Федор Федорович Ушаков не ответил, ему были сильно любопытно, как на этот маневр всего одного французского корабля отреагирует вице-адмирал Нельсон. Дело в том, что республиканский новейший линкор «Жан-Жак Руссо» встал поперек, на курсе колоны из кораблей Нельсона. «Агамемнон» шел на таран «Жан-Жака Руссо». Лев таранил слона. Сила льва в том, что он быстр и может маневрировать, слону же хватает лишь топнуть по большой кошке, чтобы решить противостояние в свою пользу. Но у льва, Нельсона, после разворота французского линкора, не оказалось возможности для маневра, чтобы не задеть союзные вымпелы.

Треск дерева был слышан и Ушакову, который приказал максимально замедлиться, чтобы не уйти с фланга англо-французского сражения. Теперь русский адмирал был готов принимать на борт будь француза, или англичанина, только чтобы заблудшие души спасти.

Таран «Агамемнона» позволил двум английским линкорам вновь пройти через французское построение и нанести серьезный урон неприятелю, но один линейный корабль Нельсона все же чуть отстал, выпал из линии и оказался зажатым сразу тремя французскими линкорами. Сейчас там разгоралась беспощадная схватка, в которой англичане не так, чтобы и проигрывали. Французы не могли полноценно расстреливать английский корабль, чтобы не попасть под дружественный огонь, так что напрашивался абордаж. Долго англичанам удавалось сопротивляться и расстреливать в упор с двух бортов французов, много они забрали жизней своих врагов, пока все же матросы и абордажные команды республиканцев не уничтожили всех англичан.

Флагман английской эскадры, линейный корабль «Агамемнон», шел ко дну, увлекая за собой французский, с виду намного мощнее, линкор. Юркий фрегат англичан, спешно собирал на борт оставшихся в живых из команды «Агамемнона». Ушаков, наблюдая в подзорную трубу за происходящим, не сомневался, что Нельсон выживет. Русский адмирал считал, что таких, как английский флотоводец, Бог бережет вопреки даже невежеству заблудшей души.

Через полчаса уже два английских линкора протиснулись за русскую линию, спасаясь от преследования французов, потом еще три фрегата. Последним из боя выходил тот фрегат, на борту которого был раненный деревянной щепой в плечо и ногу вице-адмирал Горацио Нельсон. Французы, было дело, устремились в погоню, но русские канониры показали свой профессионализм и качественно промазали мимо французских кораблей, предупреждая о том, что Ушаков готов воевать. Мало того, он даже внутри хотел, чтобы французский контр-адмирал Франсуа де Эгалье решился атаковать русский флот. Уж больно адмиралу захотелось показать, что и русские моряки умельцы не хуже англичан.

В морском бою сложно, если только корабли не приблизились на пистолетный выстрел, попасть по врагу. Однако, еще более сложной задачей стало промахнуться. И человек, знающий специфику морских сражений, должен был оценить подготовку русских канониров, с блеском промазавших мимо французских кораблей.

Нельсон, как и остатки его флота, быстро удалялись прочь, не сказав русским «спасибо», а, напротив, посчитав, что Ушаков смалодушничал и будь русские смелее, то можно было побеждать французов.

Это сражение будет показано англичанами именно с точки зрения Горацио Нельсона, а русский император Павел Петрович получит обстоятельную реляцию о произошедшем от адмирала Ушакова. Государь будет немало раздосадован тем, как англичане смогли опорочить честь русского флота. Но это будет сильно позже, когда некоторые судьбоносные решения в Петербурге уже будут приняты.

Глава 16

Петербург

16 октября 1797 года (Интерлюдия)

Павел Петрович наставлял старшего сына. В последнее время подобное было столь регулярно и так назойливо, порой слишком жестко, что Александр Павлович возненавидел эти уроки. Ненавидел, но ни разу не показал этого отцу, лишь иногда не получалось внутренне задавить раздражение и гнев, и тогда наследник Российского престола использовал уже годами апробированную заготовку. Александр прикусывал до боли язык, но продолжал улыбаться, пусть и закрытым ртом.

С самого детства Александру приходилось быть угодливым и отцу и властной бабушке-императрице, он лавировал между интересами и обидами двух близких родственников и учился быть природным дипломатом. Он так научился отказываться, что в просящего не оставалось и тени обиды. Он настолько чувствовал, на интуитивном уровне, чего от него ждут, что не разочаровывал ожидающего. Но всему бывает предел. Для Александра предел, это когда он прикусывал язык и все равно излучал улыбку, пусть и с грустными глазами.

— Александр, я жду не твоего пустопорожнего воркования, а прямого ответа: что ты думаешь о том, что Мальта стала нашими владениями! — сурово требовал Павел от своего сына.

Как же сложно сдавать экзамен, а не чем иным такие разговоры с отцом не назвать, когда с тебя требуют прямого ответа. Но Александра учили, что для правителя прямой ответ — это заведомо ошибка. Нужно говорить так, подбирать слова таким образом, чтобы оставлять для себя пути отхода. «Господа, вы не так поняли мою фразу», «Нет, нет, я имел ввиду несколько иное», «Что вы, это сказано в общем, в частности сие имеет иное значение», — вот примеры, как можно выходить из щекотливых ситуаций и сохранять большее количество довольных почитателей гения государя.

Но отец-император, он не такой, не Фредерик Лагарп, учитель Александра, отличающийся свободными нравами и очень демократичным подходом к обучению. Не привык наследник, чтобы его пороли. Нет, до физического насилия не доходило и в разговорах с государем, но Александр называл «поркой» требовательный тон отца и выволочку за то, что наследник вновь уходит от ответа.

— Я жду! И заметь сын, не только я один, там, — Павел указал рукой на массивную дубовую дверь. — Уже в нетерпении Уитворт, английский посол, а также Кобенцль [посол Габсбургов в России]. Австриец уже уведомил меня, что собирается убыть из Российской империи, но, как видишь, остался для аудиенции. И я намерен принять одновременно и англичанина Уитворта и Людвига фон Кобенцля. Пусть, смотря в глаза друг другу будут слушать, что я им скажу, а то закручивают интриги.

Александр было дело выдохнул, его отец часто переходил с темы на тему и была вероятность, что наследнику не придется прямо высказываться про Мальту. Но он ошибся.

— Не думаешь ли ты, Александр, что я забыл о своем вопросе? — сказал император, чуть отвернулся и, неестественно скосил голову к правому плечу.

Придется отвечать, такой вид Павла Петровича не говорит, а кричит, что сейчас нельзя отмалчиваться. Мало того, Александр своим молчанием довел ситуацию до того, что теперь не оставалось шанса для правдивого ответа, ну или прямой лжи, вопреки собственному мнению.

— Нужно всеми силами цепляться за Мальту и оставаться последними рыцарями Европы, отец. Разве иное мнение может быть правильным? Иное — это поругание чести, не выполненные обещания перед славными в своей истории госпитальерами. Сложно сие осуществить, это да, но мы — величественны и России благоволит Господь Бог, потому и способны защитить нуждающихся в опеке, — бессовестно лгал Александр, вдохновляясь тем, что постепенно, но голова Павла выправлялась, а подбородок вздымался.

Значит все правильно сделал наследник, и время гнева откладывается. Правильно, это да, но Александр внутренне поморщился. При всей своей изворотливости он не любил такую явную ложь, когда приходится говорить о том, что ну никак не правда.

Наследник, на самом деле, считал, что история с Мальтийским орденом — это утопия, нереальность, которая может располагаться на страницах красивого рыцарского романа, но не укладывается в реал-политик. Нет, он понимал, что Мальта — это ворота между восточной и западной частями Средиземного моря. И обладать такой вот крепостью почти в центре Средиземноморья — очень привлекательно. Но что стоит за потугами закрепиться на острове?