***

В те веселые деньки, на второй ступени, начиналось покорение стихии «Небо». Бревно средней величины горизонтально укрепляли в метре над землей, и свои акробатические изыскания ученики проводили уже на нем. Постепенно бревно поднималось все выше и выше, одновременно уменьшаясь в диаметре, а комплекс выполняемых на нем упражнений значительно усложнился. Со временем бревно заменялось тонкой жердью, а затем натянутой веревкой. В конце концов, сила натяжения веревки слабела – высшим мастерством считалось исполнить комплекс на слегка провисшей веревке. В освоение «Неба» входили прыжки в длину, в высоту (в том числе и с шестом), а также с высоты, вплоть до прыжков с десятиметровой скалы на каменистый грунт. Вначале, без подготовки, такой скачок вниз был просто невозможен, затем – болезненно труден, потом просто неприятен.

В конце второй ступени ученики, освоив до десятка стилей боя, переходили к новым школам – айки-до, дзю-до, цюань-фа, окинава-тэ, дзиссэн-кэмпо. Параллельно перед мальчиками учителя постарались раскрыть все многообразие оздоровительного, спортивного и боевого ушу. Вполне понятно, что юные ниндзя изучали только базовую технику и основные положения каждого из этих видов борьбы, не задерживаясь подолгу на чем-то одном. На то, чтобы стать мастером хотя бы в одном из единоборств, людям порой не хватало и целой жизни.

А те приемы, что надлежало знать, проверялись на втором в карьере Кейна экзамене.

Такие экзамены-испытания проводились два раза в год, в дни весеннего и осеннего равноденствия. Чтобы принять в них участие, ученик, уверенный в своих силах, заранее должен был подать заявку. Прошение рассматривалось на совете учителей, и если хоть трое и тридцати трех членов совета не были уверены, что их подопечный готов к проверке, то желающему перейти на следующую ступень приходилось ждать полгода до следующего раза.

Всему свое место и время – не давая торопиться, учителя старались сберечь подопечных. Постепенно тренировки становились все опаснее, а уж об экзаменах перехода на следующую ступень и говорить не приходилось. Ежегодно, примерно из двухсот занимающихся в лагере учеников погибало три-четыре человека. И чаще всего смерть пожинала урожай именно на экзаменах. Правда, эта стабильная кровавая статистика здесь никого не интересовала.

Кроме мертвых в лагере частенько появлялись калеки: слепые или одноглазые, люди с изуродованными лицами, без руки, ноги или пальцев, парализованные. Большинство из них получили травмы не в лагере. После десятилетий отсутствия, многие действующие снаружи ниндзя возвращались из большого мира в родную школу, чтобы зализать раны, да так и оставались. Все они искали здесь приют и спокойствие. Бывшие ученики приезжали и становились наставниками или же просто жили и работали в тренировочном лагере, хотя бы и поваром.

***

Время стирает старую боль. Кейн все реже вспоминал о том, что когда-то у него были папа и мама. Прошлая жизнь в Америке подернулась дымкой нереальности. Иногда он даже забывал о том, что не всегда был учеником ниндзя, что раньше у него был другой дом и другая семья. Лес и барак казались единственным взаправдашним настоящим.

Нынешнее житье казалось единственно реальным и правильным. Основной целью существования стали тренировки. Ежедневные занятия мало-помалу перестали быть пыткой, а даже начали доставлять удовольствие и радость. Было приятно чувствовать, что уже что-то можешь, а главное, со временем сможешь еще больше. Вечерняя усталость вызывала удовлетворение от проделанного сегодня труда. Если ее не было, значит, в течение дня ты мало поработал над собой. Тело мальчика перевилось сухими канатами мышц и сухожилий. Это стало особенно заметно в девять лет, когда в общих чертах было закончено освоение стихии «Небо»: приемы лазанья по деревьям, прыжки с ветку на ветку, с ветки на веревку, скалолазание без специальных приспособлений.

Тохэки-дзюцу, или скалолазание, было одним из самых сложных и опасных разделов в нин-дзюцу. Через полтора года после начала курса альпинизма, будущие ниндзя могли покорить отвесную стометровую скалу, названную Чертов Палец, не прибегая ни к чему более, кроме собственных рук и ног.

***

В то время, когда его однолетки в цивилизованном обществе еще играли в солдатиков, Кейн уже знал два десятка видов борьбы и ударного боя. Понять, какой из стилей лучше, было сложно, да Кейн об этом особо и не задумывался. Особняком стоял лишь один стиль, очень эффективный и самый важный для освоения. На третьей ступени для ребят настало время узнать исконный рукопашный бой нин-дзюцу – рангун, в который входило тай-дзюцу и буки-дзюцу. В последнем изучалась канка – современное кобудо. Курс обучения рангун был долгим, до шестой ступени.

Более чем в любом другом стиле, в оригинальном рукопашном бое ниндзя – рангун – были сбалансированы лучшие свойства всех боевых искусств: сила, скорость, верный выбор времени и применение минимального усилия для достижения максимального эффекта. Действуя традиционно, ниндзя хитростью скрывал свою силу, а затем наносил один смертоносный удар. Рангун учил выбору лучшего угла, лучшего движения и средства для того, чтобы как можно проще переломать кому-то суставы. Радикально парализовать враждебную руку, сломать ногу, шею, плечи – это рангун. Удары по нервным узлам даже не требовали силы, их мог нанести и ребенок, и дряхлый старик. Для этого скрытого ресурса нужна была лишь техника. Неожиданная атака в несколько легких касаний могла вызвать мгновенный паралич. Точный удар в уязвимое место, например, в подмышечный нерв, обездвиживал все тело. Такой удар вызывал эктопический разряд – бесконтрольный выброс электрических сигналов. Один тычок – и мозговые рецепторы мгновенно перегружались сообщениями о боли. Происходила перегрузка системы, к конечностям устремлялись разрушительные сигналы, кальций и калий переполняли организм. Волна электрических зарядов выводила из строя всю нервную систему противника. Отсюда и выражение – стреляющая боль.

Кейна учили, показывая на практике, то есть на нем самом, что на теле человека есть точки с большой плотностью нервных окончаний. Они напоминали жгуты оголенных электрических проводов. Чем их больше, тем больше вероятность короткого замыкания. Врачи называют это нервными узлами; ниндзя называют их целью.

- А главная цель – это блуждающий нерв, который влияет на сердечный ритм, – монотонно бубнил учитель, прохаживаясь перед группой третей ступени, в которой уже обучался и наш американец. – Он идет вдоль яремной вены, от мозга к сердцу и брюшной полости. Удар в главную цель отправляет панический сигнал в мозг, предупреждение о том, что сердце расширилось или перегружено. Мозг реагирует, замедляя работу сердца, или даже останавливая его. Это – анатомия уничтожения. Тот, кто понимает, как действует тело, знает, как его победить!

И дети учились понимать.

Помимо обязательного рангун, ученики-ниндзя сами выбирали себе несколько направлений рукопашного боя и занимались ими углубленно. Знание различных стилей создавало композитную картину поединка, где любое действие продиктовано максимальной целесообразностью, а не сравнительно узкими рамками какой-то одной конкретной техники. Комплексный подход с годами должен был дать крепкий сплав, в котором не было отдельных приемов, а существовала лишь выработанная единая культура движений.

Это было справедливо и по отношению к холодному оружию. На своем жаргоне ученики называли его «аргументами». И таких аргументов воину ниндзя за все годы ученичества предстояло узнать более трех тысяч видов, и не только восточных. Классифицированное по принципу «пяти элементов», оружие было различно по применению. Изучалось, хотя бы в общих чертах, все холодное оружие мира – оборонительное, наступательное, комбинированное, колющее, режущее, хлещущее, отбивающее, оглушающее, рубящее и так далее.

Если вложить в умелые руки воина любое абстрактное вооружение, простая механика становилась смертоносной. Оружие умножало силу, помогало ее концентрировать, увеличивало дальность ее действия. «Аргументы» становились высшей математикой уничтожения. Дети, до этого мало знакомые с предметами, способными в руках мастера становятся убийственными, быстро развивали в себе особые навыки, впитывая новые знания, как губка воду. Особенно много времени отводилось на фехтование.