Видимо, проект говорящего ящика Баженова был всё-таки заморожен ныне покойным Патриархом. Который в свою очередь, погиб из-за заговора Разумовского, который, как мне кажется, был инициирован моими увлечениями по работе с женскими контурами. Которые случились из-за моего возвращения в себя любимого.

Короче, я уже изменил будущее. Порядочные писатели-фантасты уверяют, что мироздание таких шуток не любит и разрушается.

Большую часть перелёта до Новосибирска я провёл в медитации, отвлёкшись лишь один раз, когда бортпроводник предложил мне горячий обед. Я с удовольствием согласился, и, поглядывая из иллюминатора на проплывающую внизу Россию, с большим аппетитом умял как булочку с ветчиной, так и горячую говядину с рисом. Набор приятный, сытный, и без изысков. Если бы тут в меня попытались бы запихнуть какого-нибудь варёного осьминога или же горсть анчоусов, то настроение бы моё мигом перестало быть столь благодушным.

А так Новосибирск внезапно встретил меня снегом. Особенно ярким это впечатление оказалось по причине того, что я прилетел в лёгкой куртке, совсем не озаботившись переменами погоды. Хорошо, что ещё одна «Тверчанка» ждала нас у трапа, и никто не пытался устраивать мне пышную встречу. Я бы околел, пока там ритуальные танцы закончились.

Люди в чёрном действовали молча, сноровисто, будто бы возили так гостей уже не первый раз. И это чуточку напрягало. Но… Что я знал о напряжении! Настоящее напряжение ждало меня позже, на секретном объекте Первой Церкви.

Вообще, снаружи это вовсе не выглядело секретным объектом. Мы проехали несколько простых деревень, миновали мост через извилистую речку, а после этого остановились у одинокого дома на холме. Совершенно обычное здание, обшитое синими досками. Белые ставни, серая крыша. Участок огорожен покосившимся забором, скорее защищающим территорию от набегов коров. У самого дома разобранный трактор и ржавая иномарка на кирпичах вместо колёс.

Наша «Тверчанка» остановилась возле неё.

Помните, я говорил про напряжение? Вот пока его не было. Да, это выглядело обителью группы маньяков-каннибалов, любящих по выходным с бензопилой гонять заблудших туристов, но я же понимал, куда приехал.

В подвале этого дома находился вход в сеть сырых подземных лабиринтов. Люди в чёрном со мною дальше не пошли, зато пошёл мужичок лет пятидесяти, живущий в этом самом доме. Дальше была поездка на монорельсе. Затем проход через шахту. Затем ещё одна поездка. Потом мы минут тридцать ждали переправы через реку под каким-то мостом.

Потом был ещё один монорельс.

А вот потом наступил момент истинного напряжения! Меня встречали. О, и как меня встречали. Первым человеком, на которого я обратил внимания, когда огромная стальная дверь отъехала в сторону, пуская нас внутрь подземного комплекса, был рыжеволосый юноша в огромных роговых очках, стёкла в которых пуля пробить не сможет из-за толщины. На руки парня были натянуты большеразмерные жёлтые резиновые перчатки аж до локтя, а на тело, поверх заляпанного расстёгнутого халата, наброшен прозрачный и дырявый дождевик. Мда… Штаны выше пупка натянуты, клетчатая рубашка заправлена неаккуратно. Да ещё и расстёгнутой ширинки часть рубашки видна. Плюс левый шнурок на грязных полуботинках был развязан, а правая штанина ныряла в дырявый носок.

Это лучшие учёные Первой Церкви?

— З…з…з…здравствуйте! Меня з…з…зовут Ю…Ю…Юлий, — протянул мне руку рыжий. Опомнился, содрал перчатку. Я машинально ответил на рукопожатие.

— Очень п… п… польщён, — выговорил встречающий. — П… П… Прох-х-х… Прох-х-х… Мнать… Идёмте. Я п… п… провожу вас к оп… оп… опер… опера…ц-ц-ц-ции.

Он широко улыбнулся. А я, как уже упоминал выше, в этот момент очень-очень сильно напрягся.

— Г…г…господин Б…б…баж… Баж… Баженов нас п…п…п…п…предупредил. Мы г…г…готовы! Вы г…г…герой.

Юлий развернулся и, прихрамывая, зашагал вглубь подземной базы. Базы, которая выглядела откровенно заброшенной. На одной стене обнаружилась грубая запись облупившейся краской: «Нахрена я здесь⁈». В этих катакомбах, судя по антуражу, либо подростки свои протесты переживают, либо бездомные коротают беспокойные алкогольные ночи.

Ёжкина ты кошка, куда меня судьба занесла⁈ И вопрос, заданный неизвестным на стене, своей актуальности не потерял и по сей день. Я на все сто процентов готов к нему присоединиться.

Дверь за моей спиной закрылась. Прогудел запрятанный в бетонных стенах механизм, и глухо лязгнули замки, отсекая от меня уютные сырые тёмные коридорчики. Проклятье, а ведь там, в тележках и душных переходах, было не так уж и плохо. Потому что здесь, в бункере Первой Церкви, царила разруха. Света не хватало, а светильники были убраны под стальные решётки, словно здесь что-то могло им повредить. Многие комнаты пустовали, и иногда оттуда доносился такой запах, что хотелось надышаться нашатыря, так как только он мог прочистить нос.

Я покорно шагал за Юлием, разглядывая руины церковного исследовательского института, и мой энтузиазм стремительно улетучивался. Если раньше у меня были сомнения, то теперь они полностью развеялись. В таких местах люди обычно садятся на чёрные наркотики, а не получают могущественные импланты.

— М-м-м-мы гот…готовы в-в-в-в-в люб…б…бой момент, — резко повернулся ко мне Юлий. Его лицо стало невероятно серьезным:

— Вы на этой неделе не принимали алкоголь?

— Нет… — осторожно ответил я. — Но не уверен…

— Д-д-да? —он хмыкнул, —ну, наверное, ничего н-н-н-не б…б…будет.

Наверное⁈ Господин Баженов, я не рано ли вам доверился, а⁈

— П…п…простите за б…б…беспорядок. Этот х-х-х-х… — Юлий остановился, закатил глаза, собираясь. — Это к…к…к… Мнать. С…с…сектор з…з…заброшен. Н-н-не ис…использ…з…зуется. Мы п…п…почти п…п…пришли.

Мы повернули в ещё один коридор, на потолке которого догорала своё мерцающая лампа. Длинный узкий ход заканчивался массивной дверью. Мой провожатый дошёл до неё, постучался. Эхо поскакало вглубь заброшенного комплекса, отражаясь от серых шершавых стен. Юлий ободряюще улыбнулся мне, и, надо сказать, это необходимо было сделать. Весь наш путь по заброшенной базе повергал в не самые радужные предчувствия. Теперь-то понятно, отчего местный филиал на таком плохом счету. Проверяющей комиссии просто одного Юлия покажите, и всё, дотации моментально подходят к концу, а мощности, если таковые были, опечатываются.

Дверь отворилась, и мне в глаза ударил яркий свет. Я машинально приглушил зрение, дабы не оказаться ослеплённым, а рука застыла у кармана, готовая схватить первое попавшееся оружие, поданное бронемяками.

В проёме стояло двое вооружённых бронированных одарённых, а между ними высокий, метра два ростом, тощий лысый человек с тонкой, насмешливой улыбкой. Агрессии они не проявляли, но и руку убирать я пока не торопился.

Очки у лысого были как у Юлия. Огромные, будто им здесь их выдают по размеру интеллекта.

— Здравствуйте, Илья Александрович. Я Павел Миклошевич Ковальски, руководитель четвёртого сектора. НИИ ЗАИПЦА.

— Вот прямо так и ЗАИПЦА⁈

— Научно-Исследовательский Институт закрытой, автономной интеграции Первой Церкви и Альтернативности.

Такой серьёзный. Неужели не понимает всей соли аббревиатуры? Ну, на поверхности всё!

— Юлий, спасибо за хлопоты. Можете возвращаться к себе, — сказал Ковальски.

— П… П… пока, — сказал мой провожатый и потопал куда-то в сторону. Павел Миклошевич проводил его грустным взглядом, и, едва Юлий скрылся за дверьми, со значением произнёс.

— Хороший был учёный. Но из-за технической накладки он сильно изменился. Большое облучение из-за сбоя альтернативности, защитный купол отключился от помех. Досадное совпадение. Мы держим его здесь, потому что наверху он никому не нужен. А простые задачи он выполнять может. Он всю жизнь отдал науке, неправильно было бы просто выпихнуть его отсюда. Наука как театр, знаете ли. Иногда, чтобы быть близким к чуду, можно и пальто в гардеробе принимать.