Лис любил ее долго и нежно. Прощальная горечь сковывала горло, не давая сказать слова. Заснула Лиза в его руках и в слезах.

И все же не все слова были сказаны.

— Ладно, ты не хочешь на базу. Я понял. Давай вернемся в поселок. У нас большой дом.

У Лизы было полное ощущение агонии. С точки зрения рациональности и логики Лис был прав. И Кравцов был прав. А Лиза чувствовала себя деревом, которое вырывают из земли. И как объяснить это чувство Лису — она не знала. Лиза и себе объяснить ничего не могла. Она знала только, что должна остаться здесь. Необъяснимо.

— Что я буду делать там, в поселке?

— А что ты будешь делать здесь?!

— То же, что и в прошлую зиму.

Взгляд Лиса был тяжелый, но больше он ничего не сказал. Молча допил чай.

— Проводи меня.

А на берегу он крепко и коротко обнял Лизу.

— Через неделю приеду.

Лиза не стала спорить, а просто крепко обняла в ответ.

Лис стал приезжать часто. Каждый раз на катере был полный груза. Лис заготовил дров и сена, постоянно что-то делал по дому. Они даже засыпали не каждый раз вместе, потому что вместе они могли спать только на полу у камина, а для этого надо было, чтобы этот самый камин был растоплен, иначе на полу было слишком холодно. Лис отправлял Лизу спать на кровать, а сам устраивался в спальном мешке на полу.

Все это было неправильно. Очень неправильно с точки зрения логики и здравого смысла. Правильным было уехать в Алагем. Но Лиза не могла себя заставить поступить так, как требовала логика. Что-то держало ее здесь. Словно что-то должно этой зимой случиться именно здесь. Что-то важное.

Все, чему учили Лизу, весь ее опыт, все ее рацио — бунтовали против этого. Но бунт этот был бессилен изменить ход событий.

Лиза смирилась. Смирился и Лис.

В последний раз он приехал в середине октября. По ночам уже прихватывали заморозки, и утром вода в лужах блестела коркой льда.

— Разве не опасно теперь ходить по озеру? Я уже неделю не вижу катеров.

Лис не отвечал, сгружая коробки с катера.

— Зима в этом году будет ранняя. Не приезжай больше ко мне, Лис. Я буду волноваться, как ты доберешься.

Он разогнулся.

— Ты будешь волноваться?

— Да. Конечно.

— Угу. Понятно, — он подхватил коробку. — Это, конечно, важно. Что ты будешь волноваться. Пошли в дом, нечего тут на холоде стоять.

Лиза чувствовала свою вину. Тотальную правоту Лиса. И это был самый настоящий тупик.

Они провели вроде бы самый обычный вечер. Только молча. Лиза читала книгу, не понимая ее смысла. Лис постоянно что-то делал то дома, то снаружи.

И любили они тоже друг друга молча. У камина, как в тот, первый раз. И заснули так же у камина.

Утром пол выстыл. Снаружи дома, на деревьях листья схватило инеем.

Зима в этом году и в самом деле ранняя.

«Не приезжай больше. Не дли агонию», — мысленно уговаривала Лиза Лиса.

А он свое желание произнес вслух, хриплым и надсадным голосом.

— Лиса, поедем со мной. Я очень тебя прошу. Пожалуйста. Поедем со мной. Я прошу тебя.

Лиза шагнула к нему, обняла крепко и прижалась. А потом отступила.

— Встретимся в апреле, Лис.

Он ничего не сказал. Развернулся и в одно быстрое движение запрыгнул на катер. Взревел мотор, и за его рокотом не было слышно Лизин всхлип.

Белый катер стремительно таял в обсидиановй дали Акколя. Вот он совсем исчез из виду. Лиза резко повернула голову. В поредевшей листве между кустов мелькнул ярко-рыжий лисий хвост.

— Я пойду с тобой.

— Нечего тебе там делать.

— А вдруг ты под лед провалишься.

— С чего бы?

— Лис!

— Янар, иди домой. Оставайся с матерью. Я буду через пару часов.

В поселке Акколь схватывается льдом — толстым, крепким. По нему бегают на лыжах и катаются на коньках. Лед уходит дальше, почти до самого поворота. И там становится все тоньше, пока совсем не кончается. И начинается темная холодная вода зимнего Акколя.

Туда и уходил Лис. Останавливался там, где внутренняя чуйка говорила, что дальше уже опасно, что лед тонок и может треснуть. Стоял, засунув руки в карманы, и смотрел. Туда, где должен располагаться одинокий домик егеря. Где его Лиса.

Ему было плохо, когда он понял, что не сможет переубедить Лису. Ему было очень плохо, когда уезжал от нее. Но по настоящему плохо Лису стало, когда замерз Акколь. И исчезла даже теоретическая возможность попасть к ней.

Вот тогда Лису стало хуево окончательно. Чтобы не сойти с ума от мыслей о том, как она там одна, он придумывал себе кучу занятий. Наконец-то починил машину — старенький джип, который стоял без дела уже второй год, все руки не доходили закапиталить. С началом сезона работы горнолыжной базы нахапал себе там столько смен, сколько смог. Драконил Янара по поводу школы и подготовки к экзаменам. А когда становилось совсем невмоготу, уходил на край озера, где заканчивался лед, и смотрел в сторону, куда уходила черная гладь Акколя.

Лис стоял там долго, пока не замерзал окончательно. Там ему становилось немного легче. Словно он приближался к Лисе, и канат, который струной натянулся в его сердце, немного ослабевал, давая возможность чуть свободнее дышать.

Теперь Лису казалось, что он не сделал все, что мог, чтобы убедить Лису. Может, надо было вообще просто взять — и силой забрать ее оттуда, хоть на плече и связанной!

Если бы он знал, что ему будет так плохо…

А ведь Лис в какой-то момент, как мальчишка, обиделся. Что Лиса не прислушалась к его словам. Что не откликнулась на его просьбу. Так, будто Лис, его слова, его мнение, его желание — для Лисы это ничто. Ничего не значит. Что он сам для Лисы — никто, и не значит вообще ничего. Кому это не будет обидно?

Какой же это все теперь казалось чушью собачьей. Все эти обиды и прочее. Когда на другой чаше весов — сводящие с ума беспокойство за нее и тоска по ней. И ощущение полной безнадежности и безысходности.

Лис чего только не передумал от тоски. Ну как можно попасть туда, в домик егеря?

По воде — невозможно. Зимой невозможно в принципе, а сегодня Акколя особенно неспокойный. Вполне вероятно, на Юге шторм.

По суше — возможно. Если ехать вдоль берега, а потом долго-долго идти, то придешь к забору из сетки. Это начала заповедника, там висит табличка. Если пойти вдоль забора, который берет начало от берега Акколя, в противоположную от озера сторону, то в какой-то момент забор закончится. Лис это не знал доподлинно, но так подсказывала логика. Не мог же этот забор там тянуться на десятки километров в тайге. Положим, найдется конец забора. Можно в поселке попросить снегоход — Лис знал несколько человек, у которых в хозяйстве есть такой зверь. Дальше что?

А дальше пробивать путь по непролазной тайге. Снега пока не столько, чтобы потонуть можно было. Не февраль же. Пробиться теоретически можно. Сложно, опасно, но можно попробовать. Вопрос в другом. Это же по территории заповедника придется идти. На входе тоже егерь сидит, и с ним не договоришься. А если в обход — все равно останутся следы, зима же. И шанс того, что проход на территорию заповедника останется незамеченным, не то, чтобы очень велик.

А это ведь не то же самое, что причалить к берегу и побыть немного на заповедном берегу. Это проехать десяток километров по территории заповедника. Лис не за себя переживал. Он боялся, что таким образом подставит Лису. И сделает ей только еще хуже.

Значит, по суше не вариант.

А еще можно по воздуху. Лис повернул голову. На противоположном берегу озера располагалась усадьба премиум-класса «Гранд-Акколь». Отдых в ней считался чуть ли не самым дорогим в стране, туда приезжали отдыхать олигархи, туда приглашали выступать звезд мирового уровня. Что на самом деле происходит в «Гранд-Акколе», в поселке никто не знал. Весь обслуживающий персонал туда завозили, и ни один из жителей поселка там не был.