Тут её внимание привлёк одинокий прохожий за окном. Он быстрым шагом вошёл в её подъезд. Только тут Лина узнала Павла.

— Так вот оно что! Его дома, оказывается, не было! — воспрянула она духом. — Надо ещё раз проверить!

Вернулся домой поздно и сразу хотел, не раздеваясь, пойти с Тузиком гулять. Но на пороге кто-то что-то разлил, принюхался, вроде, не гадость какая… Что же это такое?

Взял тряпку в ванной и подтёр и дверь и на полу, а то сейчас растащим мокрой обувью грязь по всей прихожей. Прополоскал тряпку, вроде, вода обычная. Ерунда какая-то…

Тузик радостно махал хвостом у дверей и ждал, когда я, наконец, соберусь на прогулку. Только я открыл входную дверь, как увидел перед собой Лину с пустой банкой, а на полу под дверью опять лужа.

— Ты что, блин? — воскликнул я от неожиданности. — С ума сошла, что ли? Ты что творишь?

На шум выскочил Загит.

— Что здесь? — озабоченно спросил он.

— Да раз вытер, она второй раз налила, — возбуждённо начал объяснять я. — Что у тебя там было?

— Святая вода, — прошептала Лина и начала пятиться от меня задом. Да еще и шустро креститься при этом.

Дойдя до лестницы, она рванула по ней наверх, чудом не упав. Поначалу пыталась спиной вверх бежать, словно боялась спиной ко мне повернуться, но, естественно, не вышло.

— Всё чудесатей и чудесатей, — развёл я руками и попросил Загита подать мне тряпку, чтоб уже не разуваться.

— Иди, я сам подотру, — махнул он рукой и покачав удручённо головой. — Совсем девка разум потеряла. Мне Галия про нее рассказала, что у нее непростая история с местными мужиками, но я и предположить не мог, что это так плохо на ней сказалось… А так-то ходила, улыбалась, как нормальная, под руку брала…

— Ну да, неожиданно, — согласился с ним я.

— Правильно говорят, что религия — опиум для народа. Видать, с помутнения рассудка в нее ударилась. Святая вода, ишь ты…

Швейцария.

Просмотрев вчера три варианта домов и четыре сегодня, Эль Хажжи, наконец, остановились на небольшом уютном домике в Давосе. Определившись с жильем в Швейцарии, поехали в Больцано. Тареку было интересно, за сколько они доберутся. На дорогу ушло три с половиной часа. Расстояние засекли по одометру, получилось около ста шестидесяти пяти километров. Так-то расстояние небольшое, по прямой за полтора часа проехать можно, но в горах такую скорость не развить…

Все устали, но были очень довольны. Нуралайн и в Италии очень понравилось, и в Швейцарии. По дороге в Больцано обсуждали дальнейшие планы.

— Мы с мамой займёмся покупкой и обустройством намеченного дома, — говорил Тарек, — а вам можно возвращаться пока что в Москву. Займитесь текущими делами, образованием. Может, у Павла новые идеи появились…

— И когда нам лететь? — уточнил Фирдаус.

— Да можете хоть завтра.

Во вторник с утра поехал на Лубянку. Капитан Румянцев проводил меня в кабинет.

— У начальства большой успех имела твоя лекция по демографии, — начал он. — Хотят ещё послушать про ситуацию в исламе.

— Когда?

— Ну, до пятницы успеешь подготовиться?

— Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть. В пятницу уже лекция?

— Нет. Текст принеси на согласование. Дату позднее смогу назвать.

— Хорошо, — кивнул я и поднялся, думая, что на этом всё.

Но Румянцев помолчав некоторое время, вдруг, сказал:

— По Святославлю слухи ходят, что ты бандитизмом занимаешься.

И посмотрел на меня этак, со значением.

— Ну, денег много не бывает, приходится вертеться, конечно, — сказал я и улыбнулся.

Румянцев согнулся от хохота.

Отсмеявшись, посерьезнел и сказал:

— Что шутишь, это хорошо. Но оставлять это так не стоит…

— Я весь во внимании, — сказал ему.

— Нам сообщили, что слух этот твоя тёща распускает. Мы можем помочь, — внимательно смотрел он на меня. — Можно посадить её за клевету, можно на лечение отправить в психиатрическую лечебницу.

Угу, помочь они хотят. Знаю я, как это работает. Сейчас повяжут меня этой медвежьей услугой. А потом, если что не так с моей стороны, пригрозят, что Галие расскажут, что это со мной было согласовано.

— Не стоит, — ответил я. — У неё сейчас весь мир во врагах, они с тестем разводятся, вот у неё нервишки и шалят. Это скоро пройдёт.

Наверное. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Румянцев кивнул в ответ с таким видом, мол, ничего другого я от тебя и не ожидал, и проводил на выход.

По дороге в университет всё думал, как они об этих слухах могли узнать? Можно подумать, кто-то стал бы им из Святославля докладывать. Нет, это скорее, прослушка… Обсуждал ли я это в квартире? И я тут же вспомнил, как Миша Кузнецов рассказывал мне об этом по телефону. Всё, прослушку телефона можно считать доказанной.

Святославль.

Высказав тёще Ивлева всё, что он о ней думает, Шанцев думал, что его отпустит ситуация и с его несправедливым арестом, и с последующим чудесным освобождением, но мысли, всё равно, возвращались и возвращались к камере. Ему даже снилась она иногда… Подскакивал в кровати с криком, жена его успокаивала, а ему было очень стыдно. И противно было вспоминать, каким беспомощным он тогда себя чувствовал…

Нет, — решил он. — Надо что-то с этим делать. Филимонов, конечно, под следствием, но где гарантия, что он каким-нибудь условным сроком не отделается, а Ваганович ему тёплое местечко где-нибудь не организует. Эти двое точно вместе работают. Да и сам Ваганович слишком легко отделался. Что ему там, выговор объявили? И все? Сажай снова людей в тюрьму ради сведения счетов?

Шанцев позвонил своему бывшему однокурснику, Валентину Ткачёву, в Брянск. Тот служил в КГБ, до больших чинов не дорос, но, может, чем-то поможет, что-то подскажет.

Они договорились встретиться в Брянске, в кафе, во время обеденного перерыва.

— Валёк, здорово! — обрадовался Шанцев, впервые увидев старого друга за много лет. — Какой ты стал!

— Какой? — спросил тот, улыбаясь и охотно обнимая его.

— Старый!

— А сам-то! — рассмеялся Ткачёв. — Весь седой. Ну, рассказывай, как ты живёшь?

— Уже нормально, — перестал улыбаться Шанцев.

— Уже? — удивлённо повторил за ним друг.

— Чуть не посадили, представляешь? — подозвал Шанцев официанта и заказал два комплексных обеда и два по сто пятьдесят.

— Рассказывай, — тоже перестал улыбаться Валентин.

Они просидели в кафе часа полтора. Шанцев рассказал всё как было, что никому до него дела не было. Считал себя важным, большим человеком, с кучей коллег, а как в камеру попал, так все это как отрезало. И, если б не пасынок коллеги, сидели бы они с ним вдвоём.

— Начальник городского управления под следствием, боюсь, выждут сейчас, пока всё забудется, и отпустят на все четыре стороны. Первый секретарь, так вообще лёгким испугом отделался, хотя сам лично, сука, одобрения на мою разработку в области добился.

— Слушай, начальство сор из избы никогда не выносит, — ответил ему Ткачёв. — Тут надо сделать так, чтобы оно его своим перестало считать, чтобы покрывать его себе дороже стало.

— Как это сделать?

— Не надо ничего делать, надо узнать, что он уже сделал такого, этакого, понимаешь? Против закона. Доказательства нужны, весомые, документы, свидетельства… Показать есть кому, — многозначительно посмотрел он на друга. — Не смотри, что я простой водила. Важно, кого именно я вожу.

— Это я прекрасно понимаю! — заверил его Шанцев. — Поэтому-то я и здесь.

— Трудись, дерзай, ищи! А найдёшь, сразу звони, — протянул Валентин ему руку, намекая, что пора бежать.

Он ушёл. А Шанцев посидел ещё какое-то время, размышляя над его словами. Никогда ещё он не занимался такой ерундой, как поиск чужих грехов. Всегда считал это ниже своего достоинства. Но, видимо, надо менять свои принципы, — с горечью подумал он. — С волками жить, по волчьи выть.