— Не уверена, что смогу расплатиться, — честно призналась я.

— Не переживайте об этом, — попросил Вилсон.

— Хотя я заметила — по тому же дому с одеждой, например — что цены здесь ниже, чем я ожидала.

Я взглянула на один из иллюминаторов: солнечности сегодняшнего дня пришла на смену пасмурность. Ну и хорошо, ведь про солнцезащитные очки я совсем забыла. Зато про молоток — нет. Надо срочно пересмотреть приоритеты.

— Средние зарплаты по городу сильно ниже преподавательских, — объяснил Вилсон. — Я знаю, сколько примерно получают преподаватели, мне нашептали на ухо. Так вот: труженики заводов или, скажем, бесконечных бухгалтерий получают раза в три меньше.

Вот оно как. Город передовой, продвинутый, но бедность никуда не делась.

Я бы Вилсону про наших учителей рассказала, да только боюсь в очередной раз его шокировать.

— Так что там насчёт спектакля? — улыбнулся он.

Но моё волнение уже успокоилось, поэтому я ответила просто:

— Хороший. Неоднозначный, но хороший. Актриса, которая играла главную героиню, конечно, выше всяких похвал.

— Оттолайн Гилен? О, знаю такую. Я ей передам. Думаю, она в любом случае спросит мнения моей спутницы. Эта актриса очень любит незаметно для всех посматривать на балкон, который вот уже полтора десятка лет по праву принадлежит мне.

Пятнадцать лет! Я ни в одном месте не прожила столько времени.

— И вы смотрите один и тот же спектакль по кругу? Не надоедает?

Вилсон пожал плечами и признался:

— Не то чтобы я посещаю все до единого спектакли с участием моей любимой актрисы, но все-таки каждую постановку раза хотя бы по три я лицезрел. Теперь-то вы понимаете, почему мне иногда очень хочется вздремнуть.

— А сами вы на той сцене не выступаете?

— Только этого не хватало. Никаких преимуществ такие выступления мне не дадут, лишь одни сложности. Начиная от сравнения моего скромненького таланта с её великим. И заканчивая тем, что я всё-таки выбрал для себя иной путь. Тогда, на маскараде, я согласился поучаствовать в спектакле по просьбе одного моего хорошего друга. Но он нечасто просит меня о подобных вещах.

Начался ужин.

Я и рестораны ведь посещала нечасто. Пару раз меня звали туда, ещё студентку, и вечный недостаток денег не позволял разгуляться. А самое обидное — оба этих раза еды приносили ложку, зато размазывали её по тарелкам с диаметром пиццы.

Здесь с посудой обошлись куда оригинальнее, но обо всем по порядку. На первое у нас были одинаковые овощные супы-пюре вкупе с зарумяненными, посыпанными какой-то пряной травой гренками. Вот только для гренок никто не выделил отдельного блюдца: они лежали поверх чашки с супом, состыкованные, как напольные доски.

И уже на второе — рыбная запеканка в томатном соусе. Она растаяла во рту, как первый снег, но ещё больше поразила меня своей подачей на грани эстетики и отвращения. Керамические чашки представляли из себя морское чудище наподобие нашего удильщика, только без фонарика над головой. По спине рыбищи шел разлом, внутри которого, собственно, и прятались томатно-кровавые внутренности.

— Своеобразно, да? — развеселился Вилсон.

— Хорошо они придумали.

— Знал, что вы оцените, — он хмыкнул. — Ещё десерт!

Впрочем, десерт нам задержали. Зато у погоды никаких задержек не было. Вместо того, чтобы плавно перейти к бархатной синеве, небо с каждым мгновением становилось всё более серым и мрачным. И даже сквозь эти маленькие окошки было видно, как качаются на тонких шеях фонари — разбушевался ветер.

***

Зонт я тоже забыла купить. Ни от солнца не смогла защититься, ни от дождя теперь не спасусь. А ведь к тому моменту, когда десерт нам все-таки принесли, дождь уже начался. Крупные капли устремились к земле, точно сорвались с цепей сторожевые псы, жадные до справедливости, подгоняемые воздушными хлыстами. Есть в этом своя прелесть: если прикрыть глаза, то можно представить, будто ты и в самом деле находишься на корабле. Стоишь на самом краю палубы, подставляешь себя ветру, и он трепет тебе одежду и волосы, срывает с рук цветные браслеты, отрезвляюще бьёт по лицу. Начинается буря, капитан отдаёт приказ — срочно прятаться по каютам, а ты продолжаешь стоять, всё ждешь чего-то.

И дожидаешься того момента, когда корабль терпит крушение. Оказывается вдруг, что и корабль-то крошечный — с лёгкостью уместился бы к тебе на ладонь; и капитан вряд ли хотя бы раз видел море своими глазами, всю свою сознательную жизнь пробывший взаперти на театральном балконе.

— С этим корабликом, думаю, они тоже неплохо придумали, — замечает он.

И вот перед тобой встает новая задача: этот сокрушенный корабль съесть.

Бисквитный корпус, покрытый глазурью. Мачты из тёмного шоколада, переломанные по местам стыков. И паруса из полупрозрачной карамели: некоторые целые, а другие надтреснутые, так что мне даже стало интересно: кондитеры специально бьют по карамели маленькими молоточками наподобие моего или обратили свои неудачи в такую вот оригинальную задумку?

— Неплохо, — согласилась я, — только который раз за день очень уж печально. Под стать хаосу, который творится за окном.

— Я понял вас, — Вилсон серьёзно кивнул. — Да, есть у этого местечка такие слегка мрачноватые мотивы… — Он взглянул в сторону кухни, куда минуту назад унесли наших пронзенных рыб. — Но я знаю ещё одно хорошее местечко. Там куда веселее, и вам точно понравится. Думаю, мы можем сходить туда. В следующий раз.

Зря я вообще про этот следующий раз ляпнула. Загнала в ловушку саму себя. И зачем-то Вилсона в неё впутываю. Как в сегодняшнем спектакле, только наоборот.

— Сосредоточьте своё внимание на учёбе, Вилсон, — заметила я. — Постарайтесь не отвлекаться на всякое лишнее, и в том числе — на меня. Впрочем, зачем я вас учу? — добавила сердито. — Вы ведь и без этих советов прекрасно все понимаете.

Карамель хрустит точь-в-точь, как лед. И ещё, может, как разбиваемое сердце. Я знаю, о чём говорю — моё сердце приходилось дважды собирать из осколков. Швы уплотняла, чем приходилось — так что на месте стыков не золото, а разведенный с водой пепел.

Время расправилось с кораблями — вскоре место их крушения опустело. Только когда это произошло, Вилсон заметил:

— И всё-таки, Варвара, я посмею впервые за всё наше знакомство с вами не согласиться. Вы не правы.

— Нет, я права. Просто вам пока слегка не хватает опыта, чтобы это понять.

Я только теперь заметила часы: они пристроились в центре одного из штурвалов и практически полностью с ним слились.

Двадцать семь минут восьмого. А Гетбер обещал быть у двери в аудиторию ровно в восемь. За оставшиеся полчаса мне нужно вернуться на остановку и дождаться омнибуса, и всё это — под проливным весенним дождём.

— Мне пора, — заметила я, силой удержав себя на месте, чтобы не подскочить. — Сколько я должна за ужин?

— Нисколько, — ответил Вилсон, — ведь я целых два раза за сегодняшний день пригласил вас в это место, значит, и мне платить по счетам…

Я не имела ни малейшего представления о том, сколько на самом деле должна — спасибо Вилсону, который разбирается в меню лучше местных официантов. Денег у меня осталось не так много, и, предусмотрительно оставив сотню на мелкие расходы, я выложила на стол оставшиеся две.

— До встречи!

Жизнь научила меня быстрым сборам. Подхватив сумку с покупками, я уже через мгновение быстрым шагом преодолевала пролёт между столиками. Вилсон даже сказать ничего не успел. Он, может, и догнал бы меня, когда опомнился; но дождь, чрезвычайно обрадовавшийся новой жертве, мгновенно накинул мне на плечи плащ-невидимку.

Догнал бы, если бы я не перепутала направления и не побежала в противоположную от цели сторону.

Мне нужно было найти театр и уже через него подойти к площади. А я зачем-то ринулась к периферии города и поняла это не сразу, лишь когда уменьшилось количество различимых через пелену дождя огней. Пришлось возвращаться. Так и вышло, что я уже промокла насквозь, ещё даже не достигнув остановки.