершили свой цикл существования, а ни демонов, ни каких иных потусторонних тварей зеркало также не показало.

Вспомнив суровое лицо Дубового герцога, выговаривавшего ей в начале зимы по поводу неподобающих занятий для незамужней девице, Рика усмехнулась и сделала все необходимые манипуляции, дабы убедиться в том, что минувшей ночью господин Сюро физической близости с женщиной не имел. Оставалось содержимое желудка. Чародейка припомнила, что за ужином в доме Харады убитый пил крепкое спиртное и ел сравнительно мало, в основном, его занимали морепродукты в соусе из жидкого соевого сыра. Анализ показал, что именно это и находилось в желудке, точнее в сравнительно целом его кусочке, да и то лишь потому, как убитый лежал на спине. Так: коньяк, его больше всего; бренди, кальмар, креветки, подсушенный хлеб, петрушка, сыр, крохи чего-то сладкого. Видимо, десерт. Нет, не десерт. В кювете, над которой Рика творила свои заклятия, а Тама крылышками прогоняла в её сторону дымок, что под воздействием чар преобразовывался в конкретные образы, медленно пузырилось содержимое желудка. Кровь? Понятно, кровь попала в туда уже после смерти, что же ещё странно сладкое, жидкое, чуть тягучее. Ничего похожего за обедом на приёме не подавалось. Рика вздохнула, вооружилась стеклянной палочкой, обмакнула её в кювету, произнесла необходимую формулу и перенесла образец на язык.

— Хорошо, что Вилохэд не видит этих манипуляций, — подумала она, — иначе и я сама, и некромантия здорово упадём в его глазах.

Перед мысленным взором возникли густо-фиолетовые, отдающие в черноту ягоды ежевики. По закону контагиона всплыло и то, с чем они соприкасались: дубовая бочка, стекло зелёной бутылки, бокал, удобно ложащийся в руку, губы, язык, пищевод и кислота желудочного сока.

— Ежевичное вино! — обрадовано воскликнула чародейка, — от пил ещё ежевичное вино.

Она тщательно прополоскала рот, сжевала один из треугольничков, он был, вроде бы с курицей, и села за написание отчёта.

Ежевичного вина, сладкого напитка, который обыкновенно принято считать чисто женским, на приёме в доме будущего министра финансов точно не подавали. Оно было слишком тёмным, чтобы не бросаться в глаза. Стоп. Рика встала и возвратились в прозекторскую. Она никогда не зашивала труп прежде, чем закончит отчёт. Мало ли что придётся уточнять. Да, всё как она и думала: в светло-красной лёгочной ткани посторонние примеси фиолетового цвета. Выплеснулось выпитое вино? Те же следы были в кишечнике. В какой-то момент чародейку осенило, как был убит Сюро Санди. Магия, конечно, но магия амулета или артефакта. Тогда следов не будет. Убийца активировал артефакт и заставил жидкость в желудке жертвы превратиться в лёд, да, об этом свидетельствуют следы обморожения, которые она сначала приняла за воспалённую от гастрита слизистую. Потом ледяной комок разлетелся на множество лезвий, практически изрезав внутренности жертвы изнутри. Рика измерила глубину поражений. Да, всё верно, достаточно, чтобы убить, но ни одно не дошло до кожи. Затейливое убийство, ничего не скажешь.

Рика написала отчёт, зашила труп, проверила заклятие, предотвращающее гниение, и загорелась мыслью немедля отправиться в Академию магии. Она уже знала, к кому ей следует обратиться, дабы получить всесторонние разъяснения по поводу способа убийства. И этим человеком был глава кафедры Магии Амулетов, профессор Вакато́ши Шо. Он славился своей феноменальной памятью, увлечённо коллекционировал артефакты и амулеты, к тому же каждое лето угнетал своих студентов археологическими раскопками в Артании и на континенте. Говорили, что получить у него отличную оценку без выезда на полевые работы практически невозможно. Рика сослалась на обязанности жрицы бога смерти и сумела отвилять от трёхнедельной поездки в заброшенную горную деревню, житья в палатках, приготовления еды на костре и усердного копания в земле по восемь часов за день. Сдала зачёт она легко, при этом Вакатоши с пристрастием расспрашивал её о применении амулетов в некромантии и выразил сожаление, что она не выбрала его кафедру. Лекции его походили на театр одного актёра с демонстрациями, забавными или страшными историями из жизни магов, а его анекдоты на грани фола снискали ему непроходящую популярность среди мужской части студентов. Словом, этот живой, невысокий мужчина, бривший голову дабы скрыть лысину, являлся светилом с мировым именем в области Магии амулетов.

— Надеюсь, господин Вакатоши припомнит меня, — бормотала чародейка, закрывая кабинет, — я показала ему свою перепелиную яшму с заключённым в ней духом ласточки, и он пришёл в совершеннейший восторг, расспрашивал, насколько долго амулет перезаряжается, сколько у ласточки вылетов, и зависит ли сила амулета от возможностей владельца.

Уже почти на остановке кэбов она вспомнила, что сегодня — воскресенье, и господин Вакатоши Шо навряд ли сидит в своём кабинете в Академии магии, и, как бы Рике не хотелось обсудить странности убийства друга дяди Джейка, придётся всё же подождать до завтра.

Чародейка решила идти домой пешком. Погода была отличная, пели птицы, расцвела сирень, и лёгкий ветерок был в радость.

— Всё завтра, — сама себе сказала она, — и доклад коррехидору, и ежевичное вино. Но где и с кем пил его господин Сюро? Ведь вино-то женское, вряд ли в карточном клубе, куда он поехал после приёма, подают такое. При этом с женщиной он не был. Ещё одна странность в целом букете странностей, окружающих это убийство с самого начала.

Вилохэд со вздохом облачился в артанскую одежду. Не то, чтобы он имел что-то против традиционного костюма своей родной страны, просто широченные брюки с заглаженными складками, может быть, и давали несравненные удобства при стрельбе из большого артанского лука, позволяли легко вскочить в седло и проявлять чудеса маневренности в бою на мечах, но в обычной современной жизни не доставляли ничего кроме неудобств. Фибс благоговейно помог завязать пояс на хаори, и коррехидор был готов к торжествам Дубового клана. На пороге появился отец.