— Тогда зачем это знать вам? — поинтересовался Хопберг. Мне показалось, в его глазах блеснул вызов.

— Просто так, — я пожала плечами. — Не уверена, что вы в полной мере осведомлены, в какую именно историю вас втянула Ирмалинда. Но действия её были направлены на то, чтобы запугать меня. Последнее из них оказалось слишком торопливым и неосторожным. Если бы не счастливая случайность, я бы не стояла сейчас перед вами.

— Где она сейчас?

— Вам обо всём расскажут, чуть позже.

Хопбергу потребовалось время, чтобы собраться с силами. Он внимательно посмотрел на меня, но потом всё же решил признаться:

— Она приходится мне тётей. Младшая сестра моего отца. Она попросила, и я не нашёл в этой просьбе чего-то ужасающе. Просто шутка. Я и сам не до конца понял, для чего это ей было нужно, но разве мог отказать?

— Ирмалинда говорила только о сестре, — заметила я.

— Сестер у неё нет, — Хопберг помотал головой. — Да и брата уже тоже. Больше десяти лет.

Мы помолчали пару минут, а потом Хопберг продолжил:

— Если бы я знал, что всё это задумано кому-то во вред, то, конечно, смог бы её отговорить.

— Вы знали, что она работает на Кан-Амьер?

Хопберг неопределенно взмахнул рукой.

— Я мало знаю о ней. Когда не стало отца, мы поддерживали связь друг с другом, но разговоры наши были скорее о прошлом, чем о текущем… Сам я родился здесь, в Вейзене. А она прибыла сюда только тогда, когда открылась академия.

— Хорошо, — только и сказала я. — Простите, что заставила вспоминать о неприятном, Хопберг. И спасибо за то, что всё-таки ответили. Клянусь, этот разговор останется между нами.

Хопберг кивнул, а следом поинтересовался:

— А вы остаётесь здесь?

Либо он знал больше, чем раскрыл передо мной, либо просто был догадливым — я так до конца и не поняла.

— Посмотрим… Пока — остаюсь.

Во вторник я всё же провела ещё одну открытую лекцию. Преподаватели были прекрасно осведомлены о сложившейся ситуации — многие из них видели меня тем субботним вечером, когда я с полными ужаса глазами забежала в трапезную… Так что лекция произвела настоящий фурор. Посмотреть, из-за чего я едва не стала жертвой пожара, пришёл даже ленивый. Студенты недовольно прижимались друг к другу на первых партах, как воробьи в особенно морозный день.

Да, некоторые цифры и мелкие детали были утеряны, но всё же данные о большей части экспериментов и собственные выводы я смогла восстановить. Спасибо памяти, натренированной студенческими годами…

Этично ли это было — говорить о результатах экспериментов, которые мы проводили на пару с Ирмалиндой? Я не знала. Попросила совета у Феранты, и она ответила, что эти результаты нужно обнародовать обязательно. Последний подарок Ирмалинды… Имя это на лекции я так и не произнесла.

Да, бытовая магия не была такой впечатляющей, как стихийная или боевая.

Но всё-таки я наконец показала, как можно применить потенциал камней, основываясь на привычных всем заклинаний. Конечно, это не могло не обрадовать благодарную публику.

Да только мне самой это уже не приносило никакого счастья. Подслушанный разговор не прошёл бесследно. Я задумалась об истинном предназначении, которое должны были сыграть эти камни в судьбе Лейпгарда и соседствующих с ним государств. Настолько ли оно по-доброму впечатляющий, как я себе придумала? Или всё куда более прозаичнее, а оттого страшнее в сотни раз?

Не удивлюсь, если мой предшественник сбежал именно потому, что не захотел брать на себя ответственность за чьи-то судьбы.

Впрочем, надеюсь, скоро я узнаю тайну его исчезновения наверняка. И вряд ли от кого-нибудь, кроме него самого… Ведь даже об его существовании я узнала случайным образом.

После лекции, как и в прошлый раз, нашлось достаточное число желающих углубиться в детали… Сначала я отвечала на вопросы, стоя за кафедрой, а после разговаривала со многими лично. Да, ответы я знала не на всё, но о том, что знала, говорила, даже не пытаясь ничего утаить. Затянулось это всё до невозможности… Но, к счастью или сожалению, из аудитории нас никто не выгонял.

***

Заинтересованные вскоре закончились — расползлись по своим уголкам. Остался один-единственный человек — видимо, интерес его был насколько необъятен, что переходил через все видимые и мнимые границы.

Всё то время, что я отвечала на индивидуальные вопросы, он стоял в отдалении, опираясь на одну из парт. Дожидался терпеливо… Однако, стоило мне освободиться, как он сразу же, неспешной вкрадчивой походкой приблизился ко мне.

— Прекрасная лекция, Варя.

— Благодарю, — я кивнула.

В воскресенье, сразу после того тяжелого разговора, на завтрак мы все-таки сходили — все вместе, втроём. Позавтракали совершенно безвкусной едой в угнетающем молчании. А потом я сбежала… Освободившись первой, вышла подышать свежим воздухом, а потом поняла, что не могу здесь больше находиться. Благо, оставались в кармане нерастраченные копейки — смогла вернуться в академию.

Я, конечно, не учла в тот момент, что возвращаться мне особо и некуда.

Вечером Феранта меня отыскала. Выписала мне чек на вполне приличную сумму — чтобы возместить убытки и слегка компенсировать моральный ущерб. И выделила новую комнату, которая мало чем отличалась от предыдущей. Разве что поменялись местами кровать и шкаф и исчезла возможность поговорить с соседкой — вторая комната в моём блоке пустовала.

— В твоём роду не было птиц? — поинтересовался Гетбер, пристально глядя на меня.

— Почему именно птиц?

— Птицы такие же неуловимые. Особенно маленькие, которые живу в кустах. Вслушаешься — шуршит листва, но попробуй их хотя бы разглядеть… не говорю уже о том, чтобы словить… и останешься ничем, так ещё и обсмеянный. — Пару мгновений помолчав, он добавил: — Значит, какие-то другие звери всё-таки были? Мышки?

— Никого не было. По крайней мере, никого, о ком бы я знала.

И снова этот обмен взглядами. Сколько ещё мы будем то отдаляться, то приближаться? До тех пор, пока качели не разгонятся настолько, что на них уже невозможно станет держаться? И мы стремительно полетим вниз, вот уж точно птицы. Только птицы, приземляясь, не расшибают лбы.

— Когда здесь заканчивается учебный год? — спросила я.

— По сути, никогда, — ответил Гетбер. — Через две недели будет что-то вроде отпуска на месяц, чтобы ученики могли выдохнуть. Потом учёба возобновится, причём с преобладанием практик на свежем воздухе. Потом ещё один отдых в конце лета, потом — в середине осени. Можно, пожалуй, считать последними текущие две недели: летний период считается промежуточным этапом, а с осени отсчитывают новый курс. Но многие занятия начинаются, когда им вздумается, также и заканчиваются. Твои лекции, не сомневаюсь, можно продолжать ещё очень долго.

Я кивнула и посмотрела в сторону окна:

— Может, выйдем прогуляться?

— С превеликой радостью, — он чуть улыбнулся, — мне тоже жутко надоело это душное помещение.

Цветущая весна подходила к концу. Лепестки едва ли проглядывались, и то лишь на нескольких кустах — остальные целиком сбросили торжественное одеяние. Один раз в год сады цветут… И каждый раз, отцветая, наводят какую-то жуткую тоску.

Мы заняли одну из лавочек — возможно, ту самую, на которой сидели во время нашего первого полноценного разговора.

— Значит, этот месяц я буду свободна? — спросила я, рассматривая носки ботинок.

— Возможно, — ответил Гетбер, — если Феранта не запрёт тебя в лаборатории, чтобы не терять такой прекрасной возможности разузнать о камнях побольше.

— Но ведь и учителям нужен отпуск, не только ученикам.

— Я согласен с тобой, — он кивнул, — но то, с чем согласен я, очень часто не равно тому, с чем согласна Феранта.

— До того как оказаться здесь, я два года подряд работала без перерыва, — призналась я, — работа по гранту, это что-то очень похожее на нынешнюю ситуацию. Есть определенный объект или направление, на которое правительство готово выделить деньги. Ты подстраиваешь под этот запрос возможности своей лаборатории, а потом трудишься беспрестанно, периодически отчитываясь. Сделать обычно надо много, но рук всегда не хватает. Вот и приходилось пропускать и выходные, и каникулы.