Проглядев факс, я сразу замечаю в середине имя Кристиана, однако заставляю себя читать с начала.

«Милая, дорогая моя девочка!

Всего пара дней прошла со дня твоего отъезда, а я беспрерывно думаю о тебе. Что-то ты там поделываешь, в волшебном королевстве мерцающих огней? Спасибо, что позвонила и дала о себе знать. Слышно было удивительно отчетливо, словно из соседней комнаты. Я и не ожидала, что перелет через океан приведет тебя в такое волнение и смятение. Наверно, это для тебя стало неожиданностью: Надеюсь, теперь все прошло и ты по-прежнему радуешься жизни. Как тебе понравилась программа современного танца, на которую вы с Иззи собирались сходить вчера вечером?

Конечно, болтать по телефону дорого; но хорошо бы ты время от времени посылала мне весточку по факсу. Не каждый день – когда сможешь. (Знаешь, я сегодня во второй раз в жизни пользуюсь факсом твоего отца. Думаю, он сам им пользовался в два раз реже!)

С тех пор, как ты уехала, я повсюду натыкаюсь на упоминания о Лас-Вегасе. Открываю воскресную газету – а там статья о новых отелях в лас-вегасском стиле. Сегодня включаю телевизор – а там парочка дикторов из программы «Выходной» венчается в часовне Элвиса!

Не могу поверить, что в следующем месяце к нам приедет Том Джонс! Как ты думаешь, может быть, это знак, что и мне пора в Лас-Вегас? Так хочется исполнить заветную мечту; но ты представляешь, что скажет об этом папа! И все равно я только об этом и думаю. Понимаю, тебе хочется отдохнуть от родительской опеки: но, чувствую, в конце концов я так затоскую, что проберусь на самолет зайцем и помчусь к тебе!

Ты, наверно, смеешься над моими старушечьим, фантазиями. Но сейчас узнаешь кое-что и вправду смешное. Похоже, твой будущий деверь меня опередит! Надин говорит, что Кристиан решил навестить своего лас-вегасского дядюшку. Она чуть не плевалась, когда об этом рассказывала: два года, говорит, Кристиан и словом о нем не упоминал, а теперь только о дяде Сэме и говорит! Заговаривал даже о том, чтобы последний холостяцкий уик-энд провести в Лас-Вегасе, а не в Амстердаме, как раньше собирался. А сама Надин пока не решила, где отдохнуть перед свадьбой. Месяц назад говорила о Тоскане – будет, мол, лежать возле бассейна и потягивать кьянти; теперь у нее на уме Тенерифе, а через неделю, наверно, еще что-нибудь придумает! Наверно, это называется предсвадебной лихорадкой. Никогда бы не подумала, что Надин этому подвержена, – она ведь к собственной свадьбе готовилась чуть ли не с рождения!

Что ж, дорогая, отдыхай веселись и наслаждайся каждой минутой! И поставь за меня пять долларов на номер 20. Удачи!

Твоя любящая мамочка (она же Дилайла!!!)».

– Ну что, – спрашивает Иззи, – какие новости с домашнего фронта?

– Мама пишет…

– Что?

– Чтобы я привезла ей серебристое трико с пурпурными перьями!

Господи, какая красота! И сколько их! Рыба-меч, вспарывающая воду длинным и острым, словно у Буратино, носом. Плоская, почти двухмерная камбала. Толстенькая рыбка канареечной раскраски, ни дать ни взять апельсиновый пирог – как, интересно, она называется? И десятки, сотни других. Каждая – маленький шедевр, созданный природой. Глаза-телескопы, хвосты-вуали, плавники-перья. Расцветки самые удивительные. Одни – словно небрежные мазки абстракциониста, другие напоминают искусную мозаику, а некоторые – точь-в-точь граффити! А вон плывет еще одна – ни дать ни взять морской леопард! Помнится, несколько лет назад очень модны были блузки в таких леопардовых пятнах. Но есть среди них и уродцы – вон мимо проплыл бедолага с выпученными красными глазами и таким искореженным тельцем, словно он жертва радиационной катастрофы.

– Потрясное зрелище! – говорит Иззи. – Ой, посмотри на этого – хвост, как ядерный гриб!

Сравнение не из банальных – но действительно очень похоже.

«Лица» у них тоже интересные. У одного челюсть выдвинута вперед, словно у упрямого ребенка. У другого уголки рта скорбно опущены: он открывает и закрывает рот, словно беззвучно жалуется на судьбу.

– Ой, акула! – восклицает рядом с нами какой-то малыш.

В самом деле, у самого дна воровато скользит серая тень длиной с человеческую ногу.

– А почему она не ест других рыбок? Папа малыша задумывается.

– Не знаю, сынок. Давай спросим у кого-нибудь, кто здесь работает.

И тут же, словно по заказу, возле нас вырастает девушка с укрепленным у рта микрофоном.

– Добро пожаловать в «Аквариум». Вы подошли очень вовремя – как раз сейчас мы кормим рыб. У нас здесь около пятисот рыб ста различных видов… А теперь смотрите.

Тут мы замечаем в воде чуждую морской среде форму жизни. Мужчина грациозными уверенными гребками спускается все ниже и ниже, мимо коралловых скульптур и рыбьих стаек. На поясе у ныряльщика пластиковая коробочка, вроде тех, в каких берут еду на пикники. Рыбы вьются вокруг него, открывая рты: наверно, каждая просит: «И мне, и мне кусочек!»

– Это наш ныряльщик Финн, – объясняет гид. – В воде он, как дома: многие шутят, что он родился с перепонками на пальцах!

У Финна очень короткая стрижка, а лица под маской не разглядишь. Он опускается на дно, и рыбы следуют за ним, словно дети за гаммельнским крысоловом.

– Держу пари, он и по гороскопу Рыба! – смеется Иззи.

– Так и есть! – слышу я голос Зейна.

Он пробрался через толпу и теперь стоит у меня за спиной. Руки кладет мне на плечи – в опасной близости от сверхчувствительной шеи. Я оборачиваюсь, чтобы улыбнуться ему – и застываю, заново пораженная шелковистыми черными волосами и легкой, едва заметной тенью щетины на щеках. И запах, уже знакомый мне. Толпа подается вперед, чтобы взглянуть, как Финн треплет по голове акулу, и я чувствую, как Зейн прижимается ко мне.

– Это не просто знак привязанности, – говорит женщина с микрофоном.

Я замираю, на мгновение вообразив, что речь идет о нас с Зейном.

– Финн приучает акулу к прикосновению человека. Если нам покажется, что акула больна или с ней что-то не так, мы сможем осмотреть ее, не подвергая дополнительному испытанию ее нервы.

– И собственные конечности, – добавляет Иззи.

В толпе снова начинается движение, и Зейн отступает. А жаль.

Большинство рыб бросается к своему кормильцу, а вот акула играет в недотрогу. Финн облокотился о камень и терпеливо ждет, пока Челюсти сменят гнев на милость. Иззи уже заскучала; но я не могу оторвать глаз от этого безмолвного столкновения характеров.

– По-моему, у мужика нездоровая страсть к резине, – шепчет Иззи. – Я думаю, он и на свидания ходит в этом костюме и в ластах…

– Ш-ш, Иззи! – предостерегающе шиплю я. Но Зейн, кажется, ничего не слышал.

– Наш аквариум вмещает в себя пятьдесят тысяч галлонов воды. Постоянная температура воды – семьдесят восемь градусов по Фаренгейту, – вещает гид.

Я слушаю и делаю записи в блокноте, пока не замечаю, что Иззи откровенно пялится по сторонам. Мы высвобождаемся из тугой толпы посетителей; однако, едва я собираюсь всерьез опробовать свои чары на Зейне, он вдруг говорит:

– Ладно, мне пора.

– Как так пора? – восклицаю я. – Почему?

– Видишь ли, Ларс заболел…

– А что с ним?

– Растяжение паховых связок, – язвит Зейн.

– Только на меня не смотрите! – вопит Иззи, заслоняясь руками.

Поздно. Мы оба смотрим на нее. С большим интересом.

– Его заменит один парень из кордебалета, и я должен с ним позаниматься, – объясняет Зейн. – Финну я сказал, что вы будете ждать здесь. Он вас уже видел, так что вы друг друга узнаете.

– Ладно, – вздыхаю я.

– И помните, он очень застенчивый, так что… – он бросает предостерегающий взгляд на Иззи, – будьте с ним помягче.

– А он ласты снимет?

– Не обращай на нее внимания! – рычу я. – Спасибо, что устроил нам встречу.

– Не за что. Надеюсь, вам будет интересно. Да, кстати: обязательно зайдите в «Сырные лепешки» – вон там. У них потрясающие лепешки. Ладно, киски, пока!