Почему-то ожидал, что Света живёт в одной из хрущевских пятиэтажек, «гнездо» которых было как раз между вокзалом и рок-клубом. Но мы прошли их насквозь и оказались в уютном уголке из трёх двухэтажных домов на два подъезда. Такие дома у нас ещё называли «немецкими», вроде как пленные немцы после второй мировой их строили. А между этими домиками — уютный дворик. Со скамейками, столиком, детскими «лазалками» и палисадником, в котором весной-летом стопудово будет цветник. Домики стояли буквой «П», с открытой стороны которой был небольшой пустырь, с торчащими из земли трубами вентиляции погребов. И обветшалая водонапорка из красного кирпича. Милейшее местечко. Прямо двор мечты, заповедник очень «киношного» такого СССР.

Когда мы со Светой пришли, Бегемот уже ждал нас на скамейке у подъезда.

— Класс! — обрадовался он. — Вдвоем мы точно лучше управимся!

— Да там работы всего на час, — пожала плечами Света.

— Я же говорил, что мне нельзя поднимать сильно тяжёлое… — насупился Бегемот.

И пока я слушал их семейную перепалку, дверь подъезда открылась, и на улицу вышел мужик с весьма примечательной внешностью. Он был высоким, выше меня на полголовы точно, а я, прямо скажем, не самого мелкого роста, подтянутый, никаких следов пузика, хотя лет ему было никак не меньше пятидесяти. Шапка мелкокучерявых волос художественно так покрыта изморозью седины, героический такой орлиный нос и внимательные умные глаза. Так близко посаженные, что лицо было немного «птичьим». Собственно, по глазам я и понял, что это отец Светы. Никакого другого сходства между ними не было.

— Здорово, мужики, — приветливо улыбнулся он. Пожал руку сначала мне, потом Бегемоту. Явно не по какому-то статусному признаку, просто я ближе стоял. — Аркадий Игоревич.

А вот представлялся он только мне, потому что с Бегемотом они уже явно были знакомы.

Ну вот теперь и стало понятно, откуда у Светы такая могучая деловая хватка. Не надо быть особым знатоком, чтобы понять, какой национальности ее отец. А все евреи, которых я знал, без исключения обладали неслабой такой коммерческой жилкой. И, сдается мне, что отчество «Игоревич» не вполне соответствует реальности. Среди наших друзей семьи была пара знакомых, один с отчеством «Михайлович», на самом деле оказавшийся «Моисеевич», а второй «Андреевич», внезапно ставший Абрамовичем в 2004, когда в Израиль переехал.

— Объясняю фронт работ! — Аркадий Игоревич направился к одной из торчащих из земли труб вентиляции. — Надо будет извлечь все содержимое погреба на свет божий, ликвидировать негодные банки и овощи, а потом вернуть годное в вычищенный и умытый погреб обратно. Задача ясна?

— Типа того, — кивнул я.

— А гараж? — спросил Бегемот чуть ли не жалобно.

— Гараж — если успеем, — махнул рукой Аркадий Игоревич. — Потому как после погреба Марья запланировала обед, а нарушать ее планы никак нельзя. Ну так что, парни, засучили рукава?

Судя по количеству и разнообразию банок с соленьями, мама Светы в этом деле была настоящим энтузиастом. И профи. Слюнки текли при одном только виде этих художественно выложенных помидорок, декорированных потемневшими в рассоле листьями смородины и зубчиками чеснока. Пупырчатые огурчики, крепенькие мелкие патиссончики, порезанный кольцами болгарский перец… Салаты какие-то невероятно пестрые. Варенья, подписанные кривоватыми печатными буквами на бумажных этикетках. Малина, земляника, смородиновый джем, крыжовник по-королевски. И это весной! Когда соленья вроде как должны уже к концу подходить!

На мой непрофессиональный взгляд, никакой уборки этому погребу не требовалось. Там царил идеальный порядок, было сухо и немного пахло землёй. И даже намека на гниль не было. Впрочем, потому и не было, что тут часто прибирались…

Сначала моей задачей было составлять банки в квадратную корзину, явно из какого-то магазина самообслуживания. А Бегемот с Аркадием Игоревичем поднимали заполненную корзину наверх. Но Бегемот довольно быстро запросился вниз, так что мы поменялись.

Потом настала очередь картофана, морковки и свеклы. Сетки с ними мы тоже подняли наверх. И к моменту уборки у Бегемота снова случилось недомогание, так что вниз опять спустился я.

Отец Светы не мог лазать по вертикальной лестнице по техническим причинам — правую ногу от бедра заменял протез. Который я не заметил бы, если бы он сам о нем не сказал.

«А вот на свою маму Света как раз очень похожа», — подумал я, когда трудовые свершения были закончены, три подозрительных банки и одна сетка свеклы — забракованы и вынесены на помойку, и мы все трое поднялись на второй этаж в квартиру родителей Светы.

Марья Вадимовна была румяной дамой в теле с внушительной косой пшеничных волос, уложенной короной вокруг головы. Сходство между ней и Светой было во всем, исключая глаза. «Собираешься жениться, посмотри на ее мать, — поучал меня когда-то один из моих дядек. — Если тебя не пугает, что через двадцать лет твоя жена будет так выглядеть, смело женись!»

— Так, чумазая команда! — уперев руки в бока сказала Марья Вадимовна. — Сначала умываться, а потом живо за стол.

Стол, насколько я успел мельком увидеть, накрыт был не меньше, чем на взвод.

Нравятся мне такие семьи, вот что. Мама Светы была дамочкой властной, но заботливой, отец вел себя по-свойски и много шутил, старшая сестра Светы имела вид самый из всех серьезный и была очень похожа на Свету, только волосы темнее. С Бегемотом общались как с членом семьи, строили планы, как летом все вместе поедут на озера отдыхать. С катером и палатками.

По началу я приглядывался к Бегемоту, но многозначительных знаков, типа: «спасай, меня затянуло!» он не подавал, даже наоборот — изо всех сил принимал участие во всех разговорах, и даже позволял себе спорить с явной хозяйкой этой семьи — мамой.

«Забавно, они как будто уже пять лет женаты…» — подумал я, глядя на Бегемота и Свету, которые о чем-то тихонько спорили в коридоре. Бывают такие люди. Которые минуя конфетно-букетный период сразу же переходят в фазу «а в том году дачку купим, картохи посадим три сотки…»

Никоим образом не осуждаю, всегда даже умиляюсь. Хотя мне самому немедленно захотелось устроить Еве какой-нибудь романтический сюрприз с прогулками под луной и… Мне нравятся «уютные» семьи. Но я, пожалуй, не хотел бы, чтобы у меня было так.

Вся эта умиротворяющая атмосфера вместе с тремя переменами блюд и тремя банками солений, которые мне вручили напоследок, подействовала на меня расслабляюще. Так что на встречу с Яном я явился весь такой мечтательный, улыбаясь во весь рот. Бобе позвонить, ясен пень, забыл. Вспомнил, только когда увидел самого Яна, всех «цеппелинов» и ещё какого-то незнакомого мужика до кучи.

— Вроде у нас с тобой речь шла о личной встрече, разве нет? — приближаясь ко всей этой честной компании, сказал я. Путь к отступлению на крайний случай я уже прикинул, всё-таки двор ДК вагоноремонтного завода — это не тупик за гаражами. Сам ДК был крохотный, похожий скорее на детский сад-переросток, но вокруг был весьма благоустроенный для девяностых парк. Во всяком случае, видно, что за ним ухаживают и ценят.

— Встреча личная, а дела будем обсуждать общественные, — туманно ответил Ян и посмотрел на незнакомого мужика. Тот кивнул. Наполовину мне, мол, привет, наполовину Яну. С таким видом, типа 'все правильно говоришь, парень.

Кто таков, интересно? Здоровый, почти как сам Ян, годами постарше, стриженный под площадку, в вороте распахнутой кожаной куртке — златая цепь в палец толщиной. И пара золотых же печаток на упитанных пальцах.

Родственник? Хм… Я мысленно «сбрил» растрёпанные волосы Яна и поставил этих двоих рядом. Нет, вряд ли. Совсем другое лицо.

— Это Егор, — сказал Ян, кивая в сторону этого самого мужика. — Егор, это Велиал.

«Цеппелинов» он представлять не стал, либо счёл информацию избыточной, либо по умолчанию считал, что я и так их знаю.

— Пойдёмте внутрь, — сказал Ян и шагнул к крыльцу.