А пахнет от плаща хвойным лесом, смесью сосны и кипариса, как будто мы вдруг оказались далеко-далеко от цивилизации.

— Это условие, — ответил он просто. — Один из законов, на которых держится наше хрупкое мироздание. Если душа сделала вклад в другой мир и через секунду канет в небытие, то мы имеем право забрать её в свой мир, чтобы она принесла пользу и нам.

Я невесело хмыкнула:

— Обязательное донорство? В моей стране у погибшего могут забрать орган, если он ещё жизнеспособен и может спасти жизнь кому-то другому. Даже не спрашивая разрешения у родственников.

— Видишь, — улыбнулся Гетбер, — у наших миров много общего. Значит, ты быстро здесь освоишься.

Вот вам и новая жизнь с утра. Прожигаешь дни, мечтая о том, чтобы в один волшебный момент всё изменилось. Всё меняется, и тебя охватывает страх. Ты готова отдать всё, лишь бы вернуться к своему прежнему состоянию.

Зажмурилась на секунду. Я просыпаюсь, я просыпаюсь, я просыпаюсь…

Распахнув глаза, я встретилась взглядом с Гетбером. Спросила, прежде чем он начнет надо мной смеяться:

— И какая от меня польза? Нельзя было найти преподавателей где-то поближе?

— Можно, — Гетбер пожал плечами, — но только не в твоём случае. Как ты поняла, не написано книг, по которым можно было бы познать твой предмет. Поскольку то, чему ты должна научить, тебе сначала предстоит постичь самой.

— Как вы вообще поняли, что я могу что-то вам дать?

В его словах была логика. И все-таки ухватить её спутанные нити оказалось непросто.

— За тобой… не то чтобы наблюдали, но иногда приглядывали. И оценивали, будет от тебя польза или нет. Выходит, оценили, что будет… Ты не одна, кто подходил, но одна из. Извини, что так прямолинейно. Переместить тебя из твоего мира в наш, живую, было бы слишком сложно. Поэтому ответственные ждали, когда… собственно, когда подвернётся шанс позаимствовать у кого-то из вашей группы один очень важный орган. Душу.

И он добавил, пытаясь опередить мой следующий вопрос:

— Про камни, с которыми ты имеешь дело, тебе лучше спросить у Феранты. Я не углублялся в эту тему. Знаю, что они обнаружились при создании рудников неподалеку. И что свойства их обнаружились случайным образом, лишь потому что при раскопках участвовал маг. Маг, решивший поколдовать… Чем это обернулось, вам в красках расскажет Феранта. Если кратко, то в этих камнях есть потенциал, который превосходит возможности обычного мага. Но нам надо понять, как его раскрыть.

А я ведь всего лишь хотела спросить, могу ли я вернуться и сколько это будет для меня стоить.

И ещё кое-что.

— Почему я понимаю речь?

— Точно, — Гетберу явно понравился мой вопрос. — Хорошо, что напомнила, сам я забыл об этом сказать. Ещё одним важным условием, которое дает душе право так легко прыгать между мирами, является наличие ней хотя бы крупиц магии. В тебе эта крупица есть… Для правильной работы заклинаний она не годится. Но кое-какие преимущества все же дает. Например, встроенный перевод на язык, который используется в нашей империи. Поэтому ты говоришь привычные слова, но до нашего слуха они долетают словами, которые, в свою очередь, привычны нам.

— И письменность.

— Да, — Гетбер кивнул. — Пишешь ты тоже на нашем языке, но воспринимаешь его так, будто это твой собственный.

— Вам, выходит, и чужие языки не надо изучать? — хмыкнула я. Только и остается, что цепляться за глупости, когда говоришь о таких серьезных вещах. Иначе можно сойти с ума, без шуток.

— К сожалению, надо. Ты и сама не поймешь речь жителей соседних государств. У этого преимущества, скажем так, одноразовое действие.

— И вашу истинную речь мне никогда не услышать?

— Твоя магия не спит. Медленно и неохотно, но все-таки она работает. Постепенно наш язык сменит твой собственный. Сама начнешь говорить на нём и продолжишь понимать наш. Это сложно объяснить. Ты сама к этому придёшь, когда испытаешь.

Мы остановились в самом центре сквера.

Я ведь в старших классах и на гитаре играла. Недолго, пару лет, потом стало не до того. Так бы устроила им тут концерт… Всей академией собрались бы, чтобы послушать мои возмущения и крики.

— У тебя есть ещё вопросы? — невинно поинтересовался Гетбер.

— Больше нет. Спасибо. Красивая сказка, — заметила я. — Надеюсь, я не забуду её, когда проснусь. Такой изощренной фантазии я прежде нигде не встречала.

Гетбер вдруг оказался прямо напротив меня. Мне приходилось держать голову слегка приподнятой, чтобы смотреть ему в глаза. Я хмурилась — он улыбался. Наверное, вдвоем мы создавали нечто вроде баланса — наложи друг на друга наши лица, получишь идеальное равнодушие, гладкое, как металлическое лезвие.

Он не стал меня переубеждать. Вместо этого сказал:

— Я сейчас отправлюсь в непосредственно Вейзен, работа… Увы, одним преподаванием не наешься. Не желаешь составить мне компанию? Покажу парочку интересных мест. Пора тебе взяться за изучение этого мира, раз уж ты оказались его невольницей, — Гетбер усмехнулся.

Я произнесла ему в укор:

— Вот вы смеётесь… Но ведь, если вы в самом деле сказали правду, то поводом для ваших шуток служит моя смерть. Не думаю, что это красиво.

Его улыбка сменила тон. Появилась в ней некая горечь — горечь вкупе с насмешливостью.

— Как пожелаешь. Ну, я пошёл.

Он резко развернулся и сделал несколько шагов в направлении той дорожки, по которой мы шли только что. Я окликнула его вопросом — ещё одним, который возник в голове несмотря на мою собственную уверенность в том, что я больше ничего не стану у него спрашивать:

— Кто вы?

Гетбер посмотрел на меня через левое плечо:

— Тот, о ком не будет написано легенд и исполнено песен. До встречи, Варя.

Я осталась стоять. Когда за Гетбером захлопнулась дверь, я поняла, что он забыл забрать у меня плащ. Но не стала догонять. Оставила несчастный лежать на лавке, ставшей свидетельницей наших откровенных бесед.

Чужого мне не нужно.

Ни плаща, ни мира.

Лаборатория все-таки обнаружилась. Она чем-то неуловимым напомнила лаборатории, в которых мне самой удалось поработать (а было таковых аж трое). Те же широкие столешницы, ящики под ними и полки — над. Множество реагентов с пожелтевшими от времени этикетками. Есть даже что-то вроде приборов, правда, прежде чем ими пользоваться, надо сначала понять их функции. На отдельном столике, возле крохотного оконца, световой микроскоп старинной модели. Я немного покрутила винтики, но так и не смогла его настроить. Нужно будет заняться этим позднее, в солнечный день.

Размах, само собой, куда скромнее, чем в современных научно-исследовательских институтах. По сути, это лаборатория — каморка, нечто вроде подсобного помещения в самом конце коридора, которое расчистили от одного хлама и завалили другим. Принесли всё более-менее интересное и по теме из того, что удалось найти, как шепнула по секрету Ирмалинда. Правда, произошло это ещё в прошлом году, так что и более-менее приличное уже успело запылиться.

И все-таки эту лабораторию Феранта мне показывала с гордостью — гляди, мол, целый исследовательский центр в твоём распоряжении! Встретила меня во время обеда, вскоре после того, как Гербер поделился со мной своими соображениями. И повела смотреть.

Я отчего-то ничего у неё не спросила. Но боялась не того, что Герберу выпишут выговор за излишнюю болтливость. А того, что она сначала зависнет на несколько секунд, а затем покивает головой и выдаст, что Гербер сказал чистую правду.

И ещё мне наконец сообщили расписание. Четыре пары, по одной в день. Две пары за понедельник и вторник, две — за четверг и пятницу. В среду я официально работаю в лаборатории. Во все остальные дни — как повезёт.

И даже объяснили, сколько я буду получать. Не так уж и мало, зря Гербер прибеднялся. На месячную зарплату можно купить штук семь неплохих платьев, и при всём этом тебя обеспечивают жильём и питанием.