Я откидываюсь на край койки. "Завтрак?"

Том

Наши тарелки навалены друг на друга: на моей — полный английский, на ее — американские блинчики — то, что я мог бы анализировать все утро, если бы у меня хватило сил. Она в своем милом розовом свитере больших размеров, и хотя она едва может говорить, но зато пританцовывает из стороны в сторону с каждым кусочком, как будто это лучшее, что она когда-либо пробовала.

На стол падает стопка писем и перекидывается на нас.

"Вы что, никогда не проверяете свои почтовые ящики?" Мэдисон смотрит на нас обоих в недоумении.

"У меня есть почта?" Глаза Элизы блестят от счастья. "Я не думала…" Ее мысли улетучиваются. "У меня есть почта", — говорит она почти про себя.

"Она лежит там уже несколько недель. Я думала, ты знаешь".

Наступает короткая пауза, прежде чем Мэдисон отправляется за едой, кивая мне. Не стоило злиться на нее вчера вечером, чтобы понять, что в последнее время я вел себя как придурок. Но это произошло.

Элиза уже разрывает первое письмо, не успев повернуться к Мэдисон спиной. Как только она смотрит на открытку, она оскаливает зубы. "Ой, кажется, я влипла". Она разворачивает ее и начинает читать.

Я смотрю на лицевую сторону. Это одна из тех персонализированных открыток с черно-белой фотографией Элизы. Над ней написано слово "ПРОПАЛА", а под ним — "ВИДЕЛИ ЛИ ВЫ МОЮ СЕМЬЮ?". Я смеюсь.

"Полагаю, это не первая открытка, которую она тебе прислала".

"Видимо, да".

Элиза тянется к другой открытке в беспорядочной стопке.

"Ты не собираешься открывать свою?"

"Я посмотрю позже", — вру я. Не зря же я не проверял ее с тех пор, как впервые получил почту.

Из следующей пачки выпадают фотографии, и у нее открывается рот. "Бамп! Смотрите! Это Бамп!" Ее голос срывается, когда она объявляет об этом, размахивая передо мной снимком ребенка.

"Ух ты, теперь он действительно на что-то похож, да?"

Она продолжает открывать письма, с каждым разом сияя все ярче. Хотел бы я, чтобы письма из дома оказывали на меня такое же воздействие.

"Что-нибудь хорошее?" спрашивает Мэдисон, присаживаясь рядом с Элизой".

Они некоторое время суетятся над сканами и смеются над семейными фотографиями, на обратной стороне которых ее сестра написала что-то вроде "на случай, если ты забыли, как мы выглядим". Элиза открывает следующее письмо и, пролистав его всего секунду, вздрагивает и снова складывает его.

"Черт, прости. Это одно из твоих".

Она протягивает его с виноватым видом.

"Совершаем почтовое мошенничество, да, Элизабет? Уверен, что за такое они тебе голову оторвут", — поддразниваю я и забираю у нее письмо. Было бы странно, если бы я не прочитал его сейчас. Может быть, на этот раз письмо будет хорошим. Я убеждаю себя, что так и будет, но первого предложения достаточно, чтобы доказать, что я ошибаюсь.

Ты забыл про папин день рождения.

Нет, Бобби, я не "забыл про папин день рождения". Как я мог? Несмотря на все усилия, я не мог перестать думать о нем. И что, я теперь должен поздравлять тебя с его днем рождения? Ну, блядь, с днем рождения нашего мертвого отца, придурок.

Меня так тошнит от его дерьма про золотых детей. Выставляет меня каким-то бессердечным монстром. А теперь Элиза смотрит на меня, как на мудака, который забыл о дне рождения собственного отца. Отлично.

Дыши.

Я проецирую. Может, она этого не заметила. В любом случае, аппетит у меня пропал.

"Похоже, я проведу свое утро, отвечая на все эти письма", — говорит она.

А я проведу утро, жалея, что не могу сжечь все свои.

Позже той же ночью наступает проверка реальностью. Мы все собрались в доме с привидениями, чтобы отпраздновать окончание всего этого. Даже Генри и Джерри здесь, чтобы похвалить Элизу, как она того заслуживает. Она провела это потрясающее мероприятие, сделала себе имя здесь, а что сделал я? Пью и трахаюсь со всеми, кто только посмотрит в мою сторону.

Я думал, что закончил горевать. Так и должно быть. Прошел почти год. Но вместо того, чтобы стать легче, становится только хуже. Мне должно быть стыдно за то, что я использую его имя как оправдание своему поведению. Это жалко. Но легче потерять себя в отвлекающих факторах, чем остаться наедине со своими мыслями.

Эта боксерская груша не работает. Я все думаю, что в любой момент что-то щелкнет и я смогу выйти отсюда с ясной головой, но красный туман становится только гуще.

"Не хотел бы я быть этим мешком". Голос эхом разносится по пустому залу.

Отлично, он здесь. Всё, на что я могу себя заставить, — это слегка кивнуть в ответ. Я снова сосредотачиваюсь на цели, пытаясь догнать то облегчение, которого жажду.

Почему. Этот. Блядь. Мешок. Не. Работает?

"Эй, эй, притормози, а то плечо выбьешь".

Работай. Блядь. РАБОТАЙ.

"Том!"

Пожалуйста, работай. Просто работай!

"Черт!" Я отдергиваю запястье. Стреляющая боль пронзает всю руку. Харви, который уже ждет в сторонке, ныряет, чтобы подхватить сумку, пока она не нанесла мне еще больший ущерб. Я ругаюсь, преодолевая боль.

"Пошли в медпункт".

"Я в порядке".

"Садись. Дай мне хотя бы взглянуть".

"Я сказал, что я в порядке!"

Я бушую, ожидая крика.

Но он не сопротивляется. Не уходит. Он просто смотрит на меня своими тупыми снисходительными глазами.

После еще нескольких "ублюдок" мое тело двигается против моей воли, я сдаюсь и опускаюсь на соседнюю скамейку. Он делает то же самое, а затем берет мою руку, чтобы оценить ущерб.

"Хочешь поговорить об этом?"

"Не очень".

Я шиплю, когда он пытается повернуть мое запястье наружу.

"Это нездорово, держать все в себе".

"У меня нет проблем с управлением гневом, если ты это имеешь в виду".

"Я не говорю, что есть. Но тебе нужно найти лучший способ выплеснуть его, потому что эти случайные вспышки ярости не идут тебе на пользу. Пошевели пальцами".

Я гримасничаю, делая то, что мне говорят, и между нами воцаряется тишина.

"Кем ты хочешь быть?"

"Что это значит?"

"Просто вопрос".

Он слегка надавливает в разных местах моего запястья, наблюдая за моим лицом, пока я морщусь. Садист.

"Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что ответ не совпадает с тем, кем я хочу быть".

Кажется, я никогда особо не задумывался об этом. Что — да, но кто… даже не знаю, с чего начать.

Он отпускает мою руку.

"Да, я думаю, ты сильно ее растянула. Тебе нужно отправиться в медицинский центр".

Он встает и идет к стойке с гирями.

Я начинаю пробираться к двери, но, не дождавшись ответа, поворачиваю назад.

"Я действительно выгляжу таким потерянным?"

Он на секунду задумывается, прежде чем заговорить.

"Моего отца никогда не было рядом, и у меня не было старших братьев и сестер, на которых я мог бы равняться, так что я потратил много времени впустую, чтобы разобраться во всем самостоятельно, и мне не пришлось бы этого делать, если бы кто-то подтолкнул меня в правильном направлении. Я не знаю, каково тебе дома, но…"

"Дома все замечательно".

Он приподнимает одну бровь.

"Никто не идет на контракт, когда дома все прекрасно".

Почему он все время должен быть прав?

"Так ты больше не злишься?" — спрашиваю я.