— Здорово, Вован, — рядом с гардеробом стоял Конрад. По ходу, тоже недавно зашел только. — А что, твои тоже сегодня тут выступают?

— Неа, — я покачал головой, но отметил тон, которым Конрад задал свой вопрос. Он был будничный. Если бы я ответил «да», он бы не удивился. — А ты?

— Мы еще нескоро, — сказал Конрад. — Когда танцы начнутся.

— А еще из наших есть кто-нибудь? — спросил я и огляделся. Вечеринка для избранных была довольно многолюдной, но молодежи тут практически не было. Ну, то есть, молодые девушки были. Но не тусовщицы, а скорее эскортницы.

— На разогреве «Дремучий случай» работает, — сказал Конрад. — Скоро должны уже начать.

— А зрители, как я посмотрю, начали уже давно, — усмехнулся я.

— Так они с трех часов гулеванят, — сказал Конрад. — Успели уже протрезветь и заново накидываются.

— А что за повод? — спросил я.

— Инвестиционный фонд какой-то проставляется, — пожал плечами Конрад.

Мы отдали верхнюю одежду на попечение усталой гардеробщице и пошли в зал. В этот раз ворота-дверь были распахнуты, вдоль внешней стены стоял длинный стол с выпивкой и закуской, а перед сценой в самом зале стояли столики. Но там явно были особые вип-места, куда нашего приглашения было недостаточно. Наташа радостно устремилась к тарелке с бутербродами, Ирина увидела кого-то важного, быстро сказала, что сейчас вернется, и я остался один посреди уже изрядно подогретой публики.

— Нееет, вы подождите! Пусть Витек сначала расскажет, как ему удалось в Италию попасть!

— … а он мне, в натуре, говорит: «Давай в гольф сыграем!» Так вот что я вам скажу! Эти клюшки такие ухватистые!

— … кассету мне в лицо сует. Мол, вот! Ты обязательно должен посмотреть этот фильм!

— Вова? Это ты? — кто-то похлопал меня по плечу. Я оглянулся.

— Добрый вечер, Геннадий Львович, — улыбнулся я. Давненько не видел Шутихина-старшего. Он ничуть не изменился. Та же козлиная бородка, те же клетчатые брючки. Только вместо пестрого жилета бархатный бордовый пиджачок, похожий деталь сценического костюма фокусника.

— А я смотрю на тебя и думаю, ты это или нет! — он радостно приобнял меня за плечи. — Вас ведь, длинноволосых, не всякий раз со спины опознаешь! Максимка ведь теперь с вами играет?

— Да, Геннадий Львович, — кивнул я.

— Так мы считай что родственники, а в гости не заходишь! Вот стервец, а? — художник оглянулся, призывая двоих своих приятелей тоже признать меня стервецом. Они тоже были в жизнерадостном подпитии. И, кажется, не особо меня помнили.

— Ты мне вот что скажи, Вовчик, — Шутихин-старший приобнял меня за плечи и отвел в сторону стола. Перебрал несколько бутылок, выбрал ту, в которой еще что-то плескалось. Налил в две стопки лимонно-желтого пойла. — Вот я сто раз уже говорил Максимке, что у меня можно устраивать концерты. Чтобы он вас привел, вы поиграли, а потом устроили сейшн хоть до самого утра… Вот скажи мне, в прошлый раз что, плохо было что ли?

— Отлично было оба раза, — ничуть не кривя душой, сказал я.

— Так чего он тогда? — в голосе Шутихина-старшего зазвучали нотки обиды. — Стесняется он нас что ли? Мол, компания с придурью? Друзья засмеют?

— Вряд ли он так думает, — сказал я. Рюмку у Шутихина взял, конечно. Зачем обижать хорошего творческого человека?

— Тогда что за дела? — Шутихин быстро замахнул неведомое желтое пойло. — Ох, сладкое какое. Ликер это что ли?

— Предлагаете устроить квартирник? — спросил я.

— Да я ж вам все время это предлагаю! — громко заявил Шутихин-старший. — Место есть? Есть. Соседи не против? Не против!

К нам присоединилось еще несколько человек. Их я тоже помнил по квартирникам. И тоже стали наперебой меня стыдить за то, что в студии давненько не было концертов.

— Так давайте назначим дату, в чем проблема? — сказал я.

— А вот я не знаю, в чем у вас там проблема! — Шутихин-старший нашел другую бутылку, на этот раз с голубым содержимым. Плеснул в свою рюмку, потом увидел, что я свою еще не выпил, и налил в другую пустующую.

Да уж, непринужденная тут атмосфера…

— Ту желтую гадость не пей, давай вот этой синей выпьем, — сказал Шутихин-старший. — Эх, расплескалась синева, расплескалась…

Я удивленно посмотрел на улыбчивое пьяненькое лицо художника. Это он просто случайный мотивчик напел, или…?

— Да вон он, этот волосатый! — раздался громкий пьяный голос. — Я так и знал, что этот черт сразу к столу полезет! Эй ты, а ну сюда иди! Ты за эти бухло и жрачку платил?

— Это он кому? — Шутихин-старший удивленно закрутил головой.

— Видимо, мне, — пожал плечами я и посмотрел в ту сторону, откуда, расталкивая всех локтями к нам приближался «каракулевый воротник». Ну, то есть, теперь он был без пальто, конечно, но я его продолжал мысленно так называть. По привычке.

«Тогда Вован и Колян будут за тебя!» — мелькнуло в голове завершение старого анекдота в тот момент, когда разборка на повышенных оборотах перешла в более, так сказать, близкий контакт.

На моей стороне выступали Шутихин-старший с приятелями. На стороне «каракулевого воротника» — лысоватый мужик в сером пиджаке и высокий тип в стильных очечках. Очки он технично стянул с носа и сунул в задний карман джинс, как только драка началась.

Вот тут никто нас разнять не пытался. Даже наоборот — освободили побольше места, по-быстрому похватали с прилегающего к «рингу» стола бутылки и прочие легко бьющиеся предметы и принялись азартно болеть.

— Вломи ему, волосатый!

— Справа! Справа лупи!

— Вали его на пол!

«Каракулевый воротник» сопел, напрыгивал, пытаясь достать кулаками до моего лица. Трезвый я легко уклонялся от ударов, но старался не особо сильно. Это был вовсе не тот тип драки, который на выживание. Просто градус пьяной агрессии чутка зашкалил, и мужикам потребовалось сбросить пар. А тут как раз я подвернулся со своими длинными патлами и непрошибаемой самоуверенностью.

Ясен пень, среди публики не все понимали, что происходит. Кто-то из женщин пытался даже кричать, чтобы нас немедленно разняли, вызвали милицию и все такое. Краем глаза успел заметить, как бросившуюся ко мне Ирину перехватил за локти выскочивший откуда-то на шум Влад. Зато Наташа вкупилась во все моментально. В первый момент она вроде как даже испугалась. Замерла с недоеденным бутером в руке. Но уже буквально через секунду я увидел, как она переместилась в первые ряды «болельщиков» и принялась активно выкрикивать что-то в мою пользу.

Я намерено «зевнул» пару несильных ударов. И сам пару раз достал «каракулевого воротника» — в правое плечо и в грудину. Шутихин-старший повалил своего оппонента-очкарика на пол и уселся сверху. А двое его приятелей прижали «серого пиджака» в стене и ухватили за грудки.

— Ну ты чо вообще? — уже без прежнего запала сказал «каракулевый воротник» и качнулся. Я придержал его за локоть.

— Да как-то так вышло, — усмехнулся я.

— А ты ничего, нормальный, — «воротник» пыхтел, как паровоз. Он окинул меня уже вполне дружелюбным взглядом. — Денег на парикмахерскую что ли нет?

— Я музыкант, — хмыкнул я. — Нам по правилам цеха положено.

— А! — «воротник» сдул с носа крупную каплю пота. — А водку ваши правила цеха не запрещают?

— Ни в коем случае! — широко улыбнулся я.

— Дмитрий, — сказал он и сунул мне руку. — Георгиевич.

— Владимир, — я пожал протянутую руку. И вся наша растрепанная и разгоряченная компашка направилась к столу.

— Вовчик, значит, — Дмитрий кивнул, сграбастал со стола початую бутылку, сделал внушительный глоток, закусил подсохшим бутером и протянул бутылку мне. Я мысленно усмехнулся. Вот чем я овладел в совершенстве, так это искусством виртуозно делать вид, что активно бухаю. В прошлой жизни мне этого как-то не требовалось. И когда социальные правила требовали пить, я спокойнехонько пил. Пьянел я медленно, похмельем практически вообще не страдал. Ну, может пару раз случалось, да и то скорее от недосыпа, чем от перепоя. Друзья шутили, что я в генетическую лотерею выиграл, не иначе. Но с Вовой-Велиалом ситуация была другая. Пара экспериментов в этой области показала, что с бухлом мое нынешнее тело как-то не особо совместимо. Слишком быстро кривею, а на утро начинается вообще абзац, даже если выпил всего ничего. Как сказал доктор Ливси: «Слово „ром“ и слово „смерть“ для вас означает одно и то же!» Кроме того, качество алкоголя здесь, в девяностые, было, мягко скажем, сомнительным. Так что особо долго я не размышлял, и просто перестал пить практически. Но если там, в прошлом-будущем двадцать первом веке можно было без особого вреда для деловой репутации заявить, что ты трезвенник, то здесь в девяностые… Впрочем, я и там не особо афишировал отсутствие тяги к горячительному. Это тот самый случай, когда намного проще и выгоднее сделать вид, что ты пьешь.