— Как это? — неприятно поразился Володин. — Это же целиком и полностью была твоя идея.

— Ну, вот так. Назвали всё это «Группой молодёжного общественного контроля» и старшим назначили Валиева, главу Комитета по миру. Под его началом работает большинство комсомольцев, кроме одного, молодого, но раннего…

— Понятно, — с досадой проговорил Володин. — Ладно. Позвоню завтра на Старую площадь знакомому, узнаю, как так вышло. И можно ли переиграть. Ты бы сразу сказал, что возможны проблемы, поддержать твою кандидатуру было бы намного легче, чем пытаться переиграть назначение. Вся надежда только на то, что это не официальная позиция, а так, баловство. Общественная работа.

— Ну так кто же знал, что там такие интриги со стороны этого Валиева будут. Он валенком прикидывался всю дорогу. А потом раз — и из пешек в дамки. Спасибо, — ответил Самедов, попрощался и побрёл к своей машине.

И что ему в МГУ спокойно не сиделось? — с досадой посмотрел ему вслед Володин. — В такое место его пристроил козырное, и что он сделал первым делом? Сразу же на жопу в лужу сел. И как он такими неуклюжими действиями планирует там репутацию нарабатывать? С чего вот он решил, что в Кремле он один амбиции имеет, и никто не захочет перехватить его инициативу? Да там такие матерые зубры, кого угодно прожуют с костями и не подавятся… Ковыляет, как побитая собака теперь. Только на луну завыть осталось от разочарования…

Насмеявшись от души, обсудили, как Васе лучше добираться до Смелого. Загит рассказал, что они ездили поездом до города Ромны, а там ещё тридцать километров, на автобусе добирались часа полтора. Вася тут же позвонил в какую-то справочную и узнал, что поездом до Ромен ехать минимум двенадцать часов, то есть, туда и обратно — сутки в поезде. Не вариант…

Рассказал ему, как сам добирался самолётом до Брянска, а там на такси. Дал, на всякий случай, адрес таксиста Феди Глебова и телефон их диспетчерской в таксопарке. Подумал, что раньше выходных Васе не вырваться, всё-таки, служба, но, чтобы ему ещё раз, до поездки, ко мне не приезжать, дал ему сразу денег на расходы, сто пятьдесят рублей. Вася попрощался с нами со всеми и уехал.

Москва. Лубянка. Кабинет зампреда КГБ СССР.

— Разрешите, Николай Алексеевич? — зашёл в кабинет Вавилова полковник Воронин.

— Заходи, Павел Евгеньевич. Что принёс?

— Заключение Левина по Диане Эль Хажж.

— Ну и что там, вкратце?

— Эгоцентричный тип личности, склонный к самолюбованию, — начал Воронин, — с собственной системой ценностей, позволяющей легко нивелировать ценность человеческой жизни. Выраженный нарциссизм, к счастью, не патологический. Но с серьезными перегибами.

— И как он советует с этим чудом работать? — скрестив руки на груди, откинулся в кресле Вавилов, внимательно глядя на полковника.

— Сказал, что работать с таким агентом можно, но нужно делать это очень аккуратно. Необходимо хвалить и восхищаться любым его достижением. Не давать чрезмерно сложных заданий на пределе возможностей, чтобы не вводить её в панику, не вызвать негативных эмоций и неудовлетворённости собой… Чтобы у агента заведомо была возможность выполнить задание на «отлично», гордиться собой и жаждать получить еще одно задание, за которого его будут хвалить, а он будет получать положительные эмоции, подтверждая для себя одновременно свою значимость и исключительность.

— Мудрено, но в целом понятно, — задумчиво проговорил Вавилов. — По обучению что?

— Агенту требуется индивидуальная программа обучения, подчёркивающая его исключительность в собственных глазах.

— Это как? — усмехнулся Вавилов.

— Следует говорить агенту, что с ним работают лучшие инструкторы КГБ, — нашёл глазами нужное место в заключении Воронин, — и обучение производить на эксклюзивной базе. К примеру, после обучения вождению автомобиля, дать поездить на бронированном лимузине и сказать, что это личная машина Генерального секретаря…

— Н-да… Витиевато… И что ты обо всём этом сам думаешь, Павел Евгеньевич? — спросил Вавилов.

— Закрепим за ней инструктора, — пожал плечами тот, — и пусть обучает всему понемногу. Придумаем ему такую легенду, чтобы она им восхищалась. И всем, кого еще будем привлекать к обучению, тоже будем легенды стряпать. Хотя у нас есть же и такие пенсионеры, которые на нелегальном положении десятки лет провели, и придумывать про них ничего нет особой необходимости, они такие чудеса для нас на Западе творили… И все равно за рубеж они уже не поедут. Так что пару переделанных историй из своих похождений могут и рассказать, чтобы она начала ими восхищаться.

— Но, все общение с ней только ж с учётом рекомендаций Левина, — постучал указательным пальцем по столу зампред.

— Само собой, — кивнул Воронин.

Во вторник в столовой спросил наших, как у них прошёл вчера рейд на обувную фабрику.

— Там такой бардак! — закатил глаза Сёма Давыдов.

— Это точно, — разочарованным голосом добавила Маша. — Никто там ничем не занимался, дорогу между корпусами так и не сделали, сейчас ещё немного подмёрзло, так люди ходят. А всю осень, они нам вчера жаловались, в грязи по колено ходили. Доски кинут, а к вечеру их в грязи уже и не видно, грузовая машина туда и обратно проедет, как и не было ничего. А сколько они поскальзывались на этих грязных досках… Там начальство, вообще, о людях не думает! У них на той неделе работница уксусную эссенцию в кабинете директора выпила! Представляешь?

— С чего это она? — потрясённо спросил я.

— Они всемером в одной комнате живут, на очереди на квартиру года три уже первыми стоят. И тут опять им квартиру не дали, кто-то вперёд пролез… Люди так возмущены! Ты не представляешь! Как считаешь, мне надо об этом в своём отчёте указать?

— Фух… Блин, Маш, и хотелось бы, но могут не так вас понять. Еще припишут вам антигосударственную политику. Не может советский директор мухлевать с квартирами, доводя работниц до самоубийства! Тут уже не студенты, а прокуратура должна работать, ей антигосударственные мотивы не припишешь… — ответил я. — Доведение до самоубийства… Женщина-то как, выжила?

— Выжила, в больнице до сих пор. Но, говорят, инвалид будет.

— А прокуратура что?

— Про это люди ничего не говорили, — переглянулась Маша с Мартином и Семёном. Те кивнули, подтверждая её слова. — Возмущались только очень сильно своим начальством. Мол, на людей плевать, только план им давай.

— Отслеживай там, как это дело развивается. И меня информируй. Если на тормозах все спустят, сообщи мне, попробую поискать справедливость по своим каналам. Вас во все это не ввязывая.

— Хорошо! — обрадовалась Маша.

— Правильно, — поддержали меня парни. — Разберись там.

— Да уж… А что насчёт коробок с обувью? — вспомнил я.

— А, — тоже вспомнила она. — Слушай, Семён Данилович сказал, что это какая-то другая обувь, не с фабрики.

— Семён Данилович — это кто? — спросил я.

— А это секретарь фабричной комсомольской организации, который нам помогал. Гусев его попросил.

— А, ну, понял, понял. Значит, говоришь, не признал он обувь… А много её вынесли при вас?

— Ну, мы недолго постояли, минут сорок, три коробки пронесли… Но обеденный перерыв уже закончился, пока мы, в этот раз, приехали.

— А как вы узнали, что там не фабричная обувь?

— А мы с Семёном Даниловичем до проходной соседней фабрики прогулялись за одной женщиной и подсмотрели в коробку, когда она перед охраной её открывала. Там очень хорошая обувь, на этой фабрике такую не делают.

Ну, дела! Обувь не делают, но регулярно выносят… Это не подпольный ли там цех работницы потихоньку пощипывают? А нафига им так рисковать? Подставят же своих работодателей, без повышенной зарплаты останутся. Или к ним хозяева так же паршиво относятся, как и ко всем остальным на этой фабрике, и никакой повышенной зарплаты нет и в природе? Блин. Тут есть, над чем подумать…