Когда мы с начальством познакомились, парторг представил меня собравшимся, как студента МГУ, уже регулярно печатающегося в газете «Труд». Народ меня встретил, прямо, бурными овациями. Вот, Ионов… Зачем это всё? Теперь у людей будут завышенные ожидания. А тема-то лекции «Рабочая совесть — лучший контролер!». Эх, с чем работать приходится… Я бы лучше что-нибудь про новые технологии задвинул… Хотя…

— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал я битком забитый зал. — Тема нашей сегодняшней лекции «Рабочая совесть — лучший контролёр». Все видели такой плакат? Или надпись где-то? А задумывались когда-нибудь, о чём это? Что такое, вообще, совесть? Это чувство личной ответственности за совершённые или несовершённые поступки. Это внутренняя потребность, делать всё хорошо и правильно, даже, когда вас никто не видит.

Выдал ещё несколько тезисов из методички с отсылкой на руководящую и направляющую роль Партии, а потом начал своими словами, чтобы не утомить собравшихся. — Когда речь идёт о рабочей совести, то, соответственно, это потребность делать свою работу хорошо, даже, когда начальник не стоит над душой. Это когда вы думаете о том, кто будет пользоваться вашей продукцией.

— Пусть ОТК о нём думает! — крикнул кто-то с места, не побоявшись начальства. — Иначе, зачем они нужны? Зря им деньги платят?

Профорг, директор и замдиректора сразу оглянулись, высматривая этого дерзкого оратора, но в полном зале понять, кто кричал, было трудно.

— Вы поймите, — начал я, — любой брак — это плохо. Но скрытый брак — это особенно неприятно. ОТК его не обнаружит. А представьте себе ситуацию, вы на рынке выбрали замечательный кусочек мяса, заплатили две магазинных цены за него, всю дорогу домой радовались, а принесли совсем не то. Ушлый продавец красивый кусочек заменил непонятно чем. Неприятно? Очень. Торгаша на рынке хоть найти попытаться можно, и заставить вернуть деньги. А кому претензии предъявлять человеку, купившему, к примеру, дохлую мышь в консервной банке вместо завтрака туриста? Мне письмо тут пришло с такой историей, мне много пишут на адрес редакции… Вот, каково человеку? И ОТК тут не причём. Они же не вскроют банку, не проверят, что туда работнички напихали. Правильно?

Убеждал работников всегда думать о конечном потребителе.

— Это не Табачный трест, который централизованно закупает продукцию вашей фабрики, и не киоск «Табак». Это живой человек, заплативший за пачку сигарет, между прочим, свои кровные. Относитесь к людям так, как хотите, чтобы они относились к вам. Это жизненное правило ещё никто не отменял.

Ага, а вот и про новые технологии…

— Ну и имейте в виду, что близок тот час, когда научно-технический прогресс сделает работу каждого полностью видимой руководству и контролирующим органам. Камеры будут на всем производстве, и легко будет увидеть, кто халтурит, а кто добросовестно работает. И это сразу отразится на всем — и на премиях, и на перспективах повышения… И даже в отпуск когда тебя отправят — в солнечном феврале или холодном июле…

Смешки в зале, все поняли, что я не оговорился.

— Так что добросовестный человек к таким изменениям будет готов, а лентяю придется очень много над собой работать, чтобы приспособиться к тотальному контролю. К чему, если сразу можно жить по совести?

Получилось слишком нравоучительно, поэтому закончить решил еще одной шуткой.

— И помните, товарищи, вы не парашюты выпускаете. Это только парашютной фабрике никто никогда за брак претензии не предъявляет, потому что некому.

На этом моя лекция закончилась, люди мне аплодировали, смеясь, начальство повставало с мест и работники начали покидать зал стремительно, как после сеанса в кинотеатре.

— Не сильно я вас утомил? — спросил я, спустившись со сцены к ожидавшему меня руководству фабрики.

— Что вы, что вы! Было очень интересно и поучительно, — ответил за всех директор. — Приглашаю вас отметить, так сказать, знакомство.

— Эх, и рад бы, да у нас с женой двойняшкам три месяца всего, — попытался соскочить я, да куда там!..

— На полчасика, — попросил директор таким тоном, что отказаться было невозможно.

Мы прошли через приёмную директора в его кабинет, где стол для заседаний превратили в банкетный. Вскоре к нам стали присоединяться начальники служб и цехов. Первый тост прозвучал за дружбу между промышленностью и журналистикой. Посмеялся про себя, вот их проняла моя журналистская подработка… Стол был шикарный, а я голодный, дважды предлагать мне не надо было, попробовал всего и с удовольствием.

— Ну, рассказывайте, Павел, что в мире делается? — дождался, когда я поем, директор.

— Ладно ль за морем иль худо? И какое в свете чудо? — улыбаясь, процитировал я Пушкина. — Всё по-старому, империалисты грабят колонии и жируют за счёт награбленного.

— А что на Олимпиаде мюнхенской произошло? — спросил главный инженер. — Как такое допустили?

— Ну как допустили?.. — задумался я, как бы не сказать чего лишнего. Нужно предельно туманно выражаться, в советской прессе детального расклада об ошибках спецслужб Германии я не видел. — Похоже, что череда халатностей, ошибок и просчетов. Германия уже не та, что раньше. Профессионалов в полиции не нашлось, террористам дали разгуляться на полную катушку. А потом так взялись освобождать заложников, что и они в основном погибли.

— Людей жалко, — заметила главбух. — Но что мы о загранице? Расскажите нам, лучше, о поисковых отрядах. Прекрасная статья у вас была, товарищ Ивлев! Но почему так ничего и не делается?

— Не только вы задаёте этот вопрос, в очень многих письмах это же спрашивают. Не торопитесь. Это очень большая и серьёзная работа, — ответил я. — Сейчас пишется методичка для координации действий различных служб и ведомств на местах. В первую очередь необходимо, чтобы отряды сопровождались профессиональными сапёрами… Сами понимаете, мы хотим почтить память героев, а не рисковать жизнями нашей молодежи. Потом нужно наладить работу по достойному захоронению найденных останков, работу в архивах для определения личности павших воинов… Там очень много всего, и одно за другое цепляется… К счастью, время есть. Пока, всё равно, зима, раскопки проводить не получится. А к весне, я надеюсь, всё будет готово и я обязательно напишу об этом ещё одну статью. Надо бежать, — проговорил я с сожалением, и поднялся из-за стола, пока они ещё что-нибудь не спросили.

Отпускали они меня неохотно, с откровенным сожалением на лицах. Но что я могу поделать?

Провожали меня заместитель директора и профорг. На ходу профорг ещё поинтересовался у меня, что слышно про октябрьскую авиакатастрофу под Дмитровым?

— Я знаю то же, что и все, — развёл я руками.

— Но столько жертв!

— Наберитесь терпения. — посоветовал я. — Такие катастрофы годами расследуются, тем более, черные ящики пострадали.

— Или их содержимое засекретили, — недовольно ответил замдиректора.

— Может, и так, — согласился я.

Когда профорг потащил меня к себе в кабинет, я уж начал упираться, думал, он ещё о чём-то хочет поговорить. Но он, просто, вынес мне коробку с сигаретами. Целую коробку! Ахмад с Загитом обкурятся.

Поблагодарил искренне и потащил её домой. Загит сегодня на дежурстве, Ахмад ещё на работе, даже, похвастаться добычей не перед кем. Ничего, потом оценят!

Открыл дверь своим ключом, чтобы не звонить, вдруг малышей в комнате уложили, а не на балконе, а у них сейчас, как раз, сон по режиму дня. На кухне темно, в коридоре темно. И тишина. Спят все, что ли? Заглянул в спальню — никого. Посмотрел на кухне, в большой комнате — никого, поврубал везде свет. Дети на балконе, а нянек нет. Пошёл уже по всей квартире. Нашёл маму, Галию и Ирину Леонидовну у себя в кабинете.

Сидят втроём над письмами, читают, сортируют…

— Вы чего все здесь? — удивился я. — А с детьми кто?

— Тузик, — невозмутимо ответила жена. — Он голос сразу подаст, только кто-нибудь из мальчишек проснётся. Ни разу ещё не подвёл.

— Галия нам рассказала, чем занимается, и мы решили на подмогу ей прийти. Смотри, мы уже сколько прочитали, — показала мне мама полупустой мешок и стопки писем на столе. — Я за скрепками в магазин сходила, мы письма расправляем сейчас и с конвертом скалываем, перед тем, как в стопки сложить, а то они, когда в конвертах, в стопках не держатся, рассыпаются.