Это понимали и бандиты. Потому, когда я с Контаковым появился на обозрение собравшихся, прежде всего смотрели на поручика Семёновского полка, неправильно определив в нём главного бенефициара, того таинственного или почти таинственного хозяина ресторанов. И было бы неплохо показать именно Кантакова, а самому не отсвечивать перед бандитами, но тогда бы поручик обязательно взбрыкнул.
— Я действительный статский советник, глава Уложенной комиссии, Михаил Михайлович Сперанский. Рестораны — моя собственность. Кто не знает, нынче все суды империи входят в моё подчинение. Считаю, что нужно заканчивать разговоры. Отобедайте в моём ресторане и ступайте себе с миром! — сказал я, силясь выглядеть решительным, надменным, как человек сильно выше положением, чем все присутствующие.
Хотя, почему «как»? Я и есть человек с несравненно более высоким статусом.
— Про то ещё прознать всё нужно. Кто ты, да и… Погоди-ка, мил человек! Ты ли тот пиит Надеждин? А ещё и в Нижнем Новгороде суды вершил по закону? — голос Колуна дрогнул, и он резко изменил тон и манеру обращения. — Ещё и песня державная вами написана… И, как же так случилось, что не гнушаетесь общаться с такими людьми, как мы?
— Каждый человек имеет право быть услышанным, — отвечал я. — Ссоры не желаю ни с кем. Платить… Тут вы с Яношем говорите… Ешьте и пейте! Нынче вам подадут еду, как барям.
— А сами преломите хлеб с нами? — спросил до того молчавший один из бандитов.
— Не потравлю, не бойтесь! И сам выпью и люди мои поедят, — сказал я, улыбаясь.
И выпили, и поели. После распрощались чуть ли не друзьями. Бандитам была обещана серьёзная компенсация. А на ушко я шепнул Колуну, что, случись какая беда с ним, отмажу, как говорили в будущем. Врал я искромётно, но никто не должен заподозрить, что я и мои люди виной тому, что уже скоро столица лишится большинства криминальных вожаков. И так слишком много рисков.
— Срочно противоядие всем принять! — приказывал я, когда последние бандиты покинули ресторан «Крым».
— Что? И моя еда отправлена? — изумился Барон, вслед ему что-то похожее, но с нецензурными эпитетами, выказал Контаков.
— Делай, что повелел! — жёстко сказал я, уже выпивая свою порцию противоядия.
Ну, нельзя было сообщать о том, что вся еда и напитки отравлены, и то, что употребляли мои люди, ничем не отличалось от выпитого и съеденного бандитами. Ну, не сыграли бы они столь правдиво, если бы знали, что жрут яд. А бандиты, как я уже говорил, часто с весьма развитой чуйкой, заподозрили бы что-нибудь, и все планы насмарку.
— Карпа и Северина ко мне! — продолжал я отдавать приказы, не обращая внимание на то, что именно бормочет Контаков.
— Я вызываю… — выкрикнул поручик.
— Не дурите, Михаил Иванович! — перебил я гвардейца. — Не хочу я с вами драться, но вызов объявите, придётся. Зачем? Ничего дурного не произошло, а вот доброе… Я закрою ваш карточный долг перед господином Бергом. Но не играйте более! Уже шестьсот рублей потрачены на нашу с вами дружбу.
Вызова не прозвучало. Контаков не мог не знать о моём мастерстве стрельбы. При этом пусть дуэльные пистолеты почти уравнивают шансы дуэлянтов тем, что неизвестны, но у меня на интуитивном уровне получалось приспосабливаться к любому стрелковому оружию. И в фехтовании я уже не такой профан. Были у меня учебные поединки с Контаковым. И если он в первую минуту не получал исчерпывающего преимущества, то на физической форме и реакции я впоследствии выигрывал.
Между тем начиналась вторая фаза операции. Главари умрут странной смертью, но связать два в одно для здравомыслящего человека будет несложно. Все они были в ресторане, все пили и если. Поэтому нужен хаос. Уже к рассвету в Петербурге должны пылать три дома, быть убитыми не менее пятидесяти человек.
Мои боевики разделяются на группы по шесть человек. У каждой команды своя задача и цель. Работать будут только относительно бесшумным оружием: арбалетами и ножами. Однако, огнестрел также будут иметь. В случае неудачи, пусть шумят. Мне мои подготовленные кадры важнее даже, чем шумиха. Всё равно связать со мной беспорядки будет не так легко, ведь я уже на пути из Петербурга.
Ну, а после, на фоне растерянности в криминальном мире, слухов и ряда подстав, остатки банд должны будут вступить в период жёсткого противостояния между собой за территорию, как и внутри каждого ОПГ за лидерство. Тут-то и нужно будет сработать уже Барону. Пусть привлекает на свою сторону ослабленных и сломленных бандитов, готовых подчиниться силе.
Я не собирался брать криминал под полный контроль, да и не получится это. Но вот выгод в том, чтобы проредить численность бандитов, немало. Во-первых, это резкое увеличение числа моих заведений общепита. Во-вторых, новые заведения не будут рассадником воров, что сыграет на репутацию ресторанов и трактиров. Ну, и никто не собирается отставлять без внимания бандитские кассы.
*………….*…………*
Филадельфия
10 июня 1797 год. (Интерлюдия)
Спикер Палаты представителей Национального Конгресса САСШ Джонатан Дейтон был не особо рад тому, что решился продолжать исполнять свои обязанности. Предыдущий созыв был не многим, но чуть проще, так как получилось найти выгодное решение, и всё обошлось.
Тогда была своя сложность, связанная с ситуацией с французским послом Женэ. Он вёл себя, как популист, надменно, порой минуя самого президента Вашингтона. Француз даже распоряжался некоторыми американскими кораблями, давая им каперские разрешения на атаку британского торгового флота.
Народ штатов, всё ещё воодушевлённый национальным подъёмом и приобретением независимости, любил Женэ, а вот народные избранники понимали, куда именно движется американская политика, если САСШ открыто выступят на стороне Франции. Был договор, по которому американцы должны были оказывать всяческую поддержку французам, однако, рационализм на американском континенте победил. Американцы не пожелали лезть во все противоречия, в которых тонула революционная Франция. Конгресс и президент Джордж Вашингтон сослались на то, что союзный договор был подписан с французским королём, а не с республикой. Более того, Франция сама объявила войну, получалось, что она агрессор. Так что САСШ приняли политику нейтралитета, но хитрого. Они не теряли сношений с республиканцами, однако, направили полномочного посла, назвав его «министром», чтобы всячески способствовать замирению с Британией. Получалось «и нашим и вашим».
И всё складывалось неплохо. Были торговые партнёры, приезжали специалисты из Европы. Уже открыт первый металлургический завод в Пенсильвании, множество мануфактур и заводов открывались в иных штатах, преимущественно на севере страны, где была лучше кооперация с английской Канадой.
И вот прибывают военные корабли английских бунтовщиков и просят политического убежища. И этот флот мощнее, чем весь американский. Что делать в такой ситуации, если популизм всё ещё работает на сочувствие французской революции со стороны американского большинства?
Партия федералистов, к которой принадлежал второй ныне действующий президент Североамериканских Штатов Джон Адамс, выступала за следование политике нейтралитета. Федералистическая партия не стала противиться признанию Французской революции, но выступала за невмешательство в европейские дела. Напротив, федералисты выстраивали добрые отношения с Англией, видя при этом возможности в развитии экономики.
Вот только сердца простых американцев были на стороне революции, которая с американского континента виделась, как стремление создать схожую с американской государственную систему. Да и сами народные избранники всячески ранее подчеркивали большую роль Франции в деле приобретения независимости САСШ. Народным мнением пользовалась партия республиканцев-демократов, призывавшая начать помогать французской республике.
Чтобы стать президентом, Адамсу пришлось привлечь Томаса Джефферсона, ярого приверженца помощи революционной Франции. И теперь вице-президент Джефферсон, ранее решивший несколько охладить свой революционный пыл, вновь разразился бурными тирадами, смелыми высказываниям, искромётным слогом ряда статей в газетах. Всё направлено на то, что пришло время американцам показать свою сущность демократического общества, принять английских бравых парней и дать им гражданство САСШ. При том, что и нейтралитет можно сохранять.
