© 2023. GIRL ABROAD by Elle Kennedy

© Анна Иевлева, перевод на русский язык

© RAJEL.ART, иллюстрации

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Он повсюду следует за мной. Я-то думала, что отделалась от него, выбравшись из окна спальни и вернувшись в прачечную через площадку перед бассейном, но не тут-то было: пусть папу я и не вижу, но его бестелесный голос продолжает вещать – на сей раз о том, как совсем недавно прямо возле станции лондонского метро кого-то пырнули ножом. У нас на столе стоит колонка «Эхо», и папин голос разносится как раз из нее. Сам он находится где-то в глубине дома и оттуда зачитывает мне криминальную статистику британской столицы.

Вот только я не слушаю. Отрешившись от всего, что он говорит, я вынимаю из сушилки одежду и тащу обратно в свою комнату, где почти весь пол занимает внушительных размеров крепость из чемоданов и коробок. У меня было несколько недель, чтобы собрать вещи. Тем не менее каким-то образом я умудрилась отложить дела, занимающие больше всего времени, на самый последний момент. Примерно через час мне ехать в аэропорт.

– Возросло число преступлений с применением холодного оружия, превысив отметку в шесть тысяч…

Папа снова заводит свою шарманку, и я выключаю колонку у себя в комнате. Как только выберусь из Штатов, попрошу кого-нибудь отрубить ему интернет, а не то он себя до сердечного приступа доведет.

У меня вибрирует телефон, и я уже ожидаю увидеть на экране надпись «Папа», но это моя лучшая подруга Элиза, так что я включаю громкую связь и швыряю мобильник на кровать.

– Прости, что не смогла приехать, – произносит она вместо приветствия. – Мы уже должны были вернуться, но маме ведь надо было разругаться с парковщиком! Придралась к вмятине на бампере, хотя я уверена, что она сама же ее оставила, когда в очередной раз врезалась в пикап нашего ландшафтного дизайнера, так что мы все еще…

– Все нормально. Правда. Ничего страшного.

Я начинаю складывать рубашки и легинсы, поспешно распихивая их по несессерам. Сборы приобретают лихорадочный характер, потому что, если верить стрелке часов, толком все сложить я точно не успею. В итоге я в отчаянии пытаюсь засунуть сорок фунтов мятой одежды в чемодан, который, кажется, вот-вот лопнет. Еще несколько дней назад я представляла свой отъезд тщательно организованным, но от этого замечательного образа не осталось и следа.

– Но ты же меня бросаешь! – притворно хнычет она в неизменно ироничной, будто неохотно-заинтересованной манере. Элиза считает, что если утром она проснулась, а конец света еще не настал, то день прошел даром, а я принадлежу к скромному числу людей, которых она в этом несчастном мире не слишком презирает. Просто очаровательно. – Я целый год не увижу тебя. Я буду скучать.

Я в ответ фыркаю.

– Ты там не перенапряглась, пока рожала это признание?

– Было больно, – согласно вздыхает она. Элиза никогда ни в ком не нуждалась и никогда ни по кому не скучала, это факт.

– Я ценю твои усилия.

Так или иначе, я знаю, что мой отъезд ей не безразличен.

Честно говоря, я завидую ее умению во всем полагаться на себя. Тому, насколько ей комфортно наедине с собой, ее безразличию к тревогам, сомнениям и страхам. Ее можно без предупреждения высадить в любой точке земного шара, и она будет вполне довольна сложившейся ситуацией, если, конечно, сумеет найти, где выпить чашечку приличного кофе.

Телефон пиликает – мне кто-то звонит. Я обещаю Элизе набрать ее, как только сяду в самолет, и отвечаю на звонок, не глядя на экран. Честно говоря, я ожидаю, что позвонят мои будущие соседи. Учитывая разницу во времени и расстояние между Нэшвиллом и Лондоном, скорее всего, нам уже не удастся поговорить – разве что когда я заявлюсь на порог своей новой квартиры.[1]

– Алло?

– В Лондоне женщины в возрасте от шестнадцати до двадцати девяти в восемь раз чаще становятся жертвами…

– Папа, серьезно? Ты поговорил с доктором Ву о своей разбушевавшейся паранойе и сепарационной тревожности?[2]

– Доченька, послушай. Лондон – опасный город для молодой женщины. Я там шесть месяцев провел, ты же знаешь.

Да. Все знают. Он там жил, пока писал, а потом и записывал свой третий альбом, причем не где-нибудь, а на Эбби-Роуд в честь которой «Битлз» назвали свой одиннадцатый студийный альбом и в честь которой тридцать два года после них назвали меня.

– Ты ведь понимаешь, – начинаю я, с трудом застегивая очередной чемодан, – что в глазах остального мира Соединенные Штаты считаются жестокой и варварской страной, где обществом правит преступность, да?

– Ты же не в кино в деловом центре Нэшвилла собираешься, – парирует он, полностью игнорируя мои слова. – Лондон – большой многонациональный город. Там можно сесть в кеб и исчезнуть с лица земли.

– Твоя дочь на семестр едет учиться за границу, а ты устраиваешь марафон «Заложницы». Доктор Ву вряд ли скажет, что это здоровый защитный механизм.[3]

– Ну Эбби.

– Ну папа.

– Тебе девятнадцать. В Великобритании в этом возрасте уже можно алкоголь употреблять. Что ж поделать, если я не в восторге от мысли о том, что моя крошка отправляется на другой континент жить с незнакомыми мне людьми и ходить по клубам, где ее будут спаивать засранцы-англичане?

– Не то что американские засранцы.

– Ну Эбби.

Теперь я окончательно уверилась в том, что папа слетел с катушек. Он никогда не ругается в моем присутствии. За ужином со мной он медленно потягивает вино из бокала и вообще почти не пьет. Папа перестал гастролировать, когда мне было одиннадцать, и с тех пор идет на любые крайности, чтобы как-то нейтрализовать образ рок-звезды Ганнера Блая и вылепить из себя идеального отца. Я до сих пор считаю, что больше всего его шокировали фотографии в таблоидах, на которых он выносит меня, еще совсем кроху, из автобуса, в котором группа гастролировала в то время. В зубах у него сигарета, в одной из рук бутылка виски, в другой – я. Он тогда хорошенько перепугался. Распереживался, что я, когда вырасту, пополню ряды прожженных отпрысков знаменитостей, дегенератов, которые то в реалити-шоу снимаются, то лечатся в клинике от очередной зависимости, то орут как резаные в программе «Взгляд». И при всем этом боялся, что с ним я буду общаться только через сплетни на страницах желтой прессы.[4]

Иными словами, я люблю папу, но он нервничает так, что превращается в психа, и его гиперопека начинает действовать на нервы.

– Пап, уверена, ты бы предпочел, чтобы я окончила колледж, сидя взаперти у себя в спальне, но я могу о себе позаботиться. Пора перерезать пуповину. Я уже большая девочка.

– Ты не понимаешь. Я знаю, как легко пара бокальчиков превращается в пару бутылок… или чего-нибудь еще более проблематичного…

Ой, да ради всего святого…

– Так, мы можем вернуться к этому чуть позже? А то у меня тут такие дебри, ты не представляешь.

Я вешаю трубку, не дожидаясь ответа. Если пойти у него на поводу, он совсем себя накрутит.

Заявку на программу обучения на втором курсе в лондонском университете Пембридж я подала по инициативе преподавателя истории Европы и была в тот момент в умопомрачении после просмотра «Острых козырьков», «Короны» и «Острова любви». Хотя оценки за первый курс у меня были превосходные, а преподаватели с радостью написали рекомендации, я ни на мгновение не верила, что меня и правда примут. А потом получила сообщение по электронной почте, и вся моя жизнь перевернулась с ног на голову. Внезапно пришлось поведать моему сверхзаботливому отцу, что я собираюсь уезжать не только из родного дома, но и из страны.[5]