Не только воздух кажется густым. С каждым медленным толчком его ног он трется об меня, его определенная твердость давит именно там, где этого хочет мое тело. Тишина между нами становится необъяснимо громкой.

Я была так полна решимости не повторять того, что произошло с придурком Томом, что по наивности не учла, насколько хитро переплетена работа и личная жизнь в таком месте, как это. Невозможно отделить одно от другого, не пожертвовав при этом всеми взаимодействиями в свободное от работы время.

И я проделала весь этот путь не для того, чтобы стать отшельницей.

Его взгляд падает на мои губы, а мой — на его. Волнение бурлит в моем животе. Он сжимает меня крепче. Наши носы соприкасаются, и мы убираем все оставшееся между нами пространство.

Свисток раздается снова, как раз когда его губы касаются моих, отвлекая внимание Оскара от меня — но на этот раз ругают не нас. Несмотря на это, Оскар прочищает горло и отступает назад, его глаза обшаривают бассейн. Я позволяю своим ногам оторваться от него и протягиваю руку, чтобы ухватиться за борт в качестве опоры.

Теперь у меня в списке жертв два спасателя.

"Извини", — говорит он себе под нос, хмурясь, словно наказывая себя.

Снова начинается путаница.

Я не понимаю. Почему он все время позволяет себе приблизиться ко мне, а потом сразу же ставит этот барьер? Я что-то делаю не так? Что-то не так со мной?

А может, он не хочет, чтобы его видели со мной? Как придурок. Как Кейт. Он спрятал меня от Оби. Он не хотел играть в «Уборщика». И вот теперь это. Что, черт возьми, во мне такого, почему люди могут терпеть моё существование лишь какое-то время? Неужели я действительно настолько отталкивающая или странная? Поэтому я всем не нравлюсь? Или находиться рядом со мной — это как рутина?

Он слишком вежлив, чтобы сказать мне, что ему неловко или в чем там у него проблема, поэтому я облегчаю ему задачу. Я отталкиваюсь от бортика и плыву к ступенькам. Но он протягивает руку и ловит меня за плечо. Его хватка крепкая, он легко преодолевает мой импульс и тянет меня обратно в угол.

"Пожалуйста, не уходи", — шепчет он.

Я прижимаюсь к краю, мой разум слишком занят осмыслением смешанных сигналов, чтобы изменить путь к бегству или скрыть все свои мысли, чтобы они не отразились на моем лице.

"Не плачь", — тихо умоляет он.

"Это просто хлорка".

Он смотрит на меня и мои покрасневшие глаза, видя мою ложь насквозь.

"Я не знаю, чего ты хочешь".

Мои слова выходят побежденными и негромкими. В моей груди раздается быстрый стук, и каждый мой мускул немеет под его пристальным взглядом.

"Тебя".

Он прочищает горло.

"Я хочу тебя", — уверенно признает он. Уверенность, в которую я бы поверила, если бы она не растворилась секундой позже. "Но я не могу".

Он со стыдом качает головой.

"Почему?"

Я заслуживаю знать это.

"Это непрофессионально. С моей стороны, а не… И я…"

"Почему ты должен быть профессионалом?"

Я не хочу его расспрашивать, но он ничего не смыслит, когда говорит так двусмысленно. Я оглядываю комнату, в которой собралась команда в откровенных нарядах. То, что мы почти целуемся, определенно не самое неподобающее из того, что происходит сейчас. Я наблюдаю, как на его лбу появляются морщины беспокойства, и он делает глубокий вдох.

"Раньше я был очень… другим".

Он не может смотреть мне в глаза, но он готов говорить, поэтому я терпеливо жду.

"Я не был хорошим. Я был эгоистом. Высокомерным", — говорит он так, будто эти слова ядовиты. "Я не думал о других, прежде чем действовать, и не особо заботился о них после. Теперь я не такой. Я очень старался не быть им, но… желание быть с тобой пугает меня".

Его глаза фиксируются на моих.

"Я еще не доверяю этому чувству. Не доверяю себе. И я не знаю, как это сделать".

Ого. Я снова заговорила о себе, своем прошлом, своих демонах — и при этом совершенно не заметила, что он борется со своими собственными.

"Значит, ты был таким же, как все остальные парни, пока не повзрослел?"

Я говорю — не для того, чтобы принизить его чувства, а потому что он слишком строг к себе. Этот парень — однозначно не плохой человек. Он такой мягкий и тихий, что и мухи не обидит. Он хороший человек — по словам девушек, почти до безобразия, — и я не стану слушать, как он так себя опускает.

"Ты заслуживаешь хороших вещей, Оскар".

На его лице видны трещины облегчения.

"Я не говорю, что я такой уж хороший, но я и не говорю, что…"

Это вызывает у меня усмешку.

"Но если ты в конце концов не вознаградишь себя за это преображение, то для чего ты это тогда все это делал?"

Он улыбается, и какое-то время мы только и делаем, что топчемся на месте и улыбаемся.

"Спасибо, Чепмен".

"Значит, я тебя пугаю, да?"

Он снова хихикает.

"Что, такой пятифутовый ноль, как я, пугает такого гиганта, как ты?"

"Я не имел в виду…" — пытается он оправдаться.

"Я напугала много людей. Не думай, что ты особенный".

" Не причисляй меня ко всем остальным".

"Я буду делать с тобой все, что захочу", — шучу я, и он тяжело вздыхает. "Кажется, я нашла лазейку в твоем реформированном плане плохого мальчика".

"Да?"

"Вечеринки".

Воспоминания о тусовке и игре в «Уборщика» наводняют мой разум, а теперь и его тоже.

"Хочешь сыграть со мной?"

Он поднимает на меня бровь. Это означает "да", но он не хочет этого признавать.

"Ты сам сказал, что это просто игры для вечеринок. Не стоит в них вникать".

Он вкладывает все свое время в помощь другим — особенно мне в последние несколько недель, — и сейчас самое время помочь ему. Это то, что ему нужно. Он должен понять, что отпустить себя и повеселиться — это не преступление. И если это происходит в рамках какой-то игры, то так тому и быть.

"Что ты задумала?"

"Правда или действие".

"Это чревато неприятностями".

"Хорошо. Я люблю неприятности. Ничего страшного, если я побуду эгоисткой, верно?"

Он благодарно улыбается, и я оглядываюсь по сторонам, прежде чем снова обхватить его ногами, стараясь не притягивать к себе его верхнюю часть. Его рука снова оказывается на моем бедре, чтобы поддержать меня, так что моя хватка за бок уже не так сильна. К счастью, здесь достаточно тускло, чтобы никто не видел, что происходит под поверхностью.

"Все в порядке?"

Он кивает, и мы снова позволяем себе насладиться близостью.

"Правда или действие, Оскар Харви?"

"Правда".

"Ты би?"

Он немного колеблется, прежде чем ответить.

"Да. Но это не значит, что я…"

"Я знаю, что это значит, — успокаиваю я его. Хотя сама я с этим не сталкивалась, я точно знаю, какие малодушные мнения могли быть брошены в его сторону. Он не жадный, не распущенный и не нерешительный, и это не фаза. Просто его влечение не ограничивается полом.

"В таком случае прости меня за ту неделю".

Он не понимает, что я имею в виду.

"Мне понравилось смотреть, как ты целуешься с другим парнем. Очень сильно. Я фетишизировала тебя, и мне должно быть стыдно за это".

"Но ты этого не делаешь?"

"Нет. Но это так сексуально".

На его лице появляется лукавая ухмылка, и он крепко сжимает меня, когда мои бедра прижимаются к нему.

"Правда или действие, Чепмен?"

"Правда".

"Расскажи мне секрет".

"По-моему, это не очень похоже на правду".

"Ты бы предпочла, чтобы я осмелился окунуть тебя в воду?" — бросает он вызов.