— Конечно, родители меня никогда не понимали, — болтала Дало. — В них не было артистической жилки. Мама отправила меня учиться в балетную студию только потому, что тогда это было принято.

Она потягивала сладкое вино, не переставая хихикать, и сидела так близко от Алексея, что стоило ей придвинуться еще на дюйм — и она бы уткнулась лицом в его грудь.

Сидония угрюмо наблюдала за танцовщицей, допивая второй бокал суаве и размышляя, способна ли она сейчас напиться, одновременно надеясь, что этого не произойдет. Сейчас она не могла бы определить точно, рассержена она или заинтригована. Намерение Дало соблазнить Алексея было выражено так явно, что даже Род погрузился в созерцание и не изрекал своих обычных язвительных замечаний.

— Расскажите мне побольше о своей семье, — попросил скрипач, пристально глядя в глаза своей искусительнице, и Сидонию передернуло при виде того, как чертовски глупы бывают мужчины, что способны попасться на такую явную удочку.

Дало состроила серьезную гримаску:

— Они всегда казались мне чужими. С ума сойти, но не можем же мы выбирать себе родных? Я хочу сказать, что ваши друзья — это именно ваши друзья, ваши любовники — это ваши любовники, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, — хрипловато отозвался Алексей, — для нас друзья и любовники имеют важное значение.

«Просьба пристегнуть ремни, — мысленно процитировала Сидония. — Въезжаем на неровную дорогу».

— Тебе еще повезло, что у тебя были оба родителя, — вставил Род, вертя в руках запотевший бокал. — Я знал только свою мать. Мой папаша, чтоб ему пусто было, удрал в Италию еще до того, как я родился.

— Что, если он был венецианцем? — смело предположил Алексей. — Может быть, он сидит сейчас вэтом кафе.

Игра скрипача, который бродил от столика к столику, исполняя серенады для дам, стала слышна громче.

— Должно быть, это он, — захихикала Дало.

— Вряд ли, — сухо отозвалась Сидония, заметив бледного, одетого в поношенный костюм юношу лет, двадцати пяти, который прижимал подбородком скрипку.

— Кем бы он ни был, — произнес Род, поднимаясь из-за стола, — я собираюсь петь!

«Боже, да он пьян!» — обрадованно подумала Сидония. Злорадно усмехаясь тому, что маленькой шлюхе Дало придется провести сегодня ночь с нетрезвым, сопящим партнером, радуясь поведению Рода, она могла отвлечься от наблюдения за его подругой.

Скрипач заиграл «Сердце красавицы», а Род запел — вполне верно и прочувствованно, даже при своем опьянении. Посетители кафе смеялись и аплодировали, звонко лаяла кривоногая такса.

— Думаю, нам пора расходиться, — заметила Сидония.

Алексей поймал ее взгляд, и впервые за все время знакомства Сидония увидела на его лице непроницаемое выражение.

— Еще рано, — произнес он, и она поняла, как что-то изменилось, первая безумная влюбленность завершилась. Не желая сдаваться, она взглянула на часы, поднеся их к глазам, чтобы разглядеть стрелки в мерцании свечей.

— Ну ладно, еще четверть часа, — ответила она.

— Я могла бы просидеть здесь всю ночь, — возразила Дало. — По мне, это настоящая жизнь! Вот это я люблю больше всего: путешествия, странные местечки, бессонные ночи. В этом есть что-то колдовское.

— Заткнись, — рявкнул Род, подставляя лицо свежему ветру.

— Не смей так говорить со мной! Не думай, что если ты агент, то можешь обращаться со мной свысока.

— Род, дружище, — примирительно произнесла Сидония, просовывая руку ему под локоть, — я устала и хочу вернуться в отель. Ты пойдешь со мной?

— Конечно, крошка Сид. Пусть эти двое остаются здесь. Мне забавно видеть, как они подходят друг другу.

И под аккомпанемент большого марша из «Аиды», который скрипач играл для всех, они спустились по ступеням из кафе и направились к Большому каналу.

— Сука, — бормотал Род, разыскивая дорогу в темноте.

— Не думаю, это всего лишь глупая выходка.

— Значит, умная сука лучше глупой?

— Вероятно, да.

Род сжал се руку:

— Тогда ты должна стать сукой, крошка Сид.

— Каким образом?

— Обращайся с мужчинами как со своими игрушками, но не позволяй им играть собой.

— Ты говоришь про Алексея?

— Не только про него, но, если ты так считаешь, — твое дело.

Тебе он не нравится?

— Я соглашусь с тем, что он гений, только когда услышу его игру. Но гениальность — вероятно, все гении в чем-то ублюдки — только еще сильнее подстегивает чувство эгоизма.

— В одной из французских книг мне встретилась подобная мысль.

— Но ты, Сид, — исключение. Ты единственная из всех моих многочисленных и разнообразных клиентов, кого я без опасений могу назвать «милой».

— Отвратительно!

— Неужели? Ну, ладно. Только не думай, что я даю тебе советы, — я слишком пьян.

Сидония Брукс и Род Риз скрылись в бархатной ночной тьме, перебираясь через один из изогнутых мостиков, переброшенных через узкий канал, и смеясь тому, как эхо повторяет их голоса, когда они склонились над парапетом и одновременно запели: «И к дьяволу Бур-гун-дию!»