Но сейчас я не мог рассчитывать ни на неонатолога, ни на реаниматолога — никто не знал, сколько мы должны продержаться в этом чёртовом лифте. Поэтому пришлось мобилизовать весь внутренний ресурс, чтобы минимизировать возможные травмы.

К счастью, Люба оказалась настоящим бойцом. Благодаря её стойкости и упорству, через несколько минут в от стен отразился отчаянный детский плач. После того как мальчик оказался на моих руках, лифт двинулся.

В коридоре шестого этажа нас уже ждала целая команда специалистов. Успешно перерезав пуповину, новорождённого понесли в детское отделение, а Любу, после рождения последа, увезли в реанимацию.

Моя миссия была выполнена — и ребёнок, и мать теперь находились в надёжных руках. Прислонившись к стене, я медленно сполз на пол и перевёл уставший взгляд на растерянную Лину.

Сейчас её кровь остывала. Адреналин медленно отпускал тело, и от этого нежная женская кожа белела. Лина тяжело дышала, бесцельно уставившись в точку перед собой. Один Бог знал, о чём она сейчас думала… Поэтому я не сразу заговорил с женой.

— Ты молодец, — прошептал, легко толкнув её плечом. — Если честно, боялся, что запаникуешь, будешь бить по стенам, с требованием выпустить нас, — мягко улыбнулся. — Но ты не только взяла себя в руки, но и помогла Любе успокоиться. Спасибо…

— Как ты с этим справляешься? — не реагируя на мою благодарность, меланхолично спросила Лина. — Каждый день видишь страдания женщин, знаешь, что в любую секунду всё может пойти не по плану, принимаешь решения, от которых зависит чужая жизнь… — она повернула голову, стеклянными глазами посмотрев на меня. — Почему ты до сих пор не сошёл с ума?

— Не знаю, — усмехнувшись, коротко пожал плечами. — Возможно, я просто знаю, что на место боли всегда приходит счастье, — вздохнув, отвёл взгляд в сторону. — Видеть, как измученная тяжёлыми родами мать прижимает к себе долгожданного ребёнка — упоение для меня. Понимание того, что я помогаю женщинам исполнить одно из главных их предназначений, придаёт мне сил.

У меня, правда, не было ответов на вопросы Лины. В моменты, когда мне не удавалось спасти пациенток, я действительно сходил с ума, порывался уйти из профессии. Но после, видя надежду в глазах приходящих на приём женщин, я останавливался.

Со временем чувства тупились — руки перестали холодеть, а я, принимая важное решение, больше не колебался. Только вот страх снова увидеть безжизненный взгляд недавно горевших глаз до сих пор не отпускал.

— Я горжусь тобой, — я замер, услышав тихий голос Лины. — Горжусь и восхищаюсь… Знаешь, раньше я буквально ненавидела этот центр, бесконечных пациенток и твою постоянную занятость. Мечтала, что рано или поздно сможешь отказаться от работы здесь, примешь предложение отца и уйдёшь в его клинику, — она шумно вздохнула. — Но только сейчас я поняла: это не просто работа… Это призвание, Филипп! Сквозь боль и отчаяние ты помогаешь свершиться чуду. Настоящему чуду.

Лина продолжала говорить, но я больше не слушал её. Наблюдая за тем, как невольно подрагивали брови, морщился курносый нос и приоткрывались соблазнительно пухлые губы, я снова задумался: как так феерично мне удалось потерять своё счастье?

К сожалению, в тот момент я не мог поступить иначе. Лина так хотела большую семью, детишек… Настойчиво пыталась забеременеть. А я никогда бы не смог осуществить эту мечту.

Два года назад после кучи анализов и обследований мне поставили неутешительный диагноз — варикоцеле. Из-за расширения вен нарушилось кровоснабжение, что привело к снижению вероятности отцовства.

Мама называла бракованной Линой, не догадываясь, что дефектным был её сын.

Но если раньше, зная о возможных последствиях и вероятности восстановления фертильности, я не соглашался на операцию. То сейчас готов был рискнуть.

Глядя на обессиленную Лину, я вдруг понял, что до сих пор люблю её. Люблю настолько, что готов лечь под нож, отказаться от работы, стать для неё домашним мужем, лишь бы она вернулась ко мне. Лишь бы снова стать для неё семьёй…

/Виталина/

Прошло чуть больше двух недель после моего трудоустройства в центр. Признаться честно, я уже привыкла и к частым встречам с Филиппом, и к нескончаемому круговороту счастья и боли, наполняющим это место.

Бегая по делам, на лицах пациенток я часто видела радостные улыбки — без тени сомнения, наши врачи многим возвращали веру в чудеса. Но были и те, от кого исходила горькая энергетика безнадёжности… После приёма они всегда присаживались на лавочку и тихо страдали, оплакивая своё непомерное горе.

И если, проходя мимо них, я чувствовала, как от скорби сжимается сердце, то что ощущали врачи, оглашая роковой приговор? Оксана Фёдоровна говорила, что, работая здесь, доктора черствели, становились равнодушными к проблемам других… Со временем в них атрофировалось сострадание. Но, наблюдая за Филиппом и Ромой, я понимала — она не права.

Сочувствие было одним из главных преимуществ врачей нашего центра.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил Рома, когда в обеденный перерыв мы столкнулись в столовой.

— Не знаю, — взяв тарелку овощного салата, ответила я. — Думала с девчонками встретиться… Ужасно соскучилась по ним. Из-за работы мы практически не видимся.

— Значит, занята? — он расстроенно посмотрел на меня.

— Возможно, нет, — натянуто улыбнулась. — У Маши в последний момент могут поменяться планы. Точнее, их с лёгкостью перекроит Димасик, — имя возлюбленного подруги я произнесла с особым пренебрежением.

— «Димасик»? — рассмеялся Рома. — За что ты так с ним?

— За всё хорошее, — вздохнула. — Да и плохое тоже… Так что пока не могу точно сказать, чем буду заниматься вечером. А почему ты спросил?

— Думал пригласить куда-нибудь… — Рома поставил поднос на стол. — Может, кино или новая выставка картин… Хочешь, просто прогуляемся в парке? Я знаю местечко, где подают удивительно вкусный кофе.

— Давай я отвечу ближе к вечеру? — чувствуя, как от смущения запылали щёки, поспешила взять стакан холодного сока. — Не хочу сейчас обнадёживать тебя…

— Конечно, — расслабленно улыбнулся он. — Я буду ждать.

Если честно, это было не первое приглашение на свидание. Около недели назад Рома стал открыто оказывать мне знаки внимания. Сначала он обходился комплиментами, утром и вечером подлавливая меня около входа в перинатальный центр. А потом перешёл к действиям…

Среди бела дня часто заглядывал к нам, таская кофе с милыми рисунками, дарил цветы, один раз даже попробовал напроситься вечером в гости. Только сейчас я была совсем не готова принимать его ухаживания.

Конечно же, мне безумно хотелось снова влюбиться, постараться построить крепкие отношения. Но разве я могла открыться Роме, чувствуя при этом, как стенает сердце при виде бывшего мужа? Конечно же, нет.

После вкусного обеда на рабочее место я вернулась раньше Оксаны Фёдоровны. Стоило переступить порог кабинета, как до меня донёсся потрясающий запах свежеиспечённых круассанов. Оглядевшись, на своём столе я увидела перевязанную атласной лентой коробку и небольшую записку.

«В последнее время ты слишком задумчива… Я же невыносимо скучаю по твоей улыбке. Зарядись эндорфинами и продолжай освещать мир. P.S. Круассаны из нашей любимой кондитерской. Долго думал, какие взять, поэтому остановился на ассорти. Приятного чаепития».

Почерк Филиппа я могла узнать из тысячи. Несмотря на профессию, бывший муж обладал каллиграфическим письмом — каждую букву он выводил с такой точностью, что ошибиться в чтении было просто невозможно. Наверное, фармацевты, читающие рецепты, и покупающие лекарства пациенты молились на него.

— Как вкусно пахнет, — в момент, когда я развязывала ленту, в кабинет зашла Оксана Фёдоровна. — Неужели в нашей столовой теперь и выпечку продают?

— Нет, — легко улыбнулась я. — Это подарок…

— От кого? — начальница с интересом заглянула в коробку. — Неужели от Филиппа Александровича? — в ней явно проснулся азарт.