"Подними свое платье".

Я колеблюсь, оглядываясь по сторонам.

Его черты смягчаются, и он шепчет: "Дверь заперта, камера отключена. Здесь безопасно, если ты хочешь это сделать".

Мы оглядываемся назад, где должна быть камера наблюдения, но ее полностью скрывает звезда на вершине дерева.

И теперь, когда я действительно изучаю положение дерева, оно выглядит немного смещенным. Он осторожен — теперь, с новой ролью, он должен быть еще осторожнее. Я своими глазами видела, как он запирал дверь, и доверяю ему.

Я делаю, как он просит, обнажая красивые трусики, те самые, детско-голубые. И теперь я должна признать, что была готова к чему-то большему, чем просто поцелуй. И ему это не понравится.

Его челюсть напрягается, когда он что-то обдумывает с неодобрительным видом.

"Не хочешь объяснить?"

"Я хотела красиво выглядеть для него".

Он глубоко, разочарованно вздыхает.

"Если бы не включился свет, ты бы и трахнула его, не так ли?"

Его глаза сканируют мою грудь.

"Неа".

Тыльной стороной пальца он проводит по моему лифчику. Я знаю, что он ищет. Именно там я раньше всегда хранила презервативы.

Несмотря на то, что он разыгрывает ревность, кажется, он искренне рад, что не нашел ни одного. "Хорошая девочка".

Он властно целует меня, одной рукой крепко обнимая за талию, другой удерживая моё лицо.

Боже, как я скучала по нему.

"Ты хоть представляешь… как это было тяжело… все это время… знать, что ты чувствуешь… когда хочешь меня?"

Прижавшись к нему, я точно знаю, как это было тяжело.

"То, что я делал, думая о тебе, Чепмен".

Его язык ощущается как кусочек сахара. Сладкий и греховный.

"Я был таким послушным, пока ты не приехала. Ты сломала меня. Ты гордишься собой?"

Я улыбаюсь ему в губы и киваю.

"Очень горжусь".

Его руки блуждают по мне, подхватывают низ платья и поднимают его до конца. Он любуется мной в нижнем белье, а затем его пальцы начинают расстегивать пуговицы на брюках.

"На колени. Рот открой. Язык высунь.".

Я подчиняюсь его приказам, и вид его мощной фигуры, возвышающейся надо мной, разжигает моё желание. Он дразнит себя на моём языке, и моё стремление доставить ему удовольствие толкает меня к тому, чтобы удержать его и взять глубже. Невольный вздох облегчения вырывается у него, но он отстраняется.

"Разве я говорил тебе делать это?"

"Нет. Прости".

"Ты хочешь все это?"

"Да".

Он поднимает на меня бровь.

"Ты в этом уверена?"

"Уверена". Я улыбаюсь.

Его внушительная длина скользит в мой ждущий рот так глубоко, как только может. Возможно, я переоценила себя. Мои глаза слезятся, но я готова на все, чтобы доставить ему удовольствие.

Он убирает мои волосы с лица, собирая их в хвост, и медленно двигает меня вперед-назад.

"Смотри на меня".

Я поднимаю глаза и продолжаю жадно вбирать его в себя снова и снова, надеясь, что сегодняшней ночи будет достаточно, чтобы стереть все с лица земли, но зная, что не расстроюсь, если это займет еще несколько таких ночей. Поклоняюсь ему так, как могу только я.

"Пожалуйста, можно я прикоснусь к тебе?"

" Раз уж ты так мило попросила".

Я обхватываю его рукой и синхронно притягиваю к своим губам.

"Посмотри на себя, ты так отчаянно пытаешься заслужить мое прощение".

Он ругается и хрипит, пока я работаю с ним все быстрее и быстрее.

Сжав большой палец в ладони, я толкаю его в себя до тех пор, пока не могу больше терпеть, и, задыхаясь, отстраняюсь. Он удовлетворенно вздыхает, и я поднимаю на него глаза, ожидая похвалы и одобрения.

"Боже, ты так хорошо выглядишь с членом во рту, Чепмен. Ты знала об этом?" — пробормотал он, нежно поглаживая меня по щеке. Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться, а затем наклоняется к моему уху.

"Дай мне посмотреть на тебя".

Он отступает на шаг, окидывая меня взглядом, и выдыхает.

"Господи, посмотри на себя. Ты действительно думаешь, что я сделаю все, чтобы скомпрометировать это?"

Я опускаю голову, чтобы скрыть, как мне все еще плохо от того, что я все перепутала.

Он снова поднимает мой подбородок, и момент снова сдвигается.

"Оставайся со мной, сверчок".

Он целует улыбку на моих губах, а затем возвращается к осмотру меня.

Я чувствую, что недостойна быть предметом такого обожания, и протягиваю через себя другую руку.

"Не стесняйся меня. Дай мне минутку".

Он садится на трон и опускает голову на руку, завороженный.

Я краснею и хихикаю.

"Иди сюда".

Я подхожу к нему и сажусь к нему на колени. Мы оба изучаем лица друг друга и наслаждаемся нашей близостью после столь долгой разлуки. Когда я снова погружаюсь в его вкус, мои бедра начинают двигаться в такт моему желанию, и я медленно начинаю раздевать его. Я скучала по теплу его кожи. По ее прикосновению к моей. По запаху его одеколона в воздухе.

Его пальцы находят застежку моего бюстгальтера, а губы скользят по моей шее и ласкают упругие соски, вызывая у меня вздохи. Когда он выпрямляется, я замечаю, что его глаза зажмурены.

"Ты в порядке?" — спрашиваю я, и он кивает, но плотно прижимает губы. "Расскажи мне".

"Я просто так боялся, что потерял тебя".

"Я тоже".

Нам обоим не удается сдержаться.

"Никогда больше".

"Никогда".

Плакать во время секса — не самое приятное занятие, но я нахожусь на вершине мира. Мы оба проливаем слезы облегчения и счастья, смеемся над тем, как это глупо, но как приятно вот так делиться друг с другом. Никаких секретов, никаких сдерживаний. Это очищает. Быть с ним обнаженной — не только в буквальном смысле — это чисто и идеально. Потому что мы наконец-то позволяем себе полностью выразить свою любовь, не беспокоясь о том, что он завтра уйдет, и не скрывая, кто мы есть друг для друга. Он — мой, а я — его, и я больше никогда не отпущу его.

Когда на следующее утро мы присоединяемся к ребятам за завтраком, остальные начинают понимающе ухмыляться, но меня это не волнует. Ни капельки. Я слишком занята тем, что смотрю, как Оскар готовит нам чай. После полутора месяцев полной душевной боли и страданий без него, проснуться в его объятиях этим утром было именно тем, что мне было нужно.

Том щелкает белым помпоном на конце моей шапки Санта-Клауса. "Твои щеки соответствуют цвету твоей шапки, Куини".

Я закатываю глаза и улыбаюсь, не в силах придумать остроумный ответ. Я дую на свой чай, прежде чем сделать глоток, и тут же дуюсь на Оскара. "Почему ты так со мной поступаешь? Это же Рождество", — хнычу я.

Он смеется и меняет наши кружки местами, забирая у меня "Эрл Грей" и заменяя его "Английским завтраком". Я с сомнением смотрю на него. Почему он пьет именно этот?

Он ухмыляется, что его поймали. "Как я уже сказал, ты меня сломала, Чепмен".

Если бы год назад вы сказали мне, что это Рождество я проведу в бикини, я бы лишила вас запасов гоголь-моголя.

Мы играем в какую-то ленивую смесь американского футбола и регби, и, что удивительно, Саншайн, Луиза и я побеждаем. Думаю, это никак не связано с нашими навыками, а все дело в нашем наряде. Оби утверждает, что боится сисек, а Том и Дэниел слишком нервничают, чтобы идти на захват, вдруг они коснутся чего-то, чего не должны.

Когда появляется Оскар, наше преимущество полностью исчезает, хотя я не делаю ничего, кроме незаконных захватов, всякий раз, когда он владеет мячом. В конце концов мы признаем поражение, и Оскар перекидывает меня через плечо, уводя в море, а я визжу и кричу: "Судья! Судья!"