[Сифиз: Вместе мы взрастим величайшую цивилизацию, которую ещё не видовал свет…]

Неожиданно Сифиз прервался, и свечение за ним начало медленно угасать. Ноги его всё ещё не касались земли, но теперь это было вызвано не его магией, а тем, что его на своей руке держал Ияков.

Ладонью он насквозь проткнул грудь императора и поднял над собой, яростно взирая на его изливающуюся кровью рожу.

Ияков успел добежать до него всего за секунду. Он уже не думал ни о каких битвах, ни о какой демонстрации силы, ни о каких тактиках и представлениях. Он просто подошёл. Подошёл и убил. Мгновенно.

[Ияков: СУКА!!!]

Длинноволосый пастух со всей дури вонзил тело императора в землю и начал кулаками месить его тело, из-за чего он теперь уже прямо здесь и наяву, а не где-то там в яме, разлетался в стороны кровавыми слипшимися ошмётками.

Ияков пыхтел и рычал, из его рта брызгами вырывались слюни, а сам он просто бездумно из раза в раз колотил кулаками по последним остаткам Сифиза. Он даже не пытался рассчитывать силу: земля под ним трещала, и по почве расползались самые настоящие трещины.

[Ияков: Ебучая мразь…]

Он не мог выдержать такого позора. Что угодно: любую рану и оскорбление, но не слабость. Он ненавидел слабость. Он презирал слабость. Он…

[Ияков: …]

Он боялся слабости…

[Ияков: …]

Ияков ещё пару раз вдарил по трупу императора и с безумным покрасневшим взглядом огляделся по сторонам. Все смотрели на него. Все были испуганы. Все его ненавидели. Все думали, что он был каким-то слабаком.

[Ияков: …]

Юноша поднялся на ноги. По локоть в крови. С развевающимися на ветру волосами. С закрытыми глазами. С беспрерывно пыхтящим ртом и дрожащими руками.

Слишком много накатывало. Вечно слишком много накатывало. Он просто хотел добиться лучшего. Добиться высшего.

Но с каждым шагом он только тыкался в разные стороны. Беспечная жизнь в Гердане, потуги убийства графа и потом уже просто охота за всеми сильными, переосмысление, а теперь… А что теперь?

Ияков даже не понимал этого. Ему было так грустно, что он был тупым. До безумства тупым.

[Ияков: …]

Он огляделся по сторонам. Как он вообще смог прийти к такому?.. В чём вообще смысл без разбора кромсать тех, кто славится своей силой?..

[Ияков: …]

Ему хотелось бы забыть причину всей этой череды глупостей, но он… Просто не мог…

[Ияков: …]

Тысяча южан, их стрел и бушующих заклинаний молниями рванули в сторону юноши, но он был весь в своих воспоминаниях, чтоб заметить что-то подобное.

[Ияков: …]

А ведь это всё началось ещё в детстве.

(P.S. А нахуя, собственно, заставлять вас ждать главу на 15к, если я могу сейчас дропнуть на 5к, а потом ещё на 10к? И вы прочитаете пораньше, и потом будет не так много пялить в монитор. Сплошные плюсы, всё равно на коммерцию похуй. Всем любви и бурного секса!😘)

[Ияков: …]

Порой бывает такое, что на тебя накатывает. Накатывает абсолютно безбожно и нагло, и ты никогда к этому не готов. Когда ты чувствуешь себя самым жалким, самым несчастным, самым слабым и беспомощным.

В эти моменты всё какое-то серое, и тебе вечно неуютно, словно ты бродишь по лесу, откуда на тебя смотрят сотни злобных волчьих глаз.

[Ияков: …]

Всё детство Иякова его накатывало.

[Ияков: …]

[Вамалей: Что ты здесь, блять, расселся?! А ну сдристни нахуй…]

Мужчина напротив начал фразу строго и злобно, но закончил неуверенно и тихо. Как всегда.

Голубоглазый тощий паренёк молча поднялся на босые ноги и отошёл в сторону, освободив место своему отцу.

[Ияков: …]

Вамалей выглядел невзрачно, уныло и жалко. В нём было всё от старика и ребёнка, но ничего от мужчины: губки были пухлыми, а голос высоким, в то время как лицо уже покрылось морщинами, а на макушке зияла плешь. Ему было 34 года.

Отец Иякова был чернорабочим – ни на какую нормальную профессию его не брали, а растаскивать навоз кому-то в Гердане надо было. Он вечно возвращался с работы уставший, злой и вонючий. В такие моменты Вамалей любил войти в свою хилую лачужку и присесть на кровать, где обычно и ожидал его сын.

[Ияков: …]

Ияков застал свою мать: при рождении, несколько лет, вчера да и даже сегодня – ведь она и не умирала, хоть с ними не жила.

Мать маленького голубоглазого паренька просто ушла от них. Когда мальчику было всего 5 лет, то к ним в дом пришёл коллекторы от кредитора: отец задолжал деньги местному ростовщику. У семьи не было абсолютно ничего, так что они просто изнасиловали жену Вамалея прямо на глазах у него и его сына. И нет: коллекторов была не целая толпа.

[Ияков: …]

Он был один. И отец не сделал ничего. Он просто был слабый. Отвратительно слабый.

[Ияков: …]

Матери понравилось. Это был первый раз в её жизни, когда она получила от этого удовольствие, так что она, будучи порядочной женой, не бросила Вамалея: просто начала приглашать того коллектора к ним чуть ли не ежедневно, а тот под предлогом выбивания долгов трахал её до потери сознания прямо у них на глазах, ведь в лачуге их других комнат и не было.

После она всё-таки бросила свою семью и стала жить с тем мужчиной. Ияков с Вамалеем видели её каждый божий день, но она старалась вести себя так, словно их не знала, а иногда даже натравляла на отца Иякова своих «друзей», дабы они его избили.

[Ияков: …]

А ведь они женились по любви, и она клялась ему верностью...

[Ияков: …]

Их с отцом вообще мало кто любил. Если нужно было сделать какую-ту грязную работу, то звали отца. Если нужно было найти виноватого, им непременно становился отец. Если дети хотели кого-то избить, то это был Ияков. Если кого-то и заставляли лезть в недоступные для взрослых дымоходы, где легко было пораниться или и вовсе застрять напрочь, то это был Ияков.

Единственное, что не делал Ияков, так это не был счастливым.

[Ияков: …]

[Вамалей: …]

Вамалей неожиданно развернулся в сторону Иякову и зорко взглянул на его худощавые плечики. Они все были в чернушно-желтоватых синяках и ссадинах.

[Вамалей: Это мои или тебе сегодня набили?]

[Ияков: Не знаю.]

Мальчик уже давно перестал считать все свои ушибы и кровоподтёки – это стало для него такой же обычной вещью, как для обычных детей колыбельные и поглаживания по голове.

[Вамалей: Вот гадёныш, блять…]

Вамалей размахнулся и вдарил ладонью по затылку Иякова. Ему не было так уж больно: он просто привык. Тем не менее, он знал, что надо было самому отлететь и врезаться в стену.

Руки отца были очень слабыми, так что он сильно злился, когда сын после удара оставался сидеть на месте. После такого он мог взять ботинок или что-нибудь потяжелее и уже более болезненно его избить. Самым жутким была кочерга – её мужчина доставал по особым случаям.

[Ияков: …]

Знаете, Ияков бы, и правда, был бы крайне несчастным ребёнком, если бы не одно: его отец не был самым слабым в Гердане. Слабее Вамалея был его сын.

Эта мысль всегда согревала маленького голубоглазого мальчишку. В отце он видел ту самую крохотную опору и силу: то, чего было так много у остальных, но все они были чужие. Именно поэтому он любил папу. Именно поэтому он не против был терпеть избиения и обиняки с его стороны: они были доказательством его превосходства.

[Ияков: …]

***

[Ияков: …]

Днём мальчик пытался подворовывать. Получалось редко, да и часто его ловили и били ещё до того, как он начинал. Тем не менее, для такого крохотного мальчугана занятия более прибыльного просто не было.

Частенько во время таких выходок ему приходилось выслушивать различные не самые лицеприятные вещи про его отца. Больше всего в селе обсуждалась история того, как Вамалей и стал бедняком. Оказывается, всю юность он уповал на довольно-таки крупное наследство от своего деда (отец умер ещё раньше).