— Ты уже успел покататься в гондоле? — спросила Сидония.

Алексей нежно улыбнулся:

— Нет, я ждал тебя. Мне хотелось снять для нас длинную гондолу с темной кабиной, где я бы мой заниматься с тобой любовью, как это делал Казанова.

— Ты насмотрелся фильмов, к тому же современные гондолы обычно бывают открытыми, — укоризненно ответила Сидония.

Русский вздохнул:

— Вечно мне не везет! Даже итальянцы забыли, что такое романтика!

Они пообедали в отеле, поскольку Алексей был обеспокоен предстоящей встречей с Родом. Сидя у самого окна, они не отрывались от соблазнительно плещущих волн Большого канала. Дало оделась в черное платье в обтяжку, едва прикрывающее ягодицы, и ее вид приводил официантов в состояние подавленного бешенства. Скрипач, по ему одному известным причинам, облачился в смокинг. Сидония с удивлением отметила, что этот смокинг был у Алексея новым, видимо, купленным в Париже.

— Наверное, Россия — классная страна, — мурлыкала Дало. — Хотела бы я побывать там!

— Вы обязательно побываете.

— Только вот жаль, я больше всего люблю жару. Обожаю целыми днями ходить в купальнике!

— У нас есть хорошие пляжи, — ответил Алексей, но танцовщица уже не слушала его, хихикая над официантом, который крутился рядом, уже в который раз предлагая ей налить вина.

— Я не могу дождаться концерта, — произнес Род, решительно желая вернуть разговор к музыке.

— Надеюсь, он пройдет успешно. Я приложу к этому все усилия, — ответил Алексей, изо всех сил стараясь показать себя в самом лучшем свете перед известным лондонским агентом. После этого он учтиво повернулся к Дало: — Вы, конечно, тоже будете там?

— Еще бы, я ни в коем случае не хочу его пропустить, хотя, если честно, такая музыка не в моем вкусе. Но разве лучше, если бы всем нам нравилось одно и то же?

— Какую же музыку вы предпочитаете? — заинтересованно осведомилась Сидония.

— «Куин», Элтона Джона и, конечно, Ллойда Уэбстера! Надеюсь, мне удастся попасть в бродвейскую постановку «Кошек». Нью-Йорк — это то, что надо!

— Но жить там весьма опасно.

— Я умею постоять за себя, Я ведь выросла на улицах, — ответила Дало, и, внимательно поглядев на нее, Сидония ничуть не усомнилась в этом.

— После обеда предлагаю всем посетить чудесное уличное кафе, где играет скрипач-венецианец. Я набрел на него случайно, — невинным тоном предложил русский.

— Ну, мой уличный опыт совсем другого рода, — захихикала Дало, — Но я не откажусь.

Она заерзала на своем стуле, игриво беря Алексея за запястье, а потом передвинулась поближе к нему.

Ничего, ничего не удается сделать так, как задумаешь, молча злилась леди Сара Банбери. Если бы ей повезло, то уже сейчас она была бы в открытом океане, а жаркие ветра Ямайки уносили бы ее подальше от Англии и всех сложностей. Вместо этого она стояла на пороге своего лондонского дома в Приви-Гарден, провожая своего мужа и своего любовника, которые вдвоем отправлялись на воды в Бат. Если у судьбы есть чувство юмора, сейчас она должна положительно покатываться со смеху при виде неудачи Сары.

Ответ Лозана на ее предложение бежать оставлял желать много лучшего. Он был не против, как говорил сам, бросить все и вся и бежать с ней, но опасался — тут герцог приложил ладонь к сердцу и придал себе самый серьезный вид, — что миледи, в конце концов, наскучит жить на краю света, где нет ни развлечений, ни титулов. Она разозлилась, разбранила любовника, и все дело кончилось смертельной ссорой.

В самой глубине души, там, куда не достигало ее сознание, Сара знала, что Лозан абсолютно прав, но, будучи тщеславной женщиной, ни за что не хотела признать это. Отказ от бегства приобрел оскорбительный оттенок, ноющая рана начала гноиться. Иллюзии постепенно превращались в прах.

Сара считала, что она довольно мудро маскирует свои истинные чувства показной привязанностью. Но она недооценила Лозана, который правильно истолковал ее раздраженность. Он знал, что, сказав истину, совершит неверный шаг, и иронически улыбался себе, повторяя, что недостаточно глуп для того, чтобы быть честным с женщиной.

В разгар всего этого Чарльз Банбери вернулся из своей загадочной поездки в таком ужасном состоянии, что сразу же улегся в постель и потребовал врача. Наблюдая за всем этим, герцог поражался мысли, в каком неблагополучном доме он гостит.

— Бедняга, — шептал он Саре, — вероятно, Банбери заслуживает лучшего отношения.

Но жена сэра Чарльза только хмуро взглянула на него, и Лозан немедленно пожалел о сказанном.

Придя к заключению, что недуг, одолевший Банбери, могут исцелить только лондонские врачи, все трое — муж, жена и любовник — вместе отправились в столицу. Но в городе выяснилось, что полностью поправить здоровье сэра Чарльза, к тому времени значительно улучшившееся, можно только на водах.

— Я готов сопровождать вас, месье, — во внезапном приступе вины объявил герцог.

— Как любезно с вашей стороны! — произнес его хозяин.

— Вы не возражаете? — осведомился Лозан шепотом у Сары, когда они остались одни.

— Я считаю, что вы проявили истинное великодушие. — Она одарила любовника сияющей улыбкой, но француз был подобен льду, чуть подтаявшему под солнцем.

— Я пробуду на водах два-три дня, а затем вернусь к вам, и мы вновь будем вместе. — Он намекающе приподнял клочковатую бровь, но его любовница сделала вид, что ничего не заметила. — Я вернусь в пятницу, еще до полудня. Вы будете здесь?

— Надеюсь, да, — ответила Сара.

— Мы захлопнем дверь для всего мира, чтобы… — И он деликатно покашлял.

— Конечно.

Но теперь, когда она махала рукой, глядя на уезжающего любовника, Сара вновь почувствовала прилив тоски. Она еще покажет ему, как отказываться от сделанного ею самой предложения руки и сердца, ибо предложение бежать вместе иначе не назовешь. Однако что может быть лучшим уроком, нежели исчезновение с самым отвратительным для Лозана человеком? Лорд Карлайл сейчас был в Лондоне и постоянно делал визиты Саре. С ее стороны сущим милосердием было бы развеять его скуку. Под яростный шелест юбок Сара метнулась к своему столу и быстро набросала письмо.